За полшага до счастья, стр. 29
– Упрямица!
– Решительная…
– Все, пока. Я рядом, ты знаешь.
Она знала…
Пословица
Жюли только что закончила обихаживать Людовика. Малыш в больнице уже тринадцать дней. Врач вышел из палаты. Последствия операции скорее положительные, и самое тяжелое уже в прошлом. Моча стала прозрачной и светлой, швы затянулись, показатели крови нормализовались. Теперь Люк мог дышать сам, и из его горла вытащили дыхательную трубку. Острая фаза завершилась, уступив место хронической, – это горькое выражение испугало Жюли.
«Хронический, прил., – длящийся долго, затяжной, развивающийся медленно…»
Жюли готовилась к этому в своем распорядке дня, в своих мыслях. Поль, Жером и Жюли уже привычно сменяли друг друга у постели Люка. Жюли приходила с утра, потом был черед Жерома, который, в ожидании, когда окрепнет его раздробленная нога, приезжал в кресле на колесиках и что-то рассказывал малышу. Потом, выйдя с работы, в палату возвращалась Жюли. Иногда Поль проводил с ребенком вечер, чтобы Жюли занялась собой, передохнула. Она не могла смириться с необходимостью оставлять Людовика в одиночестве в течение дня. Тогда ей казалось, что она бросает, предает, разочаровывает его. Что она недостойна его.
После робкого стука дверь открылась.
– Здравствуйте, вы мама Людовика? Я Ромэн Форестье, кинезитерапевт, прикрепленный к этому отделению. Приятно познакомиться.
Рукопожатие было крепким и уверенным. Проницательный взгляд, такой долгий, что кажется почти провокационным, как будто чтобы проверить, выдержит ли его человек, не сдастся ли. Жюли не уступила. Кто угодно, только не она. Раз уж она не опускает руки, то и глаз не опустит. Взгляд длился дольше рукопожатия. Всего несколько секунд, а показалось – целую вечность.
– Я работаю в центре функциональной реабилитации на другом конце города. Может, вы знаете?
– Я о нем слышала.
– Обычно я прихожу сюда, чтобы заниматься детьми, которых, возможно, позже там встречу, когда их выпишут из больницы. Несколько дней назад мне передали историю болезни Людовика…
Он склонился над Людовиком, сжал его ручонку в своих ладонях и долго-долго смотрел на ребенка – как только что на его мать, – словно стараясь заглянуть под опущенные веки.
– Привет, Людовик. Можешь называть меня Ромэн. Похоже, нам с тобой предстоит провести вместе много времени. Я буду делать тебе массаж, шевелить твое тело, пока ты не проснешься. Об остальном поговорим потом.
Ромэн говорил с Люком, как со взрослым, без всякой жалости. С уважением и простотой.
Открыв пузырек с массажным маслом, он капнул немного на ладонь, а потом на другую, чтобы согреть его. Никаких неприятных ощущений перед массажем, в вызванном им сокращении мышц нет ничего успокаивающего. Он крайне медленно приблизил руки к коже для неощутимого прикосновения. Присев на край кровати, он начал с ног, положил ступню Людовика себе на бедро. Жюли украдкой следила за ним. На руках у него густо обозначились вены.
Блестящие от масла мягкие уверенные ладони опускаются и поднимаются вдоль детской ножки. Они широкие и, кажется, очень нежные. Слегка вьющиеся каштановые волосы повторяют движения головы. Вокруг губ усы и маленькая бородка, тщательно и аккуратно подбритая. Трогательное мужское кокетство.
Ромэн работал молча. Жюли тоже не смела нарушить тишину. Ее внимание привлек какой-то звук. Движения массажиста сопровождало какое-то позвякивание. Оно шло как будто из-под его футболки. На шее у него тонкая цепочка, – наверное, звук издает кулон…
Прошло вот уже четверть часа, а над палатой все парил тихий ангел…
Жюли это развеселило, она улыбнулась. Он не пролетал, ее ангел, он был здесь, под пальцами этого человека, который только что взял ее за руку, чтобы вести до конца пути.
– А сами-то вы? Как вы себя чувствуете? – наконец нарушил молчание Ромэн.
– Нормально. Насколько может быть нормально в такой ситуации. Держусь. Мир перевернулся, но я держусь.
– …
– …
Тихий ангел тайком наблюдал за ними, готовый вмешаться…
– То, что с вами произошло, жестоко, но вы выстоите, что бы ни случилось, потому что у вас нет выбора. Жизнь продолжается.
Жюли не ответила, она прекрасно понимала, о чем он говорит. Ромэн продолжал:
– Арабская пословица гласит: не опускай руки, ибо, возможно, ты…
– …за полшага до счастья.
Ромэн не смотрел на нее, но Жюли догадалась, что он улыбнулся. В первый раз. Улыбка тут же незаметно, точно вылиняла, сошла с его губ.
Ангел снова занял свое место…
– Я буду приходить каждый день, кроме выходных. Людовику необходимо движение, вы можете сами делать ему массаж.
– Я уже немножко делаю.
Он ушел.
Какой загадочный тип. Поначалу показался холодным, а потом внушающим доверие. Выглядит так, будто уверен, что способен противостоять любым несчастьям. Разумеется, у него большой опыт выхаживания таких маленьких пациентов. Хотя он совсем молодой. Лет тридцать.
Да еще эта пословица.
Вот уже пять лет Жюли снова и снова твердила ее себе. Наверное, он впервые не успел закончить фразу…
Впервые…
И это позвякивание…
Морщинки вокруг глаз
Прошло несколько дней…
Жюли уже давно привела в порядок Людовика, а массажиста все не было. Ощущение пустоты, разверзающейся в ней, с привкусом нетерпения. Она ждала его.
Ромэн опоздал на полчаса. Никаких объяснений. Наверное, была какая-то помеха? Другой маленький пациент?
Ромэн Форестье говорит очень мало. Он сосредоточен на своей работе, редко улыбается, лишь иногда смотрит на Жюли. В голосе этого человека, в его взгляде, в поведении есть что-то умиротворяющее. И это тоже загадка для Жюли. И всегда это тихое позвякивание под его футболкой, когда он массировал Людовика, заставлял его отяжелевшие спящие руки и ноги совершать различные движения.
У него между бровями залегла глубокая прямая складка. Она тянется вертикально вверх на несколько сантиметров. Это придает ему сосредоточенное и серьезное выражение. Вокруг глаз лучатся мелкие морщинки. И две полукруглые глубокие борозды по обеим сторонам губ – стражницы его широкой улыбки.
Жюли пыталась представить его себе вне работы. Как он живет? Женат? Есть ли у него дети? Ходит ли он в кино, встречается ли с друзьями? Какой у него характер? Всегда ли он серьезен, как здесь, в палате, или становится весельчаком, стоит ему сбросить белый халат?
Про интимную жизнь человека на его лице не прочтешь. Порой кажется, ты обо всем догадался, а потом оказывается, что ошибся.
Обручального кольца у него нет. Возможно, на работе он снимает его. Из гигиенических соображений и для удобства массажа.
Жюли резко поднялась и отошла к окну. Как она может задавать такие вопросы, когда Людовик в больнице, в коме, с тяжелыми осложнениями после аварии, случившейся всего несколько дней назад? Стыдно, стыдно думать о чем-то, кроме своего малыша, стыдно думать об этом мужчине.
В стекле она заметила отражение Ромэна, который, продолжая делать свою работу, спокойно смотрел на нее. Потом он снова повернулся к Людовику:
– Знаете, когда я берусь за какого-нибудь малыша, я стараюсь узнать о нем побольше… Не могли бы вы написать мне небольшой доклад о вашем сыне?
– То есть?
Жюли обернулась и оперлась о подоконник, не решаясь подойти ближе. Надо соблюдать дистанцию, чтобы избавиться от тех нелепых мыслей…
– Описать его характер, привычки, привязанности, умственные и физические способности. Что хотите. Очень важно, чтобы к моменту, когда он очнется, я был уже хоть немного знаком с ним. Чтобы он не слишком растерялся.
– Вы будете работать с ним, даже если его переведут в другое отделение?
– Обычно в таких случаях, когда ребенок выходит из комы, он еще некоторое время остается здесь, чтобы выплыть на поверхность, а затем его переводят в отделение реабилитации. Нам предстоит провести вместе много времени… По меньшей мере несколько месяцев, иногда это занимает несколько лет, в зависимости от того, насколько серьезны нарушения и насколько быстро идет прогресс… Простите, что мне приходится говорить вам об этом, но какое-то время вам придется потерпеть меня.