Олег Рязанский, стр. 59
– Не умничай! Яйца курицу не учат, хотя и ведутся споры: что изначальнее – яйцо или курица? Так что же хочет предложить мне мое яйцо?
– Я просто исчезну из поля твоего зрения.
– Куда? В дальний монастырь на Лаче-озере?
– Уйду в леса кадомские или муромские…
– Сынок, подумай хорошенько, в лесу нет палат княжеских, а ты на перине спать привык.
– Землянку вырою, сена приволоку.
– Сынок, сено сначала накосить надо, высушить… К тому же и поесть ты привык вкусно. Каждый день. И не один раз за день.
– Тогда на Волгу подамся, в ушкуйники.
– Запомни, сынок, в разбой идти – широка дорога, да узка она оттоле.
– Тогда пойду к слепому заокскому батюшке и обвенчаюсь с дочерью коровьей скотницы!
– Что? – угрожающе понизил голос Ольг Иваныч, – с жиру бесишься? Не для того ты у меня родился, чтобы на худородной женился! Не бывать этому! Слушай слово мое последнее: ежели сию минуту за ум не возьмешься – свяжу, в мешок посажу, через седло переброшу и самолично отвезу в Орду к Тохтамыш-хану взамен твоего брата родного Родослава, который третий год заложником в Орде мается…
До сих слов угрожающих, сынок Федор сидел спокойненько на пеньке березовом, чувствуя себя вольготным комариком. Ершился, хорохорился, норовил куснуть невзначай, ногами взбалтывал, Рембой прикидывался. И враз сник, завял, скукожился. Последний отцов довод перевесил все остальные. Отцепился сынок от пня березового, бухнулся в ноги отцовские. По обычаю, по народному, как принято на Руси с издавна. Родительское слово на ветер не бросается, хоть по-старому живи, хоть по-новому.
Эпизод 20
Бытие и сознание
“Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.”
Декабрь месяц, а за окном дождь со всеми вытекающими последствиями – теплынь морозу свои указы навязывает. Ледоставом даже не пахнет, река Ока как хочет, так и полощется. На этой волне и вошел с красного крыльца к Олегу Рязанскому именитый хваткий купец в третьем поколении с объемистым ржаным снопом в крепком объятии:
– Явился я к тебе, Ольг Иваныч, с делом важным, неотложным, сногсшибательным, на бумаге изложенном для ознакомления.
– Ишь, настрочил, аж, два листа с огрызком да с цифирью, да с печатью на куцей веревочке. О чем просишь?
– Про то написано…
– А ты, купеческая душа, не поленись князю своему изустно изложить суть. Кратко, доходчиво, убедительно.
– Постараюсь, Ольг Иваныч. У тебя – трон, а у меня торг и на носу зимняя ярмарка. Далековато от нас, аж, за Нижним Новгородом, но по значению превосходящая все остальные ярмарки вместе взятые, и нам, рязанским, есть чем там покрасоваться!
– Скакунами?
– Бери выше, княже!
– Мечами из белого железа с зубцами пильчатыми?
– Еще выше!
– Что может быть лучше хорошего оружия?!
– Хлебное зерно, Ольг Иваныч, нашенское, рязанское, хоть с княжьих полей, хоть с нив подворных…
– Начав разговор, не позабудь о конце.
– Зерно рязанское, не в пример тверскому либо московскому, особенное. Долголежащее, не преющее, быстро всходящее, стойкое к заморозкам, гнили, вредителям. Зернышки одно к одному и на каждом бороздка приметная, ни с каким другим зерном не спутать. На ярмарку его и привезем в трех видах: цельным, дробным, в муку превращенным. Пробуй, вкушай, оценивай – любой продукт подачу любит! В итоге цена на остальное зерно упадет, а на наше, рязанское, возвысится. За счет твердости зерна и клейкости. Но если твердость лежит на поверхности, то клейкость купцам-перекупщикам доказать надобно.
– А я при чем?
– Купеческую хвать развивать следует. Во всех направлениях. И ты, Ольг Иваныч, должен посодействовать изъятию одного куля зерна с каждого двора поименно, а с княжьих амбаров в двойном удвоении.
– Для каких нужд?
– Для испечения пробных караваев со вкушением их за бесплатно! Оценив на вкус сладость рязанского хлеба, ярмарочные перекупщики скупят на корню зерно даже будущего урожая – хороший товар сам себя хвалит!
– Тит Никитич, ты в своем уме? Пока довезешь караваи до ярмарки они зачерствеют!
– Ольг Иваныч, ну, как ты не поймешь, что мы повезем не караваи, а баб нашенских!
– Каких?
– Рязанских! Настоящих, ядреных, с бабьей хваткою! Двух, трех или четырех! Для завлечения.
– Не многовато ли?
– В самый раз, чтобы спрос на торгу постоянный был, а отказа не было! Свежий ходовой товар нарасхват пойдет, от желающих отведать отбоя не будет…
– Чего? – распушил усы Олег Иванович.
– …откушать караваев рязанских, духовитых, румяных, с хрустящей корочкой, испеченных нашенскими бабами! А ты о чем подумал?
– Так и печь надо везти!
– И печь повезем… Наконец-то ты, Ольг Иваныч, стал мыслить в правильном направлении, посему и пиши распоряжение о добровольном привлечении для ярмарочных нужд трех толковых баб с ухватами, прихватами, горшками, корчагами и погрузом их на плавсредства вместе с кулями, дровами и печью не позже сегодняшнего вечера.
– Зачем спешить, сегодняшний день не без завтрашнего.
– Завтрашнему дню сегодня нельзя верить.
– Где спешка там и задержка…
“Поторговались малость и поскольку хлеб всему голова порешили отправить хлебный караван вниз по реке Оке самоходом-самокатом ночкой темною да безлунною на пару с молодым месяцем.
Назавтра дверь в трапезную слегка приотворилась:
– Прибыл князь московский, Дмитрий Иванович!
Без предупреждения, без договоренности, в чем дело? И Олег Рязанский сам вышел встречать гостя. Символично узду его коня принял, самолично хозяину коня платок подал, чтобы тот символично утер пот с дороги. Поприветствовал:
– Рад встрече негаданной…
Приобняли друг друга, по плечам похлопали. Гость шутками отделывается, но без важной причины особы такого ранга не скачут по пустякам 150 верст плюс одна верста коломенская.
Для ослабления напряженности, Олег Иванович предложил:
– Пока то да се, может удочки закинем, вдруг и попадет на крючок что-нибудь стоящее?
– На рыбалку поздновато, а на охоту в самый раз.
– Можно напротив кабаньего водопоя залечь!
– Ха-ха! – рассмеялся гость, – до сих пор в памяти, как тебя из собственного двора собственный дворовой не выпустил!
– Теперь без затруднений… На задах оборудовал два подвижных бревна, якобы, потайной ход для утех сердечных, а караул и поверил! Так что, предлагаю настоящую царскую охоту без стремянных, сокольничих, загонщиков и псов гончих! Вдвоем! На зубра!
– А кто спасать будет, ежели зубр на нас упором пойдет?
– А мы от него – на дерево!
– Иль позабыл, что зубр до тех пор будет ствол бодать, пока не свалит дерево. Вместе с нами!
Пока смеялись, под лавкой что-то шебуршало, а за печкой кто-то недовольно ногами шаркал.
– Не домовой ли? – спросил гость.
– Нет. У всех в доме домовой, а у меня домовиха. Чистюля. Как заметит что разбросанное – уснуть не даст, рассердится, заверещит сверчком. Зато с конюшенным живем в ладу, к утру у лошадей гривы расчесаны, копыта очищены…
По традиции к серьезным разговорам князья приступали после пустяшных. Так и сейчас.
– Говорят, – сделал почин гость, – будто у тебя медведь из сыскной избы ночью сбежал?
– Верно. Повадился по городу приблудный медведь шастать. Лошадей пугал, людей, весь город по ночам терроризировал… А тем временем, у слободского старосты пропала серебряная утварь. В архиерейском подворье с икон исчезли серебряные оклады с каменьями. В доме у воеводы сняли со стен три кольчуги, два копья и колчан с заговоренными стрелами… Наконец, подкараулили мои сыскари косолапого, накинули на него сеть кольчужную, отволокли в сыск, бросили в яму. А наутро не оказалось в яме медведя! Убег! На двух ногах, обутыми в валенки! Лишь шкура медвежья на дне ямы валяется!