Молот и наковальня, стр. 94

– И если бы у меня действительно был капитан, от которого я хотел бы избавиться, – добавил его сын. – Но поступить подобным образом с подающим надежды, четко выполняющим приказы морским офицером? Это было бы подло.

– Пожалуй, – согласился старший Маниакис. – Лишившись головы, трудновато продолжать выполнять приказы и подавать надежды.

Отец с сыном хором рассмеялись. Они хохотали так долго и так громко, что вскоре в дверь зала просунул голову встревоженный Камеас. Глуповато хихикая и перебивая друг друга, они объяснили постельничему, в чем дело.

– В нынешние тяжелые времена, – с достоинством заметил тот, – следует приветствовать любой повод для веселья, каким бы глупым он ни казался.

– А ведь он прав, – сказал Маниакис, когда Камеас удалился. – Военные неудачи и смерть Нифоны превратили императорскую резиденцию в довольно мрачное место.

– Веселиться без причины может только болван или пьяный, – ответил ему отец. – Или пьяный болван. Боюсь, очень скоро у нас снова будет по горло неприятностей.

Предсказание сбылось всего через два дня, когда в резиденцию прибыл вестник с посланием от Абиварда, доставленным на занятую видессийцами территорию под щитом перемирия. Маниакис извлек свиток из кожаного футляра. Подобно предыдущему посланию, это тоже было написано по-видессийски, хотя и другой рукой.

«От генерала Абиварда, смиренного Подданного могущественного Шарбараза, Царя Царей, да продлятся его дни И прирастет его царство, Маниакису, именующему себя Автократором Видессии.

Приветствую.

Отвечая на твой запрос относительно человека, именуемого Трифиллием, коего ты направил в качестве посла ко двору моего доброго, миролюбивого и великодушного владыки Шарбараза, наместника Бога на земле и любимца Четырех Пророков, я вынужден по поручению моего могущественного суверена сообщить тебе, что вышеозначенный Трифиллий подвергнут наказанию за совершенно нетерпимые дерзость и высокомерие, после чего выслан из Машиза и заключен в тюрьму, где ему предоставлена возможность поразмыслить о безрассудстве своего преступного поведения».

На этом послание заканчивалось. Маниакис некоторое время разглядывал лист пергамента, пытаясь осознать смысл написанного.

– Нет, он не мог так поступить! – воскликнул он наконец, обращаясь в пространство.

– Величайший? – полувопросительно проговорил вестник, не имевший ни малейшего понятия, о чем говорит Автократор.

– Он не мог так поступить, – пояснил Маниакис. – Не мог Сабрац бросить моего посла в тюрьму лишь за то, что тот не угодил ему своими речами. – Если бы сам Маниакис руководствовался подобными соображениями, Маундиох сидел бы за решеткой до скончания веков. – Это нарушение всех законов, – продолжил он, – согласно которым происходит цивилизованный обмен посольствами.

– Сабрацу на это наплевать, – неожиданно проговорил вестник. – Во-первых, он проклятый вероломный макуранец. Во-вторых, он пока одерживает верх в войне. Кто сейчас может помешать Сабрацу поступать так, как его левая нога захочет?

Маниакис удивленно взглянул на гонца, но ничего не сказал. Парень совершенно прав. Сейчас никто не в состоянии помешать Шарбаразу поступать, как ему заблагорассудится. Автократору пришлось мысленно согласиться, что он лишен какой-либо возможности настоять на своем.

– Будет ли ответ, величайший? – спросил вестник.

– О да, клянусь благим и премудрым! Будет. – Маниакис окунул перо в чернила и принялся писать на листе пергамента, который он собирался использовать для указа об увеличении расходов на восстановление стен Имброса, – на случай, если Этзилий, получив очередную дань, все же нарушит перемирие.

«Маниакис Автократор – Макуранскому генералу Абиварду.

Приветствую.

Я встревожен и потрясен известием о том, что Шарбараз, Царь Царей, столь открыто пренебрег международными законами, заключив в тюрьму моего посла, высокочтимого Трифиллия, и требую его немедленного освобождения. Я также требую, чтобы мой посол получил соответствующую компенсацию за грубое насилие, коему подвергся, и настаиваю на его немедленном возвращении в Видесс, где он сможет восстановить силы после перенесенных им тяжких лишений. Твоей личной вины в происшедшем я не вижу. Передай cue послание твоему суверену, дабы он смог со всей возможной поспешностью восстановить справедливость”.

Велев Камеасу принести сургуч, он сам запечатал послание, прежде чем вручить его вестнику.

– Один Фос ведает, будет ли от этого польза, – сказал Автократор. – Но, клянусь Фосом, получится совсем скверно, если я не стану протестовать.

Когда гонец удалился, Маниакис принялся осыпать Абиварда проклятиями. Ведь если бы не настоятельные советы генерала, Автократор никогда бы не послал Трифиллия для переговоров с Шарбаразом. В тот момент он предполагал, что Шарбараз заинтересован в получении дани от Видессии, а потому не причинит вреда послу.

Но Царь Царей и так уже неплохо поживился. Зачем ему дань, когда он имеет возможность почти безнаказанно грабить западные провинции? Маниакис в бешенстве топнул ногой. Лучше бы Курикий и Трифиллий никогда не появлялись в Каставале! Если бы они остались в Видессе, Нифона сейчас была бы жива; к тому же вряд ли империя даже под управлением Генесия была бы сейчас в худшем состоянии, чем под его, Маниакиса, управлением. А он бы жил-поживал на далекой Калаврии вместе с любовницей и незаконнорожденным сыном и не нес никакой ответственности за бедственное положение своей родины.

– Что ж, кому-то суждено разжигать костры, а кому-то – тушить их, – немного успокоившись, проговорил он вслух, хотя рядом никого не было. – Генесий устроил самый настоящий пожар, мне же необходимо найти способ залить его водой.

Он уселся в кресло и задумался. Вообще-то на сегодняшний день дела обстояли лучше, чем год назад. Тогда он попытался сразиться с макуранцами в открытую. Не получилось – в тот момент Видессия была, да и сейчас оставалась; в состоянии слишком большого хаоса. Теперь он испробует новый способ. Трудно сказать, насколько хорошо сработает стратегия набегов и кинжальных уколов, но во всяком случае она принесет больше пользы, чем лобовая атака с недостаточными силами. Если повезет, он заставит Абиварда изрядно поумерить прыть, а ведь очень долго макуранцы хозяйничали в западных провинциях без помех.

– Даже если такая стратегия окажется удачной, войну с ее помощью не выиграть, – пробормотал себе под нос Автократор.

Да, он мог серьезно беспокоить макуранцев, но принудить таким образом Абиварда вывести войска с видессийских земель нельзя. А на то, чтобы действовать иначе, у империи сейчас не хватало сил.

Глава 11

Маниакис сунул свиток пергамента под нос Цикасту, жалея, что у него под рукой нет того кожаного футляра, в котором это послание доставили в Видесс, – тогда можно было бы врезать мрачному генералу эти футляром по ушам.

– Прочти, высокочтимый Цикаст. Теперь ты убедился?

Цикаст не спеша развернул свиток, внимательно прочитал.

– Всегда приятно получать добрые вести, величайший, – проговорил он вежливо, но равнодушно, чем взбесил Маниакиса, – боюсь только, что захват нескольких повозок из обоза макуранцев к западу от Амориона – недостаточный повод, чтобы просить Агатия объявить день благодарения.

Судя по тону, генерала не воодушевило бы даже сообщение о захвате Машиза. Его не могло удовлетворить ни одно из достижений Маниакиса; разве что тот вдруг надумал бы собственноручно вручить Цикасту алые сапоги. Не будь он таким хорошим военачальником, Автократор без малейших колебаний отправил бы его в отставку. С другой стороны, не будь он таким хорошим военачальником, его можно было бы не опасаться.

– Высокочтимый Цикаст, – сказал Маниакис, подавив вспышку раздражения. – Захват повозок не главное. Главное, что у нас теперь есть воины, способные проникать в глубь территорий, удерживаемых макуранцами еще с начала правления Генесия, и благополучно возвращаться. – Воины, способные на большее, чем твои люди из Амориона, злорадно подумал он, хотя и понимал, что несправедлив. Ведь Цикаст проявил себя с лучшей стороны, удерживая крепость так долго, как не смог бы на его месте никто другой. Контратака – другое дело; но ведь нельзя требовать от человека слишком многого.