Пророчество Золотого Перуна, стр. 27
Не слыша, Яросвет продолжал смеяться. Сергей с удивлением смотрел на хохочущего парня. Даже злость на этого медведя прошла. Опасаясь за его рассудок, Сергей кое-как встал на ноги. Тем временем Яросвет уже не в силах стоять, катался по земле с такими всхлипами, что только с большой долей воображения можно было назвать смехом.
— Слышь, ты чего? — наклонился к нему Сергей. — Ты в порядке?
Этот вопрос вызвал у Яросвета новый приступ смеха. Отсмеявшись, он встал, хлопнул Сергея по плечу.
— Ты, не обращай внимания. Я, ить, просто уже подумал, что эта, — он подчеркнул слово «эта», — Что-нибудь с тобой сделала…
Сергей покачал головой.
— Зря ты так о ней… Ей просто не повезло… А кстати, о птичках, где она?
Он завертел головой, пытаясь найти в густой траве спящую берегиню. С жалостью глядя на его безуспешные поиски, Яросвет покачал головой.
— Не ищи. Она уже давно тю-тю.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, она ить берегиня… А у них, так: час на суше, три в воде… Она с тобой, поди, всю ночь провела. Вот и посчитай, когда ей теперь можно на берег выйти…
Сергей стоял у самой кромки воды, и с тоской смотрел на зеркальную гладь. Присев, зачерпнул воды, плеснул на лицо. Губы беззвучно шевелились, словно еще разговаривая с берегиней. Яросвет отвернулся. Возникло неприятное чувство, как подсмотрел что-то настолько личное, о чем не то что не говорят, но даже стараются не думать.
— Ты, это… Пошли завтракать…
Позавтракали быстро, в полном молчании. Сергей был погружен в свои думы, и Яросвет не хотел мешать. Так же молча собрались, засыпали кострище землей, что б вдруг не полыхнуло от случайного уголька, подошли к берегу. Дорога пыльной змейкой ныряла в воду и продолжала свой бег на другой стороне реки.
— Эх, — скривился Яросвет, сунувшись в воду. — Ни лодки, ни плота… Даже брода нет… Вплавь придется…
— А я, даже имени ее не спросил… — погруженный в свои мысли отозвался Сергей.
Яросвет непонимающе оглянулся. Потом понял, покрутил пальцем у виска.
— Слушай, Сергей … — вдруг округлил глаза Яросвет. — А ведь здесь брод… Но ведь не было!
Не веря своим глазам, друзья смотрели как песок в глубине реки, словно живой, начал вспучиваться, подниматься наверх. И вот, прямо под их ногами с одного берега на другой, протянулась ровная песчаная тропка, слегка прикрытая гладью воды. Не слишком широкая, но позволяющая довольно вольготно совершить переход. Не сговариваясь, они со всей возможной скоростью бросились на тот берег. Выскочив на твердую землю, Яросвет с дурашливым воплем, с размаху окунулся в шелковые заросли травы.
Стоя в воде, Сергей оглянулся. Песок, медленно опускался обратно на глубину. Спустя несколько минут ничто не напоминало о негаданном броде.
— Спасибо, — прошептал Сергей. — Я вернусь. Обещаю! Если бы я знал, как тебя зовут…
— Зови Рыбкой… — послышался тихий, больше напоминающий журчание воды, голос.
— Спасибо, Рыбка, — Сергей опустился на колени и коснулся воды губами. От прикосновения вода загустела, принимая очертания тех самых губ, которыми пролюбовался всю ночь, и в легком поцелуе мимолетно коснулась его губ. Донесся тихий смех. Сергей улыбнулся. Она здесь.
— Спасибо, Рыбка! — прощаясь повторил он, и в журчании воды опять послышались слова:
— И тебе спасибо… Я буду ждать… Возьми, на память…
Прямо под ногами Сергея, плеснула большая рыбина. Наклонившись, он рассмотрел лежащий на дне медный перстенек.
Глава 8
Дорога тянулась без конца и края. Временами начинало казаться, что вся оставшаяся жизнь пройдет на этой дороге. Нескончаемые деревья справа и слева, кусты малины, ручейки и канавы. Никакого разнообразия. Яросвет исподтишка, поглядывал на Сергея. Тот шел устремив взгляд прямо перед собой, погруженный в мечты.
— Сергей, — решился, наконец, окликнуть его Яросвет. — Ты как?
— Нормально, — не сразу отозвался тот. — Нормально…
Помолчали.
— Яросвет, — немного подумав, окликнул друга Сергей. — Ты мне вот что объясни… А почему ее берегиней зовут?
— А как же ее еще звать? — удивился тот. — Берегиня, ить, и есть.
— Так она ж в воде живет, утопленница… Я думал она ундина, русалка…
— Ну ты даешь! — хихикнул Яросвет. — что такое ундина мне не ведомо, а русалка… Так, ить, русалки в лесах живут, что им в воде делать? Они ж не утки какие.
— В смысле? — не понял Сергей. — При чем здесь утки?
— Как при чем? — в свою очередь удивился Яросвет. — Русалка, ить, птица. Ну, почти птица. Разве что голова человеческая, но и то, заместо носа птичий клюв. А так — птица, только большая. Вроде Алконоста, или Гамаюна. Пугливые очень, мне один раз удалось увидеть, когда Велимудр показал. Сидели на деревьях, напевали что-то. Потому и русалии, их праздники, в дубравах справляют.
Сергей заржал, и объяснил причину своего веселья:
— А я-то, дурак, все понять не мог, почему такой великий человек сказал в стихах: русалка на ветвях сидит. С детства все сообразить не мог, что рыбе на дереве делать? А если птица, тогда понятно все!
— Это какой-такой человек?
— Да, долго объяснять, — отмахнулся Сергей.
Надо же, подумал он, еще при Пушкине такие вещи знали, а прошло всего-то сто пятьдесят — двести лет, и на дуб зеленый посадили девку с рыбьим хвостом. Есть о чем подумать. Двести лет не такой уж и большой срок, что б народные предания начисто уничтожить. Может быть, не так уж и неправы те, кто утверждает, что из русских все русское изжить пытаются? Но зачем, и кто? Понятно, если христианство старые верования выжимало. Так оно бы это за восемьсот лет до Пушкина сделало. А тут выходит, что не так уж и давно такие тенденции появились. И почему именно русалки и берегини? Домовые-то, до сих пор известны… Может дело в том, что люди в города перебрались, вот и забыли мифы о живущих в лесах? А домовые остались в памяти уже потому, что до сих пор люди ассоциируют свои квартиры с домами, вот и помнят хранителей этих самых домов? Да, есть о чему тут подумать!
— Вот так вот оно, — продолжил Яросвет, перебивая мысли Сергея. — А берегини — живут у берега, потому и прозываются так. Они, ить, только в большой воде жить могут. Река, озеро, в которых и утопнут. А вот в болотах кто утопнет, те упырями становятся.
— А это еще что за звери?
— Не, упыри не звери. У зверей тоже душа есть, — покачал головой Яросвет. — А у упыря души нет. Только жажда горячей человеческой крови. Болота, они, ить, Чернобогом сотворены, супротив озер Белобога. Потому и живущая в болотах нечисть людей смертно ненавидит. Водяники еще как-то равнодушны к людям, а вот упыри, ежели приметят, то порвут в клочья. Даже водяник им не может помешать, хотя в остальном им приказывать может.
— Да… — протянул Сергей. — Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…
— Какой Горацио? — навострил уши Яросвет. Ему страсть как хотелось услышать рассказы о другом мире. Интересно же, как там люди живут. По Сергею видно — совсем не так как здесь.
Но Сергей отмахнулся, и ничего не ответил.
— Слушай, а что, берегиня чего-нибудь интересное рассказывала? — как то уж слишком безразлично, так и не дождавшись пояснений, спросил Яросвет.
Сергей усмехнулся.
— Так вот, что тебя интересует. Так прямо бы и спросил.
Яросвет покраснел.
— Да не было ничего. Просто разговаривали. Потом она попросила рассказать о моем мире, я начал рассказывать, потом заснул. Проснулся, когда некто нехороший пытался вытряхнуть мои мозги…
— И все?
— Все… А что?
— Да не, просто о берегинях такое рассказывают…
— Какое?
— Ну, — снова покраснел Ярко, — что они как мужчину увидят, так сразу на дно тянут, а там с ним…
— Что там? — притворился, что не понял, Сергей.
— Непотребство творят… — даже уже не красный, а бордовый, пробормотал Яросвет.
Сергей весело рассмеялся над его смущением.
— Да нет, надо мной непотребства не творила. А жаль…