Зеленый огонь, стр. 7

Пока лошадь Альбина Травоух брела вдоль широкой дороги, Ривен наклонилась вперед и спросила:

— Почему ты своей лошади дал такое странное имя?

Альбин показал на пучки шерсти, торчащие из острых ушей коня, и криво ухмыльнулся:

— Это потому, что он похож на меня: вечно выглядит так, словно только что вылез из стога сена, где проспал ночь.

Ривен не удержалась и рассмеялась: Альбин сказал чистую правду. Вот уже два дня прошло с тех пор, как он подошел к ней, представился и попросил поехать с ним в Джедестром.

— Я знаю, что стоит королеве-матери лишь услышать вашу игру на свирели, как она тотчас же пожелает, чтобы именно вы стали ее придворным музыкантом, — умолял он.

С тех пор как они отправились в путь, молодые люди почувствовали расположение друг к другу. Во всяком случае, это можно было сказать об Альбине, которому очень понравилась Ривен, хотя ему казалось, что с момента их встречи он только и делал, что отвечал на ее вопросы.

— Это всегда так много народу встречается на пути к Джедестрому? — спросила она после того, как мимо прошла целая вереница купцов, погоняющих нагруженных мулов.

— Да, конечно. Люди всегда спешат в столицу, чтобы продать свое добро. И они привозят не только вистит и лэнкен. На воскресные ярмарки сейчас стекается множество народу, лотки ломятся от разнообразных товаров. Там можно найти любые ремесленные изделия и продукты, которые ты только можешь представить. А о некоторых ты даже и не слышала, — добавил он, усмехнувшись, и покачал своей лохматой каштановой головой.

Четверо всадников в шлемах проскакали рысью в противоположном направлении. Их кони были намного красивее и быстрее, чем лошадь Альбина с ее мохнатыми, словно покрытыми мехом, ушами.

— Эти-то, конечно, не были купцами!

— Разумеется, нет! Это промчался с тем или иным поручением отряд королевской гвардии.

Альбин бросил любопытный взгляд в сторону Ривен. Как могла эта странная девушка казаться столь мудрой и быть в то же время настолько невежественной? С того самого момента, как он проснулся, очарованный ее игрой на свирели, он чувствовал, что с Ривен связана какая-то глубокая и чрезвычайно интересная тайна.

Чем дальше они отъезжали от поляны, тем загадочней становилась тайна, которую эта девушка несла с собой. Взять хотя бы ее платье, думал он. Сшитое из грубой шерсти, оно ничем не лучше одежды любой крестьянки. Тем не менее, она держится как настоящая королева.

— Откуда ты говоришь родом? — вновь спросил он.

— С севера.

— Далеко же это, должно быть, если ты не узнаешь королевскую гвардию. В наше время они есть повсюду.

— Почему? — Она подвинулась еще ближе. — Броун послал их, чтобы наказывать своих подданных?

— Наказывать? Конечно нет! — возмутился Альбин. — Гвардейцы ездят по стране, чтобы защищать жителей, а не наказывать. Так как называлась твоя деревня на севере?

— Я жила не в деревне. Меня вырастила моя тетка.

— Должно быть, она была отшельницей?

— Наверное, да. Во всяком случае, мы сами вели свое хозяйство и за все время видели лишь несколько странников.

— Это объясняет все, — заявил Альбин. — Ни один человек, знающий хоть что-то о короле Броуне и его деятельности, не мог бы даже и вообразить себе его наказывающим своих граждан.

При этих словах, к великому сожалению Альбина, Ривен отодвинулась так, что он не мог больше чувствовать у себя за спиной теплоту ее тела. Эта девушка с длинными, прямыми, черными, как эбонит, волосами и серыми глазами не отличалась той красотой, которой славились златовласые, с румяными и круглыми, как яблоки, щечками крестьянки из его деревни. Однако он чувствовал, что его влечет к ней. Целый день он ощущал ее запах: прохладный, травянистый аромат, наталкивающий на мысли о ручьях и поросших травой прудах лесной страны.

— Ты, конечно, преданный подданный своего короля, — коротко заметила она.

— Такой же должна быть и ты, и всякий другой, — резко возразил Альбин. — У меня же были все основания быть верным моему королю. Я простой сын фермера, и мне было бы суждено всю свою жизнь доить коров и гнуть спину за плугом. Потом, благодаря счастливому случаю, король Броун заметил меня на скачках во время ярмарки и пригласил стать придворным гонцом.

— Несомненно, это большая честь для тебя.

— Это было большой честью, — настойчиво произнес Альбин, которому не понравился тон, с каким она это сказала. — Что касается Полуострова, то ты только посмотри вокруг, — продолжал он, широким жестом обводя оживленную дорогу и буйную зелень мирных полей по обе ее стороны. — С тех пор как король Броун отнял власть у доуми, он принес своему народу мир и благоденствие.

— Да, но какой ценой? Он присвоил себе власть незаконно.

— Незаконно? — Альбин фыркнул и, обернувшись, бросил на Ривен рассерженный взгляд. — Ты бы не считала так, если бы не была такой молодой и если бы тебя не воспитывала отшельница.

Девушка гневно посмотрела на него, думая, что она наверняка старше юного гонца.

— Что ж, — повернулся к ней Альбин, прочитав ее мысли по выражению лица. — Тогда ты должна помнить, на что была похожа наша жизнь, когда страной правили доуми. Для фермеров вроде моего отца не было ничего, кроме хаоса и неуверенности. Тех, кто отказывался ублажать Тауниса или Ниому, ждало наказание в виде засухи, пожаров и наводнений. Капризный Эол развлекался тем, что ради своей сиюминутной прихоти оставлял голую землю на месте только что засеянных полей. А Дриона! — Альбин покачал головой: — Ленивая, нерадивая, непостоянная! Если ты сама не помнишь, то твоя тетя, конечно же, рассказывала тебе о привычках доуми. Живя у себя на севере, ты должна была иметь хоть малейшее представление обо всем этом. Говорят, что оставшиеся доуми спрятались там, в горах, замышляют вернуться, неся нам полное разорение, и свергнуть власть короля Броуна.

Альбин почувствовал, что при этих словах его спутница застыла и отодвинулась еще дальше, словно они возмутили ее до глубины души. Правильно ли он поступал, что вез ее в Плэйт, спрашивал он себя.

— Выслушай меня и постарайся принять мой совет, Ривен. Если ты хочешь играть на свирели для королевы-матери, лучше никогда не упоминай о доуми и не говори ничего дурного о Броуне. Народ любит своего короля, но вдвойне его почитают при дворе. Там Броуна просто боготворят.