Калигула или После нас хоть потоп, стр. 69
– Давай-ка сюда кольцо, побыстрей, я сам отнесу его своей милой!
Приближался берег, его серые утесы круто уходили в море.
– Квирина, отец, вы слышите меня! Я возвращаюсь! Живой! Здоровый!
Свободный!
Я снова буду играть. Снова тысячи глаз будут смотреть на меня.
Благороднейшие сенаторы, низко кланяюсь вам!.. Со мной слово императора!
Квирина, детка, готовь центункул и грим! Я снова буду играть!
Глава 30
Император проспал целый день. Вечером на террасе он съел несколько сухарей с вином и миску бананов. Ему было тоскливо. Отчаяние, охватившее его после добровольной смерти Нервы, до сих пор не проходило. Ему хотелось забыться и рассеяться после разговора с комедиантом, и он приказал зажечь свет и привести греческого мальчика, которого любил больше всех.
Он погружал ногти в тело мальчика. Мальчик стискивал зубы от боли, стонал, стараясь побороть боль, но она была такой внезапной и резкой, что маленькая рука, бессознательно обороняясь, ударила императора.
Император призвал стражу, приказал отвести мальчика на нижнюю террасу и наказать пятьюдесятью ударами. Когда мальчика увели, Тиберий, опираясь о палку, тяжело поднялся.
Он не любил вставать в чьем-либо присутствии. Слабости и старости при этом скрыть нельзя. И зачем показывать волкам жертву? Ему совсем немного осталось до восьмидесяти, но нужно еще сто лет, чтобы исполнились все желания, а сколько до вступления в царство Аида? Сколько? Миг? Месяц? Год?
Отбрасывая тонкую длинную тень, стоял старик у перил террасы, ветер развевал пряди редких седых волос. Он смотрел на море, чернеющее вдали.
Пятьдесят ударов палкой по голому телу – это жестокий приговор.
Истязание мальчика началось. Крики разорвали воздух. Тиберий с вожделением смотрел на происходящее. Стоны истязуемого – это единственное, что его еще волнует. Стоны переросли в отчаянный крик.
Император невидимым стоял в тени. Он заметил, что на дальней террасе его звездочет Фрасилл внимательно изучает расположение звезд.
"О тебе каждый все знает", – сказал этот бесстыжий актер. Нет, это не правда. Кто знает об этих черных пропастях, в которые я опустился, чтобы наслаждением вознаградить себя за десятки лет страданий.
Кто об этом знает? Об этом знал покойный Нерва. Но он уже ничего не скажет. А сегодня это знает, пожалуй, единственный человек – Фрасилл.
Крик истязуемого мальчика наполнял сад и ночь.
– Мой цезарь, – раздался издали голос звездочета.
– Откуда ты знаешь, что я здесь, Фрасилл? – спросил император.
– Прикажи, чтобы прекратился этот крик. Он мне мешает наблюдать. – Император хлопнул в ладоши. – И не убивай, если можно. Кровь мешает пророчествам.
Посмотрите на этого смельчака! Он диктует императору. И стражнику, который появился около него, ожидая приказания, сказал тихо:
– Отпустите мальчика.
– Спасибо, мой господин, – послышался голос Фрасилла.
Как он мог на таком расстоянии услышать меня? Он заранее знает, что я сделаю?
Ах, Фрасилл! Он единственный знает обо мне абсолютно все. Сколько раз он заставал меня во время любовных игр с мальчиками и девочками, дыханием которых я освежал свою старость и так продлевал себе жизнь. Он мог бы рассказать. Кому он может что-то сказать, ведь здесь стерегут каждый его шаг? Но когда меня не будет, то сможет… И написать сможет. А что напишет человек, который читает и мои мысли? Опишет он мои страдания? Мои ночи, полные страха? Мои годы непрерывных мук одиночества? Сможет он написать и то, что написать нельзя? Действительно ли Фрасилл читает мои мысли? Каждую ли он может прочесть?
Злая усмешка искривила жестокое лицо старика. Ему пришла в голову страшная мысль: узнает ли этот всевед наперед, что я его минуту спустя прикажу сбросить со скалы в море?
Должен ли я это сделать? Должен ли я избавиться от человека, который вот уже сорок лет стареет бок о бок со мной, который десять лет разделяет мое одиночество здесь, на острове, который уже на Родосе во время моего изгнания был для меня всем – рабом, советчиком, предсказателем, другом?
Его советы были ценнее золота. Но это единственный человек, который может поведать обо мне миру больше, чем все остальные. Он видит меня насквозь.
Нет. Не напишет. Исчезнет! Через минуту погибнет!
Император тихо вошел в комнату, приказал, чтобы палач спрятался за дверью и был готов к работе, и вернулся на террасу.
– Фрасилл! – окликнул он звездочета.
Астролог оглянулся.
– Подойди ко мне!
Фрасилл приближается. Тиберий внимательно следит за ним. Вот видишь, колдун, ничего ты не знаешь. Не знаешь, что идешь за своей смертью.
Фрасилл подошел к императору и стал на колено, чтобы поцеловать его перстень.
– Почему ты становишься на колени, словно просишь о милости? – звучит иронический голос императора.
– Я и прошу о милости, – тихо повторяет грек.
– Ну? За кого? – Император усаживается.
– За себя, цезарь.
Сердце Тиберия забилось сильнее. Император до самого подбородка укутался в шерстяной плащ. Ах ты проклятый, ты действительно читаешь мои мысли! Император спрашивает:
– Долго ли я еще проживу, гадальщик?
– Звезды говорят, что Тиберий…
– Сколько? Сколько? – настаивает старец.
Фрасилл колеблется. Не скажет же он, что императору осталось жить считанные дни.
– В звездах написано, что Тиберий будет господином Рима еще лет десять!
– Как я умру? Это будет кинжал или яд?
– Ни кинжал, ни яд.
– Ты клянешься?
– Клянусь Аполлоном!
– А как долго проживешь ты? – вырвалось неожиданно у Тиберия.
Фрасилл молчит. Рука мнет пурпурную кайму подаренной императором тоги.
– По звездам так же долго, как и ты, цезарь. Но по твоей воле…
– Договаривай!
– Несколько мгновений…
Тиберий схватился за горло. Ему стало трудно дышать. Дыхание было хриплым и прерывистым. "Судьбу, которую предназначили звезды, я не поборю – подумал Тиберий. – Я буду жить так же долго, как и он. Я не могу его убить. Я убью себя". Он смотрел на Фрасилла с изумлением. "Этот человек предсказывал его матери Ливии. И говорят, ни разу не ошибся. Он наверняка знает, что у Ливии на совести не одна жизнь. Не одного убрала она, чтобы освободить дорогу к трону ему, Тиберию. Агриппа, Луций, Марцелл. Гай, Германик, Друзилл. Какой страшный перечень! На лбу у императора выступил холодный пот. Человек, которого он никогда не боялся, теперь нагонял на него неведомый страх. Но не обманет ли он меня? Ведь все, что я знаю, я знаю от него. Если он хотел написать, то давно написал и спрятал. Веревкой палача я Фрасилла не одолею, так же как не подавлю стремящийся к власти сенат.
Оба старика наблюдают друг за другом. Глаза застывшие, стеклянные, неподвижные. Два старых друга-врага. Оба играют самую большую игру: на жизнь.
Император медленно поднимается, встает, тяжело опираясь о палку, не обращая внимания на то, что грек это видит.
Фрасилл не склоняет головы, не прячет глаз, в которых трепещет светлая пыль Млечного Пути. Его взгляд становится внезапно бодрым и веселым.
Тиберий сообразил: этот толкователь воли звезд снова понял, о чем я думаю! Почувствовал, что я не стану его убивать! Понимает ли он, почему я такой, какой есть? Ах, нет, это не та простая душа, в нем нет той капли человеческого сочувствия, в которой я нуждаюсь. Это слуга и ничего больше.
Как мой советник. Как Харикл. Но он действительно преданный слуга".
Император раскрыл объятия. Грек почтительно обнял его и не колеблясь прижался щекой к лицу, обезображенному лишаем. Император впал в меланхолический экстаз:
– Я никогда тебя не обижу, друг. Ты вена. питающая мое сердце, ты кровь моих жил. Ты преданный. Тебе одному я верю…
Фрасилл обнял колени императора. Тиберий приказал ему встать.
– Мне хотелось бы еще пожить, Фрасилл. Продли мою жизнь. На три года!
Всего на три года! Как, скажи, как ее можно продлить?! За каждого, кого пошлю на смерть, получу ли я день жизни? Скажи! Должен ли я, согласно старым преданиям, освежаться человеческой кровью. Посоветуй! Должен ли я ее пить, чтобы жить?