Понаехавшая, стр. 24
Саид нагнал на Ленин участок рабочих, в рекордно короткое время воздвиг крепкую изгородь, поставил времянку и перебрался туда жить. На том и кончилось великое противостояние – спорить с двухметроворостым амбалом с пудовыми кулаками кишка была тонка, поэтому родственнички погоревали-погоревали, да затеяли разъезд. Предложили Лене участок в Троицком районе, а сами остались на Истре. Лена с радостью подписала все бумаги и навсегда забыла о сварах. Периодически пересекалась с Саидом – помогала ему оформлять российское гражданство. Саид рассказывал леденящие душу истории о том, как уживаются на шести сотках два родных брата.
– Вчера чуть не поубивали друг друга, всей бригадой разнимали, – качал он головой.
Осенью Лена заработала себе открытый перелом. В трамвае. Стояла на верхней ступеньке, никого не трогала. Трамвай дернулся, какой-то плотный мужичок не удержал равновесия, рухнул на Лену и впечатал ее в дверь. Заодно сломал ногу.
Потом Лена целый месяц сидела дома и придумывала разные способы, как почесать отчаянно зудящую под гипсом ногу. Научилась мыться частями и гоняться за шкодливым сыном, прыгая на одной ноге. По ходу выздоровления метко раздавала ему гипсовые поджопники.
Разработала ногу, вернулась в риелторское агентство. Вроде вздохнула с облегчением, но тут у Семки пошли пубертатные дела. Бабушка с внуком не справлялась, пришлось искать работу стуки через трое. Так Лена попала в обменник. Сутки отдыхала на работе, трое воевала с сыном.
Спрашивала совета у О. Ф., как угомонить сына.
– С детства надо было воевать, – хмыкнула О. Ф., – теперь уже поздно что-то делать.
Как-то, совсем отчаявшись, Лена позвонила бывшему мужу – просить помощи. Педя внезапно ответил трезвым голосом, вызвался подъехать завтра и спустить с сына все шкуры.
Слово свое сдержал. Остался на чай, решительно отказался от водки.
– Три месяца как завязал.
– А что так? – поинтересовалась Лена.
– За ум решил взяться.
Лена глянула недоверчиво, ничего не стала говорить. Подстегнутый ее молчанием, Педя кинулся рьяно выполнять свои отцовские обязанности – забирал к себе на выходные Сему, по первому требованию нещадно муштровал и даже настоял на алиментах. Растроганная Лена стала называть его Педро, этакий переходный вариант между Петей и Педей.
Спустя полгода в том же составе – Сема, фикус, спаниель Сушка – переехала к нему на проспект Вернадского. К моменту переезда три месяца как ласково называла мужа Петюшей.
Через год ушла в декрет. В положенный срок родила близнецов – Сергея Петровича и Александра Петровича.
На том и устаканилась в своих эзотерических метаниях.
Теребит в руках стодолларовую купюру:
– Смотри, как все придумано хитро. Тут и водяные знаки, и лента, и разные примочки (задумчиво перечисляет): дерево, шпиль, часы. Хм. Президент.
– А президент чего?
– Франклин.
– Чего Франклин?
– Косой и пучеглазый. Теперь понятно, зачем его на стодолларовую купюру поместили.
– Зачем?
– Пучеглазие-то небось трудно скопировать!
– Да ладно!
– А то! Вот сама попробуй и скажи мне – легче обычно смотреть или выпучившись?
– Ну при чем здесь это?
– А при том. Небось и фальшивомонетчику трудно это пучеглазие печатать. Такой напряг для глаз!
Хвастает новой тушью:
– Водонепроницаемая.
– Может, все-таки водостойкая?
– Как-как?
– Водостойкая.
– Блин! Еще и водостойкая!!!
Разговаривает по телефону с мамой:
– Мам, ну чего ты! Я уже пять дней не курю!
Ловит на себе осуждающий взгляд Праведной Ольги.
– Ладно, четыре! Не пью и не курю!
Ольга возмущенно скрипит стулом.
– Ладно, три дня. Не пью, не курю и не трахаюсь. Ольга вздыхает.
Прикрыла трубку рукой:
– Заканчивай вздыхать. Ты что, хочешь, чтобы я про свою молочницу проговорилась?
Спряталась за колонну в фойе, следит, как жрица любви торгуется с потенциальным клиентом. Прибежала к Понаехавшей, шепчет в окошко:
– Слушай, а вот чего это она говорит «севенти»?
– Семьдесят.
Убежала. Примчалась через минуту.
– А чего такое фифти?
– Пятьдесят.
– А твенти?
– Двадцать.
– Охренеть. Она ему за полтинник двадцать раз сделает минет.
– Гы-гы. Ты что-то не так поняла.
– Да все я так поняла! Говорит – фифти бакс. А он что-то мычит. А она говорит – твенти минит. Ты же говоришь, что твенти – это двадцать?
– Ну!
– А минит – это минет. Международный термин! Таких простых вещей не знаешь, дурашка (снисходительно).
Глава двенадцатая. Дефолт. Грустная история в двух зарисовках
Однажды в России случился дефолт. По своему обыкновению – весьма неожиданно. Сегодня заснул в благополучной стране – завтра проснулся в Суринаме. Солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь, и с неба пошел дождь из лягушек. Ну, как оно в России исторически заведено.
Дефолт предвещали весьма странные события. Несколько дней банк непонятным образом лихорадило. Администраторы сновали по коридорам со взъерошенными лицами и на все вопросы отвечали обнадеживающими фразами типа: «Все в порядке, вешаться пока рано».
Потом позвонила давно уволившаяся Галя.
– Девочки, – таинственным шепотом сообщила она, – тут мой Петя волнуется. Говорит – скоро рванет.
– Чего рванет? – напряглась О. Ф.
– Да хрен его знает. Третью неделю нудит. Что-то про развал банковской системы, про невыплаченные долги. Не знаю, то ли верить, то ли санитаров вызывать.
– Дай ему по-человечески, и он успокоится!
– Да я извелась ему давать, – замычала Галя, – а толку!
– Совсем без толку? – заволновалась О. Ф.
– Как об стенку горох!
И разговор, вильнув хвостом, потек о своем, о наболевшем женском.
А потом грянул дефолт. На следующий день позвонила Бедовая Люда и, сославшись, на семейные обстоятельства, отпросилась на одну смену. Вышла она на работу через неделю, в траурном обрамлении мимических морщин, прижимая к груди пакет с призывно позвякивающими бутылками.
– Что случилось? – ахнули девочки.
– Ой, девочки! – заголосила Люда. – Ой, девочки!
– Так! – властным жестом остановила плакальщицу О. Ф. – Ты сначала разлей, а потом причитай.
Люда вытащила из пакта бутылку, разодрала зубами золотистую крышку, хлебнула из горла и разрыдалась.
О. Ф. молча открыла вторую бутылку, разлила по пластиковым стаканчикам водку, сунула Понаехавшей крышку:
– Понюхай хоть, горе горькое!
Девочки скорбно выпили, закусили четвертиночкой «Дарницкого» и уставились на Люду. Понаехавшая, как единственный непьющий работник в коллективе, опустила жалюзи второго окошка и приготовилась работать сутки в одно рыло.
– Рассказывай, – дала отмашку О. Ф.
И Люда, периодически скорбно отхлебывая из бутылки, поведала коллегам свою трагическую историю. Оказывается, за две недели до дефолта Людина свекровь Серафима Петровна, не ставя наследников в известность, продала две свои комнаты в большой коммунальной квартире на Кузнецком Мосту. За сто двадцать тысяч долларов. И аккурат шестнадцатого числа положила все деньги в банк.
– Звонит она нам вечером, мол, у меня сюрприз. Жить я буду теперь с вами, зато денег у нас в банке о-го-го!
Чем обернулось это «о-го-го» на следующее утро, знают все. И теперь Серафима Петровна, после пятидневного дежурства в очередях перед рухнувшим банком, счастливо двинулась мозгами и сочиняет письмо Ельцину. Премьеру Кириенко письмо с клоком интимного начеса уже отправлено.