После ссоры, стр. 49

– Хардин, нам все еще надо многое обсудить, но я бы хотела, чтобы ты вернулся домой, и тогда мы сможем поговорить.

– Уже? В смысле, да-да, конечно! – быстро выговаривает он. – Я скоро буду.

– Хорошо, – отвечаю я и нажимаю отбой.

До его возвращения у меня остается не так много времени, чтобы привести мысли в порядок. Я должна стоять на своем и убедиться, что он признает свои ошибки, но при этом понимает, что я все равно люблю его.

В ожидании хожу туда-сюда по комнате, касаясь босыми ногами холодного пола. Спустя, кажется, целый час открывается входная дверь, и я слышу, как Хардин идет через небольшую прихожую.

Он заходит в спальню, и мое сердце разрывается от боли в тысячный раз.

Его глаза опухли и покраснели. Он молча подходит и кладет что-то мне в руку. Бумагу?

Он сжимает мою руку вместе со свернутой бумагой, и я поднимаю на него взгляд.

– Прочитай это, прежде чем все решить, – спокойно говорит он.

И затем, быстро поцеловав меня в висок, уходит в гостиную.

Глава 43

Развернув бумагу, я с удивлением смотрю на нее. Весь лист исписан неразборчивым почерком – с обеих сторон. Это письмо, написанное от руки, – письмо от Хардина.

Я даже боюсь читать… но понимаю, что должна это сделать.

Тесс, я не очень-то умею облекать чувства в слова, поэтому решил украсть кое-что у мистера Дарси, который тебе так нравится. Я пишу, отнюдь не намереваясь причинить Вам боль или же унизить себя, цепляясь за мечты, кои ради взаимного счастья невозможно забыть чрезмерно скоро, и усилия, необходимые для сочиненья, а равно прочтенья сего послания, были бы избегнуты, если б натура моя не требовала, чтобы оно было написано и прочитано. Посему я настаиваю на Вашем вниманье, и простите мне сию вольность; Ваши чувства, я знаю, даруют мне сие вниманье без охоты, однако я требую его от Вашей справедливости… [3]

Я знаю, как хреново я поступал с тобой и что я совершенно тебя недостоин, но я прошу – нет, умоляю тебя – забыть обо всем, что я сделал. Понимаю, что я, как всегда, требую слишком многого, и прошу простить меня за это. Имей я возможность все исправить, я бы это сделал. Я знаю, сколько гнева и печали вызвали у тебя мои поступки, и это меня убивает. Но вместо оправданий я хочу рассказать о себе – о том Хардине, которого ты никогда не знала.

Начну с того дерьма, которое лучше всего помню. Уверен, его было немало, но я клянусь, что с этого момента не стану намеренно что-либо от тебя скрывать. Когда мне было девять лет, я украл велосипед у соседа и сломал колесо, а потом соврал, что ничего этого не делал. В том же году я разбил окно мячом и снова соврал. Тебе известно все про мою мать и тех солдат. Вскоре после этого отец ушел, чему я был рад.

Друзей у меня было немного, потому что я вел себя как урод. Я постоянно дразнил одноклассников. Практически каждый день. Я ужасно обращался с матерью – с тех самых пор я никогда больше не говорил, что люблю ее. Эти издевательства и идиотское поведение продолжались до недавнего времени, так что я не могу вспомнить обо всех случаях – просто знай, что их было много. Лет в тринадцать вместе с друзьями мы вломились в аптеку недалеко от моего дома и вынесли оттуда кучу всякой всячины. Я не знаю, зачем мы это сделали, но когда одного из моих друзей поймали, я угрожал ему и заставил взять всю вину на себя, и он так и сделал. В тринадцать я выкурил свою первую сигарету. На вкус было дерьмово, и я не мог откашляться минут десять. После этого я не притрагивался к сигаретам, но потом начал курить травку; до этого мы еще дойдем.

Когда мне было четырнадцать, я потерял девственность со старшей сестрой моего друга Марка. Ей тогда исполнилось семнадцать, и она была настоящей шлюхой. Все получилось неловко, но мне понравилось. Она переспала не только со мной, но и со всеми ребятами из нашей компании. В следующий раз секс у меня был уже в пятнадцать лет, но после этого я не мог остановиться. Я цеплял каких-то девчонок на вечеринках, всегда говорил, что я старше, и они легко велись на это. Никому из них не было до меня дела, и мне тоже было пофиг. В том же году я стал курить травку – и курил часто. Потом начал пить: мы с друзьями часто таскали выпивку у родителей и не только. Кроме того, я много дрался. Несколько раз мне надрали задницу, но чаще всего я выходил победителем. Я всегда был чертовски зол, всегда, и, причиняя кому-то боль, чувствовал себя лучше. Я постоянно провоцировал кого-то на драку ради развлечения. Хуже всего вышло с одним парнем по имени Такер родом из бедной семьи. Он всегда ходил в старой, поношенной одежде, и я просто изводил его из-за этого. Я помечал его рубашки ручкой, чтобы показать всем, сколько дней подряд он носит их, не стирая. Отвратительно, знаю.

В общем, однажды я увидел его по дороге и задел плечом – просто чтобы позлить. Он рассердился и назвал меня засранцем, так что я выбил из него за это все дерьмо. Сломал ему нос, а у его матери даже не было денег, чтобы вызвать врача. Даже после этого я продолжал издеваться над ним. Через несколько месяцев его мать умерла, и его отправили в приемную семью – тут ему повезло, новые родители оказались богатыми. Я увидел его в мой шестнадцатый день рождения: он проехал мимо меня на крутой новенькой тачке. Я был так зол, что хотел снова разбить ему нос, но, думая об этом сейчас, я понимаю, что рад за него.

В шестнадцать лет я лишь напивался, курил травку и дрался, так что не стоит на этом подробно останавливаться. Как и на рассказе о том, что было после семнадцати. Я взламывал машины, разбивал окна. Когда мне было восемнадцать, я познакомился с Джеймсом. Он мне понравился, потому что ему было так же на все наплевать, как и мне. В нашей компании мы выпивали каждый день. Я приходил домой пьяным поздно ночью, меня рвало прямо на пол, а маме приходилось все это убирать. Почти каждую ночь я что-нибудь ломал или разбивал… У нас была настоящая банда, и никто с нами не связывался. Знали, что не стоит.

Начались наши игры, о которых я тебе рассказывал, а что случилось с Натали, ты уже знаешь. Клянусь, это было самое ужасное из всего. Знаю, я и так вызываю у тебя отвращение из-за того, что меня не волновала ее судьба. Не знаю, почему это было так, но мне было просто наплевать. Сейчас, когда я ехал в этот пустой номер в отеле, я думал о Натали. Совесть не мучает меня так сильно, как должна бы, но я вдруг подумал: что, если кто-нибудь поступил бы так с тобой? Представив тебя на месте Натали, я почувствовал такую тошноту, что мне едва не пришлось остановиться на обочине. Это было низко, так низко по отношению к ней! Еще одна девушка, Мелисса, тоже привязалась ко мне, но из этого ничего не вышло. Она была надоедливой и крикливой. Я всем рассказал, что у нее проблемы с гигиеной там, внизу… так что все стали доставать ее по этому поводу, а ко мне она больше не липла. Однажды меня арестовали за то, что я напился в общественном месте, и мама так разозлилась, что оставила меня в полиции на всю ночь. Ее терпение кончилось, когда все узнали про историю с Натали. Когда мама сказала, что отправит меня в Америку, я пришел в ярость. Я не хотел оставлять всю свою жизнь там, какой бы мерзкой она ни была, каким бы мерзким ни был я сам. Но когда я избил кого-то в толпе на концерте, мама решила, что с нее хватит. Я подал заявление в Центральный вашингтонский университет и, конечно же, поступил.

Я возненавидел Америку, как только сюда приехал. Я все здесь ненавидел. Меня так бесило, что мне придется видеться с отцом, что я и вовсе вышел из-под контроля: все время пил и тусовался на студенческих вечеринках. Сначала я познакомился со Стеф. Я встретил ее на одной из таких вечеринок, и она свела меня с остальной компанией. Больше всего я сдружился с Нэтом. Дэн и Джейс были настоящими ублюдками, особенно Джейс. Про сестру Дэна я уже рассказывал. После этого я спал с несколькими девчонками, но их было не так много, как рисует твое живое воображение. Я действительно один раз переспал с Молли после того, как мы с тобой поцеловались, но я сделал это лишь потому, что никак не мог выкинуть тебя из головы, Тесс. Я все время думал о тебе. Я надеялся, что это поможет, но ничего не вышло. Ведь это была не ты. С тобой все было бы лучше. Я продолжал уверять себя: вот увижу Тессу еще один раз и тогда пойму, что это лишь глупое увлечение, и только. Похоть, ничего серьезного. Но каждый раз хотел быть с тобой все сильнее и сильнее. Я придумывал, каким способом тебя разозлить, только чтобы услышать, как ты обращаешься ко мне по имени. Я хотел знать, о чем ты так сосредоточенно думаешь на занятиях, когда хмуро смотришь в книгу; я хотел разгладить твою кожу, когда ты морщила лоб; я хотел знать, о чем вы шушукаетесь с Лэндоном; я хотел знать, что ты там пишешь в своем чертовом ежедневнике. Я однажды чуть не забрал его себе – в тот день, когда ты уронила его, а я поднял и отдал тебе. Вряд ли ты помнишь об этом, но тогда на тебе была сиреневая рубашка и ужасная серая юбка, которую ты надевала чуть ли не каждый день.