Собрание сочинений в десяти томах. Том 9, стр. 34

Лакруа (Лежандру). Ты понимаешь теперь? Это чудовищно!

Робеспьер. Вы легче поймете меня, если представите себе человека, который еще недавно носил вязаный колпак и рваные сапоги, съедал свой завтрак наспех за прилавком рядом с солдатом, ремесленником и санкюлотом, – и вот теперь этот человек разъезжает в стеклянной карете, играет в карты у бывших аристократок, покупает загородные виллы, одевается в шелковый кафтан, устраивает великолепные ужины, где рекою льется вино и остатки хлеба и мяса швыряются собакам.

Да, этот человек живет, как принц крови. Довольно, портрет готов. Я спрашиваю: почему до сих пор не отрублены эти руки, грабящие народную казну? Не брошено в яму с известью это тело, заражающее нас всех миазмами разврата? Но – будьте покойны, граждане, – никакой пощады к тем, для кого республика – только средство для спекуляции, а революция – ремесло. И ты, брат из Лиона, вернись к своим и скажи: меч закона не заржавел в руках тех, кому вы его доверили. Мы покажем миру великий и страшный пример правосудия.

Лакруа (Лежандру). Теперь ты понял, о ком говорил Робеспьер?

Лежандр. Да.

Лакруа. Вы губите республику, вы губите самих себя! Ты увидишь: скоро сам Комитет общественного спасения сложит головы на площади Революции! Это безумие – бросать народу такую страшную жертву.

Лежандр. Где сейчас Дантон?

Лакруа. В Париже.

Лежандр. Пойдем, нужно его увидеть во что бы то ни стало.

Картина четвертая

Внутренний сад Пале-Рояля. Под опущенной маркизой кафе у столика сидит Геро де Сешель. Проходят мужчины и женщины.

Геро (проходящей девушке). Послушай, Нинон, советую тебе разодрать пошире дыру на юбке, тогда по крайней мере будет видно все бедро.

Нинон. Ну, не дурак ли ты?

Геро. Ого, что это у тебя на шее?

Нинон. Гильотиночка.

Геро. Ты стала якобинкой?

Нинон. Третьего дня вся наша секция перешла к якобинцам. Послушай, Геро, говорю тебе как честная женщина, уходи из Горы, переходи к якобинцам. Жалко, если тебе отрубят голову.

Геро. Подойди ближе, я тебя поцелую.

Нинон (вырываясь от него). Некогда мне с тобой целоваться. (Убегает.)

Геро. Юбку-то, юбку раздери пошире. (Смеется.)

Дантон. Геро, знаешь, кто эти девчонки? Это дриады из Тюильри. Я бегал за ними, как фавн. Представь, чем они занимались? Розалия кормила воробьев и называла их по именам: Марат, Филемон, Вольтер, Бриссо. [29]

Розалия. Врешь, я не говорила Бриссо, в июле я сама подавала голос за казнь жирондистов.

Дантон. А Жанна раскачивалась на ветке и во все горло орала фальшивым голосом карманьолу.

Геро. Девочки, приветствую вас. Я и мой старый друг Дантон решили сегодня с утра покончить с политикой. К черту политику! Мы решили как можно ближе подойти к природе. Мы долго с ним обдумывали, как это сделать. Наконец нас озарила гениальная мысль – отыскать в Тюильри двух девчонок. Они должны быть глупы, легкомысленны и смешливы.

Розалия. Ну да, это мы самые.

Жанна. Розалия, что они хотят с нами делать?

Розалия. Я думаю, что они хотят играть с нами в животных.

Дантон (смеется). Мы будем играть в животных! Великолепно! Мы будем играть в животных.

Жанна. Мы уедем за город?

Дантон. О да, мы куда-нибудь уедем. Хотя в животных можно играть, не уезжая из города.

Геро (таинственно). Мы будем все четверо ходить совершенно голые.

Жанна (живо). Ай, клянусь тебе, Розалия за сто су никогда днем не согласится снять платье.

Геро. Этому я никогда не поверю.

Розалия (Жанне). Почему это я не соглашусь снять платье, моя милая? У меня кривые ноги, или отвислый живот, или торчат, как у тебя, лопатки?

Жанна. Пожалуйста, не кричи, – мои лопатки знает весь Париж.

Дантон. Жанна, ты отважная женщина.

Жанна (Розалии). Чем кричать о моих лопатках, лучше о себе подумай. Еще в прошлом году была хорошенькая девочка, а теперь у нее лицо похоже на фиговый лист.

Геро (Розалии). Прикрой им свою невинность, дитя.

Розалия. Только не фиговым листом.

Дантон. Девочки, ни слова больше, пейте.

Геро. Сейчас мы закажем венки из роз.

Дантон. Нет, венки из апельсиновых цветов. Пусть они будут сделаны из воска. (Берет руку Жанны и гладит.)

Жанна. Венки из воска бывают только для покойников.

Дантон. Вот именно. Разве мы не мертвецы? Посмотри на этот нежный атлас, на эти синие жилы. Ты никогда не думала, что эти синие жилки – дороги для червей.

Жанна (выдергивает руку). Оставь меня.

Дантон. Мы, здесь сидящие вчетвером, давно мертвецы, Жанна. Разве ты этого не знаешь? Мы только грезим о жизни. Прислушайся к словам, к звуку голоса, взгляни на солнечный свет. Ты слышишь, – голос звучит издалека? Все сон.

Геро. Поэтому – да здравствует вино и любовь!

Дантон. Вино и твоя горячая кожа, Жанна, это пленительный обман.

Лакруа. Добрый день, Дантон.

Дантон. А, добрый день, добрый день, Лакруа!

Лакруа. После того, что говорят о тебе в клубах, не стоило бы на глазах у всего Парижа пьянствовать с девчонками. Сейчас вон там, у ворот, двое рабочих показывали на тебя пальцами.

Жанна. Нам, может быть, лучше уйти?

Розалия. Скажите, мы сейчас же уйдем.

Дантон. Сидите и пейте вино. Лакруа, ты сел и мрачно завернулся в тогу. Ну, бросай меня с Тарпейской скалы. [30] Жанна, хочешь – умрем вместе, – ведь и это будет тоже только сон: вино, поцелуи и смерть.

Жанна. Я сейчас заплачу…

Лакруа. Будь добр, на минутку.

Сообщение крайней важности. Я только что из клуба якобинцев. Лежандр призывал к избиению франтов и богачей. Колло д'Эрбуа требовал назвать имена. Лионцы прочли чудовищную прокламацию, с нее так и валились сгустки крови. Все это дало Робеспьеру прекрасный повод спустить собак.

Дантон. На кого?

Лакруа. На тебя.

Дантон. Ого, так он все же осмелился?

Лакруа. Они сами в панике, дрожат за собственную шкуру. Им нужно плеснуть в глаза народу такой кровью, чтобы вся Франция затрепетала, иначе Комитет общественного спасения попадет на фонарь. Им нужно отрубить очень тяжелую голову.

Дантон. Они не посмеют.

Лакруа (всплескивая руками). Ты спишь, ты болен? Они все посмеют. Их несет поток революции, они уничтожают все, что становится им на пути. Разве ты не понял до сих пор, что только тот овладевает революцией, кто впереди нее, кто предваряет ее замыслы, ее вожделения. Робеспьер овладел революцией, потому что он впереди нее. Он летит вперед, как голова чудовищного потока. Но ты, Дантон, остановился среди волн и надеешься, что они разобьются о твое подножке. Тебя сомнут, и опрокинут, и растопчут без сожаления. Народ выдаст тебя как отступника. Ты мертвая реликвия.