Битва в космосе, стр. 29

— Почем я знаю? — ответила Ламра вопросом на вопрос. — Я знаю, что помню сама, а не то, что помнит кто-то другой.

— Верно. — Глазные стебли Реатура снова качнулись, словно он хотел рассмеяться. — А ты могла бы представить, что… ну, что ты достигнешь моего возраста или хотя бы возраста Терната?

— Ерунда какая! — фыркнула Ламра. — Кто когда-либо слышал о старой самке?

— И в самом деле, кто? — Реатур вздохнул точно так же, как и она совсем недавно. Ламра не смогла удержать свои глазные стебли от смешливого покачивания. Реатур протянул пару рук и как-то неуклюже погладил ее по голове.

— Знаешь, Ламра, я тешу себя надеждой, что самец, которого ты носишь, родится похожим на тебя. Я хочу, чтобы он был таким же сообразительным.

Ламра задумалась. Она не привыкла загадывать так далеко вперед. Зачем это нужно самке?

— Как бы я хотела убедиться в том, что ты надеешься не зря, — наконец сказала она. — Хотела бы узнать, будет он сообразительным или нет.

Реатур на мгновение обратил к ней все шесть своих стеблей, чего прежде не делал никогда.

— Я тоже хотел бы, чтобы ты убедилась сама, малышка. Я тоже, — он помолчал, а затем произнес фразу, смысла которой Ламра не поняла: — Я начинаю завидовать человекам, будь я проклят, если нет.

С этими словами хозяин владения покинул палаты самок.

ГЛАВА 5

Несколько минервитян, собравшихся на краю ущелья, наблюдали — кто одним, кто двумя, а кто и тремя глазами — за завершавшим последние приготовления к спуску Фрэнком Маркаром.

— Зачем тебе надо спускаться вниз? — спросил самый старший из них, самец по имени Эноф, глядя, как Фрэнк проверяет, хорошо ли закрепилась петля длиннющей веревки, закинутая на большой скалистый выступ. — Скажи мне снова, словами, которые я смогу понять.

— Я попытаться, — ответил геолог. Он не смог бы объяснить все как следует, даже если бы в совершенстве знал язык омало. Никакие доводы не убедили бы их в том, что есть вещи, ради которых разумное существо способно отправиться в бездну по собственной воле. — Видишь, эта тропа здесь кончаться, а я хотеть спуститься ниже в Йот… в Ущелье Эрвис.

— Как ты осмеливаешься идти туда, где можешь упасть? — спросил Эноф, волнообразно покачивая глазными стеблями, что, вероятно, означало содрогание при одной мысли о том, что собирается сделать человек. — И это при том, что ты обладаешь всего двумя ногами и двумя руками, которыми сможешь держаться.

— Как я пойду? Осторожно, — Фрэнк вздохнул, подыскивая подходящие слова. — Слушай. Когда я не на тропа, я всегда иметь веревка, привязанная к большой камень. Если я падать, то падать недалеко.

— Понимаю. Вы, человеки, искусно обращаетесь с веревкой. Но ЗАЧЕМ тебе нужно спускаться?

— Научиться у камней… о камнях. — Лучшего варианта перевода термина «геология» на минервитянский Фрэнк не нашел.

— Камень есть камень. Все они одинаковы, — ответил Эноф, но, поразмыслив, сказал: — Ну, может, не совсем одинаковы. Некоторые камни тверже других, некоторые лучше отламываются… Ты хочешь научиться, какие камни лучше для инструментов? Так зачем лезть в Эрвис? Я сам тебя научу.

— Нет, не для инструменты. Хочу смотреть, как камни меняться во времени. Новые камни — вверху Эрвис, старые — внизу.

Глазные стебли Энофа закачались — он смеялся. «Я — как Рейган: говорю что-то смешное только тогда, когда хохмить и не собираюсь», — подумал Фрэнк.

— Все камни стары как мир. Как может один быть старше другого? — не сдавался Эноф.

Фрэнк покачал головой; Эноф общался с пришельцами постоянно и должен был понимать значение этого жеста.

— Вспомни о двух ОКАМЕНЕЛОСТИ я найти в скалах.

Ключевое слово геолог произнес по-английски, но Эноф, похоже, не забыл, что оно значит. Фрэнк показывал ему и другим самцам пару образцов, найденных им с неделю назад. Аборигенам было легче понять и запомнить новое слово, чем туманное иносказание, которое потребовалось бы геологу, чтобы сказать то же самое по-минервитянски.

— Я помню, — сказал Эноф. — Одна окаменелость была похожа на ногу носвера, превратившегося в камень. Но как может носвер превратиться в камень?

«А вот для этого я должен прочесть целую лекцию», — подумал Фрэнк. Ладно, без рассказа о том, как «носвер превращается в камень», они пока обойдутся.

— Подумай, откуда тот камень, похожий на нос-вера?

— Ты нашел его совсем недалеко отсюда, насколько я помню, — ответил Эноф. — И что из того?

— Теперь подумай о другая ОКАМЕНЕЛОСТЬ.

— Причудливое существо? — Глазные стебли Энофа снова качнулись от смеха. — Оно выглядело как элок, только размером с бегунка. Даже отпочковавшиеся элоки крупнее раза в три.

— Нет такое животное сейчас, да? — спросил Фрэнк. Эноф сжал и разжал пальцы трех рук сразу — дескать, согласен. — Тогда тот камень, — продолжал геолог, — старый, старый, старый, да? Животное, как тот камень, сейчас нет, да? И откуда тот камень?

Эноф указал одной из рук на место, расположенное чуть повыше того, где он вел с человеком «научную дискуссию», и вдруг обернул к Фрэнку сразу четыре глазных стебля. Геолог улыбнулся; до сих пор ни один минервитянин не выказывал ему такого уважения. Он также понял, что Эноф далеко не дурак, если сумел сделать правильный вывод на основе полученной от человека информации.

— У вас, человеков, странные понятия, — задумчиво обронил самец, — но конкретно это понятие кажется мне верным. Хотя кто бы мог подумать, что камни имеют возраст? И какой вам смысл знать об этом?

«Говорит, будто конгрессмен, собирающийся проголосовать против ассигнований на научно-исследовательские работы», — неприязненно подумал Фрэнк.

— Чем больше ты знать, тем больше ты можешь находить, — терпеливо ответил геолог. — Если ты ничего не знать, как ты можешь найти что-нибудь? Я знать одну вещь: этот большой камень, — он указал на валун, лежавший неподалеку, — приходить оттуда, сверху. — Фрэнк указал примерно туда, где он нашел более древнюю окаменелость.

Если бы минервитяне имели привычку подпрыгивать от удивления, то Эноф наверняка сделал бы сейчас это.

— Как ты узнал? Я помогал его двигать, когда мы укрепляли мост, ведущий на скармерскую сторону ущелья. До чего же трудная была работа!

Только после того, как Эноф повторил эту фразу несколько раз, сопроводив ее выразительными жестами, Фрэнк удостоверился, что не ослышался — самец говорил именно о мосте.

— Где мост сейчас? — спросил геолог. — Я не видеть.

В ответ все стоявшие рядом минервитяне резко отвели свои глазные стебли прочь от западной стороны каньона, но выпустили в том направлении когти рук; причем каждый старался выпустить свои как можно длиннее. Тела аборигенов окрасились в ярко-желтый — цвет гнева.

— Глупые скармеры хотели перебраться на эту сторону Ущелья Эрвис и отнять у нас наши земли и наших самок, — злобно проговорил Эноф. — Мы обрезали мост. Как скармеры намереваются пересечь ущелье без него, я сказать не могу.

— Любой, кто обладает хотя бы разумом самки, понимает, что это невозможно, — заметил самец, стоявший рядом. Все остальные выразили свое согласие громкими одобрительными криками.

Присмотревшись, Фрэнк разглядел сквозь дымку утреннего тумана очертания западной— стороны каньона. Далеко, но не слишком. Интересно, есть ли в минервитянском словаре понятие «вторжение»? Вряд ли. Фрэнк снова посмотрел на запад. Как и Эноф, он не представлял себе, каким образом скармеры могли бы перебраться на эту сторону каньона, если здешние жители намерены в случае чего дать им вооруженный отпор и, разумеется, не дадут врагам никакого шанса построить новый мост.

— Они говорят, что делать это? — спросил геолог.

— Скармеры говорят много глупых вещей, — презрительно обронил Эноф. — Думаю, глупость заложена в них со времен первого почкования. Они не смогут перебраться сюда.

— Я надеяться, ты прав, — ответил Фрэнк, вспомнив где-то прочитанную или услышанную им старую притчу: «Сынок, если в баре к тебе подсядет человек и предложит заключить пари на то, что сейчас из карточной колоды выскочит валет пик и плюнет тебе яблочным сидром в ухо, пошли его со своим пари подальше. Иначе дело кончится тем, что ты выйдешь из бара с ухом, полным этого чертова сидра».