Нью-Йорк, стр. 163

– Да, – улыбнулась Мэри.

– Замечательный был день.

– Надо думать.

Тут Хетти вдруг охнула.

– Что случилось? – встрепенулась Мэри.

Но Хетти не ответила. Она пошатнулась, как от удара.

– Вам плохо?

Но не успела Мэри договорить, как Хетти начала валиться. Мэри попыталась ее удержать, но не сумела, и Хетти рухнула наземь.

По чистому везению мимо них проходил мальчишка, чистильщик обуви. Он бросил свои вещи и метнулся на помощь. Он поднял Хетти и, пока Мэри поддерживала ее, остановил такси и помог Мэри усадить старуху, так как та была без сознания, после чего спросил, не нужно ли их проводить.

– О, это будет очень любезно, – ответила Мэри.

Мальчик положил вещи на пол, Мэри велела ехать по Пятой авеню, и через миг они тронулись путь. У Хетти открылся рот, ее затрясло. Мальчик подался вперед и неуклюже усадил ее в углу поудобнее.

– Грамерси-парк, – сказал он шоферу.

– Откуда ты знаешь? – спросила Мэри.

– Бывал там, – ответил паренек.

Тут Мэри сообразила, где его видела.

– Да ты же брат той девушки-итальянки, что несколько месяцев назад пришла на ланч! Твоя сестра ведь работает на фабрике «Трайангл»?

Мальчик ничего не сказал. И Мэри вспомнила о страшной трагедии, которая случилась там в марте. Про тот ужасный пожар. Разразился большой скандал: погибло сто сорок человек – в основном работавшие там еврейские девушки.

– Надеюсь, твоя сестра не пострадала? – тревожно осведомилась она.

Сальваторе Карузо ответил не сразу. Он смотрел на старуху. В отличие от Мэри, он понял, что Хетти Мастер сию минуту умерла. Этой милой леди и без него хватит горя.

– У нее все отлично, – сказал он.

Эмпайр-стейт-билдинг

Соединенные Штаты Америки уже больше века держались в стороне от трагических распрей и недомыслия Старого Света. Три года назад, когда европейские государства, застрявшие в хитросплетении соперничества и альянсов, развязали Великую войну, Уильям и Роуз Мастер, как и большинство здравомыслящих американцев, понадеялись, что их страна не ввяжется в бессмысленную ссору. И какое-то время казалось, что так и будет.

Нужно ли было вмешиваться со стратегической точки зрения? Ничуть. Может быть, взыграли высокие чувства? Хотя большинство американцев считали свою страну преимущественно английской, потомков колонистов-немцев среди них было больше, чем ирландцев и англичан. Да и британцев не слишком жаловали в 1917 году. Британия жестоко подавила Пасхальное восстание [63] и этим взбесила как минимум американских ирландцев, а от британской морской блокады пострадало бессчетное количество американских судов. Президент Вудро Вильсон, который по-прежнему симпатизировал британцам, направил им продовольствие. Но большинство людей продолжало держаться мнения, что если европейцам угодно рвать друг друга в клочья, то на здоровье. Не нужно впутываться в заморские дела.

В итоге Америку втянула в войну Германия. До недавних пор Вильсону удавалось держать нейтралитет и как-то договариваться с немцами. Когда их подлодки потопили «Лузитанию» с американскими гражданами на борту, он заявил протест, и германское командование прекратило подводную войну. Однако сейчас все изменилось. Немцы повели себя гнусно: видя, что Россия скатывается в хаос, а Британия чуть ли не голодает, они вообразили, будто способны победить последним рывком. Немецкие субмарины внезапно возобновили боевые действия. Германия заявила президенту Вильсону: «Поскольку ваши корабли доставляют в Британию продовольствие, мы будем торпедировать все американские суда без разбора». Неслыханно оскорбив Соединенные Штаты, германские представители даже призвали Мексику: «Атакуйте Америку, и мы поможем вернуть Техас, Нью-Мексико и Аризону».

После этого война стала неизбежной. Началась широкая мобилизация, и немцам вскоре предстояло узнать, что значит связываться со свободным народом, живущим через Атлантику. Уильям и Роуз Мастер еще на минувшей неделе прошлись по Пятой авеню до Вашингтон-сквер-парка, чтобы взглянуть на большой костер, на которой какие-то ушлые молодые люди сжигали чучело германского кайзера.

До сих пор далекий европейский конфликт не сильно затрагивал семью Мастер. Более того, Уильям Мастер с удивлением обнаружил, что неплохо на нем заработал. В 1914 году Фондовая биржа на несколько месяцев закрылась, зато развился рынок облигаций военного займа, а вскоре начались и массовые поставки для воюющих европейских стран. Американская промышленность была на подъеме. Генри Форд наладил массовый выпуск автомобилей на своих новых конвейерах.

Фактически самой большой и сиюминутной головной болью Уильяма и Роуз был их сын Чарли.

Спасибо, что он хоть не значился в призывных списках. Уже кое-что. Майскому призыву 1917 года подлежали только мужчины в возрасте от двадцати одного до тридцати одного года. Но Чарли давал родителям и массу других поводов для беспокойства.

Роуз расстроилась, когда Чарли отказался от Гарварда и предпочел Колумбийский университет.

– Ему нравится жить в Нью-Йорке, – заступился Уильям.

– Я знаю, – ответила она. – Это-то меня и тревожит. – Помимо того что Гарвард был Гарвардом, она считала, что в Бостоне поспокойнее. – Я только боюсь, как бы он не попал в дурную компанию.

Он и попал. Еще до начала учебы Чарли проявил преждевременный интерес к ночной жизни большого города. Он растворялся то в театральном округе, то в Гринвич-Виллидже, и никто не знал, где его искать. Не раз возвращался пьяным.

– В душе-то он все равно ребенок, – говорила мать и была совершенно права.

Что касалось его взглядов, то теперь, когда Чарли очутился в университете, никто не мог предсказать, что он ляпнет. Он уже расхвалил ей русских большевиков; в другой раз сказал, что подумывает примкнуть к антивоенному движению. Он менял свои взгляды как перчатки.

Уильям находил это забавным, но Роуз отлично знала, что Николас Мюррей Батлер приложит все усилия, чтобы в эти судьбоносные времена его заведение было оплотом патриотизма и политического консерватизма. Он предупредил преподавателей и студентов, что выгонит каждого, кто публично выступит против войны, и на днях Чарли признался, что двух его товарищей исключили. Роуз с ужасом ждала, что в один прекрасный день он явится с той же новостью о себе.

– Я уверен, – бодро сказал Уильям, – что, если Чарли попадет в переплет, ты отлично договоришься с Батлером. Пригласишь на какой-нибудь прием – и дело сделано.

Действительно, Роуз Мастер стала фигурой, с которой приходилось считаться. После смерти старой Хетти Мастер родителям Уильяма досталась немалая сумма. И через пару лет, когда скончалась мать Уильяма, а Том Мастер последовал за ней, не прожив и года, трастовые фонды сделали Уильяма и Роуз владельцами солидного состояния, чем полностью развязали им руки.

Недавно они переехали в намного больший особняк, который находился на Шестидесятых по соседству с Пятой авеню и только в паре кварталов от великолепного нового дворца Генри Фрика. Здание имело красивый античный фасад и отличалось особым сходством с находившимся рядом домом мистера Скрибнера, издателя. Большинство владельцев автомобилей держали машины в перестроенных конюшнях, но новый дом Мастеров был оборудован двойными воротами, которые вели во двор, где был частный лифт, и автомобиль спускали в подземный гараж. Уильям купил новый «роллс-ройс» модели «седанка-де-виль».

За последние десять лет Роуз снискала репутацию хозяйки, приемы которой отличались не только шиком, но и продуманной сдержанностью «старых денег», однако теперь она смогла заняться тем же делом, но с куда большим размахом. И сущей правдой было то, что эти увеселительные мероприятия превратили ее в на редкость влиятельное лицо.

Но она хорошо сознавала пределы своих возможностей.

– Если Чарли прогневает Николаса Мюррея Батлера, то я вряд ли его спасу, – заявила она.