Собрание сочинений в десяти томах. Том 9, стр. 66
Шапшнев. Нет у меня никакого билета.
Хинин (хватает его за горло). Вот как. Нет билета?..
Рудик (хватает его за живот). Шантажист!..
В дверях начинается свалка, подбегает публика из буфета.
Лоханкин. Кого бьют? Вали, вали, вали…
Шапшнев (отбиваясь) Публика, публика, публика!..
Бежит кругом стола, теряет деньги и билет. За ним гонятся Рудик, Хинин, Лоханкин и нищий на костылях.
Лоханкин. Это он в нужнике грабил… Бей его…
Шапшнев. Публика, публика!
Все проносятся в буфет.
Марго (поднимает две-три бумажки и билет, отдает их Любе). Чего валяются-то… Нате… И билет тут ваш и деньги…
Люба. Билет опять ко мне вернулся. Уйдемте, Марго, здесь страшно.
Они уходят. На сцене остался один Алеша, незаметно появившийся во время погони за управдомом.
Алеша. Люба! Люба! Где вы? Сказали, что она здесь. Любовь Александровна!..
В буфете заиграли на гармоньях, запели: «Помню, помню, помню я, как меня мать любила, и не раз и не два она говорила: мой миленький сынок, не водись с ворами…»
Действие третье
Подвал. Кавказский ресторан. В глубине – входная лестница и два окошка на уровне тротуара. Направо – стойка. За ней – дверь на кухню. Налево – уютный уголок, отделенный занавеской. В нем окошко в один из кабинетов. В глубине за занавеской – дверь в кабинетики. Стены ресторана разрисованы видами Кавказа. Различные объявления. Несколько столиков. Григорий Захарович сидит один перед стойкой на ящике от боржома, играет на гитаре, напевает.
Гр. 3ах.
По лестнице сбегают Хинин и Рудик, отряхиваются от дождя.
Рудик. Здравствуйте, Григорий Захарович. Что, у вас нет никого? Две дамы не приходили?
Гр. 3ах. Пусто, пусто.
Хинин. Я и говорю, – они пошли пешком. Рудик. Вот что, дорогой, мы ждем.
Григорий Захарович щелкнул языком.
Рудик. Что у вас найдется такое особенное, необыкновенное, чтобы угостить?
Гр. 3ах. Все есть.
Хинин. Шампанское, например?
Гр. 3ах. Шампанского нет.
Рудик. Тогда, – что же у вас есть?
Гр. 3ах. Все есть.
Хинин. Приготовьте хорошей мадеры.
Гр. 3ах. Мадеры нет.
Рудик. Что же у вас есть, в таком случае, – покушать?
Хинин. Шашлык по-карски с почкой?
Гр. 3ах. Шашлыков нет.
Рудик. У вас ничего нет… Черт вас возьми:
Гр. 3ах. Все есть.
Хинин. Что же мы будем пить, кушать?
Гр. 3ах. Цыпленок табака.
Хинин. А вино, вино?
Гр. 3ах. Обыкновенное вино, хорошее вино, – какое тебе еще нужно?
Рудик. Мы посидим пока в кабинете, а им вы накройте здесь. (Показывает на уютный уголок.) Про нас ничего не говорите. Никому. Поняли? Мы готовим сюрприз.
Хинин. Цветов, цветов нужно, как можно больше.
Гр. 3ах. (рассердился). Цветов нет. Летом не бывает цветов. На гитаре играть можно, петь можно. (Уходит на кухню, кричит за дверью.) Курица есть у нас? Почему курицы нет?
Рудик. Слушайте, вы хорошо видели, что Марго подняла билет?
Хинин. Билет у Кольцовой.
Рудик (в дверях, ведущих в кабинетики. Поднимает палец). Нужно очень осторожно.
Хинин. Очень осторожно.
Рудик. Подход должен быть очень тонкий.
Хинин. Очень тонкий.
Оба скрываются за дверью. Из кухни выходит Григорий Захарович, накрывает на стол в уютном уголке.
Гр. Зах.
С улицы входит Ш а п ш н е в, лицо избитое. Мрачен.
Шапшнев. Двое тут сейчас не приходили?
Гр. Зах. Какие двое?
Шапшнев. Один е белой жилетке, другой актер, морда такая изрытая, паршивая.
Гр. 3ах. Когда, вчера?
Шапшнев. Фу, бестолочь, – только что… Ну, ладно, я вернусь.
Гр. 3ах. Выпить надо что-нибудь?
Шапшнев. Разве – рюмку водки. (Идет к стойке.)
Гр. 3ах. Холодная, ледяная.
Шапшнев. А закусить чем?
Гр. 3ах. Вот огурец, чудный, сахарный, прислали из Тифлиса. Язык проглотить…
Шапшнев (выпивает, грызет огурец). Да, все-таки…
Гр. 3ах. Обо что, гражданин, лицо исцарапали?
Шапшнев. О водосточную трубу.
Гр. 3ах. Ай, ай, ай… Эта водосточная труба на какой улице?
Шапшнев. А ну тебя в самом деле. (Ушел.)
Гр. 3ах. (берет телефонную трубку). Пять сорок девять тридцать. Это я говорю, Сусанна. У нас большое несчастье. Гости пришли. Цыпленка табака требуют. А на кухне одна курица и та старая. А что, петух у нас в сарае жив? Возьми петуха, принеси скорее, мы его зарежем.
Входят Люба и Марго, поглощенные разговором. Сойдя в зале продолжают говорить – Марго стоя, Люба садится на стул.
Марго. Что вы, что вы… Я сознаю: эта жизнь – дно, самый мрак, тиски. Соня Огурцова все, что зарабатывает своим телом, проигрывает в карты. И пиво она пьет от этой жизни до того, что в почках у нее громадные камни. Я сколько раз собиралась вырваться. Некуда. Родственники мои живут на Охте. Ну, что же, что родные, – поживешь у них день, поживешь другой, и они начинают стонать. Семен один раз рассердился и оставил мне на голове половину волос. Это разве не тиски жизни? Я ушла. Поступила на поденную работу – землю трясти в Кронверкском парке. И что же, – я скоро устаю, и я скучаю, у меня ноги тонкие, определенно дрожат от физической работы.
Гр. 3ах. Кушать что будете?
Люба. Здравствуйте. Мы хотим что-нибудь поесть. У нас деньги, видите, – мы заплатим. Дайте нам что-нибудь вкусное.
Марго. Сосиски бы с капусткой.
Гр. 3ах. Сосисок нет. Я вам дам цыпленок табака.
Люба. Что это такое?
Гр. 3ах. Берется жирный молодой цыпленок. Животик ему разрезываешь, туда кладешь сухариков и жаришь между двумя сковородками. (Щелкает языком.)
Люба. Только, пожалуйста, поскорее. Побольше хлеба.
Гр. 3ах. Пожалуйте в уютный уголок.
Люба. Сядем рядышком. Я слушаю, Марго.
Они садятся в уютном уголке. Григорий Захарович приносит хлеба и вина.
Марго. Главное мое несчастье, что я необразованная, короче говоря – неграмотная…
Люба. Марго, все в жизни можно поправить… Только нужно захотеть, чтобы было хорошо…
Марго. Этой зимой, конечно, по ликвидации безграмотности начал ходить ко мне молодой человек второй ступени. Ликвидировал. «Вы, – он мне говорит, – Марго, ко всему такая способная, а в трамвае не можете даже прочесть, куда он едет. Это стыдно, и вы всегда будете состоять в экономической зависимости». Я ему вполне поверила, но этот учитель второй ступени был такой привлекательный шатен, что я влюбилась и перестала понимать, что он мне говорит. Семен это заметил и оставил мне на голове половину волос. Нет, я, безусловно, падшая женщина. Мне остается одно достижение, чтобы меня пускали в бар на Невском, во всякое время без кавалера. Но с моим туалетом об этом и думать нельзя. Значит, передо мной – разверстая могила.