Афоризмы, стр. 294

Знание, посредством которого меня хотели оскорбить, может, по случайности, пойти мне на пользу.

Истинный поэт грезит наяву, только не предмет мечтаний владеет им, а он – предметом мечтаний.

Контрабандист – это единственный честный вор, ведь крадет он только у государства.

Молитва перед едой – кощунство: негоже возносить похвалу Господу слюнявым ртом.

Наш интеллект любит полюбоваться на себя в зеркало.

Нет большего удовольствия в жизни, чем сначала сделать тайком доброе дело, а потом, «по чистой случайности», предать его гласности.

Ничто не озадачивает меня больше, чем время и пространство, и вместе с тем ничто не волнует меньше: ни о том, ни о другом я никогда не думаю.

Самые блестящие каламбуры – это те, которые наименее подвержены глубокому осмыслению.

Стихия любого человека, я глубоко убежден в этом, не труд, а созерцание.

Холодность – следствие не только трезвой убежденности в своей правоте, но и беспринципного безразличия к истине.

Хорошее без плохого не бывает – даже школьнику на каникулы дают задание.

Человек – существо азартное. Хорошего ему мало. Ему подавай самое лучшее.

Чем тяжелей болезнь, тем явственнее внутренний голос.

Что за наслаждение находиться в хорошей библиотеке. Смотреть на книги – и то уже счастье. Перед вами пир, достойный богов; вы сознаете, что можно принять в нем участие и наполнить до краев свою чашу.

Я ко всему могу относиться равнодушно. Равнодушно – но не одинаково.

Я прожил пятьдесят лет, но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, что я еще в пеленках.

Я с уважением отношусь ко всякого рода отклонениям от здравого смысла: чем смехотворнее ошибки, которые совершает человек в вашем присутствии, тем больше вероятность того, что он не предаст, не перехитрит вас.

Будь проклято наше время; я буду писать для античности.

Для меня всегда сомнительны достоинства стихов, пока они не напечатаны. Все вопросы снимает типографщик. (Ч. Лэм в передаче О. Уайльда).

У влюбленного нет соперника более грозного, чем отец.

Когда я не гуляю, я читаю; я не могу просто сидеть и думать. Книги думают за меня.

Мало какой звук так возбуждает любопытство, как стук в дверь.

Мы читаем, чтобы сказать, что мы это читали.

Настоящее домашнее уединение возможно лишь в самом центре Лондона.

Я твердо решил, что мои дети будут воспитываться в религии своего отца, если смогут установить, какая это религия.

Томас Бабингтон Маколей

(1800—1859 гг.)

историк, публицист,

политический деятель

Анализ – не дело поэта. Его призвание – воспроизводить, а не расчленять.

Большой ум, как и большая гора, первыми ловят и отражают утреннее солнце.

В любую эпоху самых злостных представителей рода человеческого следует искать среди народных вождей.

В наше время многие политики имеют обыкновение с апломбом рассуждать о том, будто народ не заслуживает свободы до тех пор, пока не научится ею пользоваться. Это умозаключение сделало бы честь дураку из старой сказки, который решил не идти в воду, пока не научится плавать.

Вежливость хорошо определили как благожелательность в мелочах.

Вероятно, ни один человек не может быть поэтом, не может даже любить поэзию, если он, хотя бы в малой степени, не душевнобольной.

Вознаграждению и наказанию подвластно все в этом мире. Все, кроме сердца.

Всякий тиран настолько заинтересован в том, чтобы свой народ мог грабить только он сам, средства, которыми достигается эта цель настолько ясны и просты, что людям, быть может, живется лучше при самой жестокой тирании, чем при анархии.

Древняя философия была мельницей, а не дорогой. Она состояла из вопросов, которые вращались в круге, и противоречий, которые всегда начинались сначала. В ней проявлялось огромное напряжение и совсем не было прогресса.

Если рабы будут ждать свободы до тех пор, пока они не поумнеют, ждать придется долго…

Закон напрасно существует дли тех, у кого нет ни мужества, ни средств защищать его.

Крошечный добрый поступок лучше, чем самые торжественные обещания сделать невозможное.

Кто, вращаясь в образованном и литературном обществе, стремится сделаться большим поэтом, должен сначала обратиться в маленького ребенка. Он должен расчленить всю ткань своей души. Он должен забыть многое из того, что, быть может, до сих пор было для него основой его превосходства. Его собственные таланты будут препятствием для него.

Любовь толпы похожа на любовь той сладострастной волшебницы из арабских сказок, которая не только бросала своих любовников, когда проходили сорок дней ее нежности, но еще заставляла их – посредством самых ужасных кар и превращений – искупать свою вину и расплачиваться за то, что когда-то они слишком нравились ей.

Насилие – суть войны.

Насильное подчинение колоний обычно обходится дороже, чем они того стоят.

Нет никакого преувеличения, когда говорят, что великие произведения Шекспира менее проиграли бы, если бы их лишили всех так называемых красот, чем теряют эти красивые места, если читать их отдельно от всего произведения. Пожалуй, это высшая похвала, которую может получить драматург.

Нет ничего более бессмысленного, чем сентенция на общую тему.

Нет ничего более благодатного для народа, чем свобода торговля – и ничего более непопулярного.

Нет силы более разрушительной, чем умение представлять людей в смешном виде.

Новая философия – никогда не отдыхающая философия, никогда не достигающая цели, совершенства. Ее закон – прогресс. Местность, вчера не видная, сегодня – место ее действия, завтра будет ее исходным пунктом.

Первые плоды, собранные плохим хозяином, часто посажены хозяином хорошим.

По мнению Платона, человек создан для философии, по мнению Бэкона – философия для человека.

Поэзия нуждается не в анализирующем, а в верующем духе.

Правители должны не обвинять людей в отсутствии патриотизма, а сделать все от себя зависящее, чтобы они стали патриотами.

Причины ссоры множатся на глазах.

Те, кто сравнивает век, в котором им выпало жить, с золотым веком, существующим лишь в нашем воображении, могут рассуждать о вырождении и крахе; но тот, кто хорошо осведомлен о прошлом, никогда не станет отчаиваться по поводу настоящего.