Понаехавшая, стр. 21
– Не назвал. То есть назвал. Имя такое, нерусское, я не запомнила. Типа Дормидонт.
Через пять минут к окошку подходит высокий смуглый мужчина.
– Здравствуйте, дядя Арташес! – улыбается Понаехавшая.
Наталья, радостно:
– Видишь? Я ж говорю – Дормидонт!
О. Ф. подавилась бутербродом, Наталья нещадно колотит ее по спине:
– Смотри, даже лопатки прощупываются!
О. Ф., отдышавшись:
– Ты на что намекаешь, вражья морда?
Наталья, пытаясь исправить ситуацию:
– На то, что на спине у вас, слава богу, целлюлита нет. Не то что на ляжках.
7 января. Наталья вваливается радостная в обменник:
– Христос воскрес!
– Дяяяяяяя? (Общий стон.)
– Вам не угодишь. Ладно, воистину воскрес!
Глава одиннадцатая. Не плюй в колодец
Однажды, приехав с утра на работу, Понаехавшая застала дикий скандал: какой-то азиатской внешности человек прямо-таки бушевал у окошка обменника – топал ногами и бешено грохотал выдвижным лоточком для передачи денег.
– Раз вы не принимаете ветхую валюту, то и выдавать должны только новую! – с сильным китайским акцентом надрывался он. – Не нужны мне ваши мятые рубли!
– Праааавильно! – прицельно пробасил в темечко дебоширу инкассатор Леша. – Построже надо с этими бабами, а то распустились тут!
Дебошир осекся, боязливо оглядел Лешу с ног до головы, пожевал недовольно губами, притих. Да и что тут скажешь, когда над тобой развевается такая красота! Инкассатор Леша выглядел сегодня вызывающе прекрасно – он прямо-таки свисал с тощего плеча Понаехавшей и изящно заплетался в ногах. Антураж инкассатора Леши объяснялся очень просто – буквально на той неделе у него случился день рождения, и он до сих пор его преданно отмечал.
Понаехавшая ввалилась в обменник ровно в ту минуту, когда Красавица Настя, глотая слезы, ковырялась в кассе, выбирая новенькие рубли для взъерошенного иностранного гражданина.
– Набираешь? Молодец! – Леша буквально опрокинулся на диван, вытянул с наслаждением ноги. – Китайцев обижать нельзя, они нам као-сао-ванк поставляют!
– Какой еще као-сао-ванк?
– Бальзам такой. «Золотая звезда». Вонючий – жуть. Мать этим бальзамом все болячки лечит, начиная от головной боли и заканчивая сглазом.
– То есть как это заканчивая сглазом? Как можно сглаз лечить? – Понаехавшая убрала в сейф инкассаторскую сумку и поправила свисающий с шеи автомат. – И чего это ты разлегся? Пора в машину, там тебя Шурик ждет!
– Натурально. Лечит, и все. Ни один сглаз меня не берет! – Леша поерзал, улегся удобнее, скрестил на груди руки. Девушки невольно залюбовалась им – серые, необычайно глубокого оттенка глаза смотрели ласково и чуть насмешливо, светло-русые густые волосы непокорно вились на вспотевших висках.
– И вообще я отсюда никуда не пойду. Буду вас охранять! – смешно свел глаза к переносице Леша.
– Тут охраны до фигищи. Тебя только не хватало! – фыркнула Настя.
– Такого как я нигде не найдете. И вообще, я много веселых историй знаю. Про китайца Ху Цинга, например. Хотите расскажу?
– Нет!!!
– Значит, так. Этот Ху Цинг давно уже живет в Москве, лет двадцать точно. То есть практически ассимилировался. Ментально.
– В смысле ментально? – встрепенулась Настя.
– В смысле мозгами: виртуозно ругается матом, опять же водочку уважает. То есть человек в душе практически русский, а снаружи – нет. Ну скажи по этому поводу свое традиционное, не сдерживайся! – улыбнулся он Понаехавшей.
– Мелкая твоя шовинистическая душонка! – с готовностью откликнулась Понаехавшая.
– Га-га-га! Так вот. Женился этот Ху Цинг на нашей русской девушке. Жили они – не тужили, пока у них мальчик не родился. Вот тут-то и начались проблемы. Потому что иммигрировать надо с умом. Человеку по имени Ху делать в России нечего. Родится у тебя сын – быть ему Хуевичем. А дочке, соответственно, быть Хуевной. Что тоже, согласитесь, не фонтан!
Инкассатор Леша с невозмутимым видом переждал приступ гомерического хохота, скрючившего девушек по разным углам обменника.
– И чего теперь? – отдышалась Понаехавшая.
– Имя себе меняет.
– Кто?
– Ху, кто же еще. Не хочу, говорит, чтобы мой сын звался гордым именем Дмитрий Хуевич, хочу, чтобы он звался Дмитрий Сергеевич!
– Да ну! Небось сам все придумал, – махнула рукой Настя.
– Вот те крест! – Леша хаотично потыкал себя в грудь. – Ху на моей однокурснице Ляльке Вересаевой женился. Так что теперь она Лялька Цинг, Хуева жена.
– Ладно, пошли отсюда, рассказчик! – дернула Лешу за рукав Понаехавшая. – Нам работать, а ты отвлекаешь.
– Не ценишь ты меня! – причитал Леша, пока она волокла его обратно к ржавой «шестерке», служившей банку инкассаторским автомобилем повышенной бронированности. – И истории ты мои не ценишь! И као-сао-ванком не пользуешься небось!
– Не ценю. – Понаехавшая затолкала Лешу в машину и проследила, чтобы он устойчиво угнездился на сиденье, захлопнула дверцу. – И не пользуюсь. Кстати, бальзам «Золотая звезда» нам вьетнамцы поставляют, а не китайцы, ясно? Аривидерчи, амигос!
– Ты автомат-то отдай, амигос! – загоготал Леша в победно удаляющуюся спину Понаехавшей.
Пришлось позорно возвращаться и вручать водителю Шурику автомат.
– Чтоб глаза мои тебя не видели! – брызнула на прощание ядом Понаехавшая.
– Я тоже тебя люблю, – не остался в долгу инкассатор Лёша.
Ржавая «шестерка», победно бибикнув «Ламбадой», стартовала в сторону Театрального проезда. Понаехавшая проводила ее долгим немигающим взглядом и громко вздохнула.
– Если рассказать на родине, что в Москве среди бела дня можно услышать автомобильный сигнал «Ламбада», никто ведь не поверит! – пожаловалась она прогуливающемуся рядом начальнику гостиничной охраны Сергею Владимировичу по кличке Дровосек.
– Почему не поверят? Очень даже поверят. В Москве – как в Греции. Всё есть! – И Дровосек, выводя бедрами восьмерки, проникновенно затянул на всю Тверскую: – Ааааа-рекордасао-ваи-естар-ком-эл-ан-де-фооооор!
– Я пойду? – вспотела Понаехавшая.
– Иди! – смилостивился Дровосек.
– Сергей Владимирович, прием, что это было? – захрипела рация.
– Идите в жопу, прием! – обратно засборил лицо в суровую гримасу Сергей Владимирович.
– Ты бы видела, как Дровосек на проходной ламбаду наяривал! – Понаехавшая ворвалась в обменник и уставилась на Настю. – А бедрами как двигал!
– Как двигал? – Настя оторвалась от купюры в десять тысяч японских иен и уставилась на свою коллегу.
– Вот так, – Понаехавшая попыталась повторить телодвижения Дровосека.
Настя окинула ее снисходительным взглядом, фыркнула:
– Даже в Дровосеке развратности больше, чем в тебе!
– Куда мне до Дровосека! – Понаехавшая достала из сейфа инкассаторскую сумку, аккуратно обрезала спаянную металлической пломбой суровую нить, вытащила пачку долларов, нахмурилась – на верхней купюре колючим почерком была выведена ее фамилия.
– Интересно, она всю валюту пометила? – Настя заглянула в сумку, вытащила еще одну пачку денег.
– Видимо, всю. – Понаехавшая раскрыла веером доллары и продемонстрировала метки со своей фамилией почти на каждой купюре.
– Чтоб ей пусто было! – выдохнула в сердцах Настя.
Банк со своими работниками был строг и требователен донельзя. За малейшие, даже самые безобидные ошибки наказывал рублем, особенно лютовал, когда кто-то из сотрудников принимал ветхую валюту. Притом ветхой считалась любая, даже новенькая, «хрустящая» купюра старого года выпуска. Такую валюту банк мстительно возвращал кассирам.