Клубника на десерт (ЛП), стр. 18

– Черт, Коул! Стой!

Но он не остановился. Он хлопнул дверью так сильно, что в окнах задребезжали стекла. Догонять его я не стал.

Глава 9

12 октября

От Коула Джареду

Господи боже, сладость, даже если ты больше не сведешь меня ни с кем никогда, это все равно будет чересчур скоро! Вот честно, понятия не имею, о чем ты думал.

***

Сначала я думал, что он позвонит. Он не позвонил. Потом думал, что он, как всегда, будет ждать меня дома, когда я вернусь с работы. И снова ошибся.

И тогда я понял, что первый шаг предстоит сделать мне.

Меня раздирали сомнения. В глубине души я был еще зол. Я не считал, что сделал что-то плохое. Зная, как мастерски он умеет повышать и понижать степень своего жеманства, точно громкость на телевизоре, я не понимал, почему он отказывался идти мне навстречу в самые важные для меня моменты. Но еще я знал, что не хочу обрывать наши отношения и тем более расставаться врагами. Во мне жила уверенность, что если бы у нас получилось поговорить спокойно, не срываясь на крик, то мы смогли бы достичь какого-то взаимопонимания.

В конце концов через три дня я сдался и позвонил ему. Он взял трубку на четвертом гудке, когда звонок вот-вот должен был уйти на автоответчик.

– Что? – вместо приветствия огрызнулся он, и все мои надежды на то, что он остыл и больше не сердится, вылетели в трубу.

– Это я.

– Знаю.

Начало беседы получилось неважным. Я заставил себя сосчитать до пяти, потом сказал:

– Мне очень жаль.

– О чем конкретно ты сожалеешь, дорогой?

– О том… – Я замялся, пытаясь понять, что же мне полагалось сказать. – О том, что разозлил тебя

На том конце провода повисла ледяная тишина, после чего он спросил:

– Ты сожалеешь искренне, или все дело в том, что в твоей постели внезапно стало ужасно пусто?

– Господи, Коул, – сказал я, усмиряя гнев. – Неужели обязательно все усложнять? Я пытаюсь извиниться…

– Послушай, лапа, – перебил он меня, – дело такое: на рассвете я улетаю на Гавайи, поэтому…

– Что?

– … поэтому времени ждать, пока ты вынешь голову из задницы, у меня нет.

– Ты уезжаешь?

– Я вроде так и сказал, нет?

– Мы поссорились всего один раз, и ты сбегаешь на Гавайи?

– Представь себе, да. И позволь заметить, ты бы сам от себя сбежал, если бы мог. – Раздался почти неслышный щелчок, и он отключился.

Разговор привел меня в бешенство. Я даже не мог решить, на кого сержусь больше. На него – за высокомерие, – или на себя – за то, что мне втемяшилось в голову перед ним извиниться. Вечер я спустил на то, чтобы вдрызг напиться, о чем жалел весь следующий рабочий день. К пяти часам тошнота и головная боль прошли, но я по-прежнему чувствовал себя так, словно по мне проехался товарняк. В итоге я ушел из офиса на несколько минут раньше и поехал домой. Мой план был таков: замороженная пицца с таблеткой алкозельцера, затем душ – и спать.

И только выйдя из душа я заметил мигающий на автоответчике огонек. У всех, кого я знал, был номер моего сотового. О домашнем телефоне я часто и не вспоминал. Я нажал на кнопку, и по комнате поплыл голос Коула – как всегда легкий, женственный и насмешливый. Но на сей раз в нем была еще нотка горечи. Не было никаких сомнений: он позвонил на домашний, пока я был на работе, намеренно – чтобы избежать личного разговора.

– Если коротко: я не хочу, чтобы наши отношения заканчивались. Особенно на такой ноте. Каким бы зажатым хером ты ни был, ты все равно остаешься моим самым любимым человеком во всем Финиксе. Но тебе необходимо уяснить три вещи, и, поверь мне на слово, что все они на сто процентов не подлежат обсуждению. Первое. Я не стану меняться. Второе. Я не стану во время наших встреч постоянно прятаться у тебя в спальне, чтобы не смущать тебя. И третье. Я поднимаю эту тему в первый и в последний раз. – Он сделал паузу, и я задумался, уж не остановился ли он для того, чтобы сосчитать до пяти. – Я вернусь ровно через две недели, Джонни-бой. Теперь твой ход.

***

Несколько следующих дней я провел, уговаривая себя в том, что он мне не нужен. Как будто я любил его. Как будто у нас были какие-то настоящие отношения. Нет. Мы были просто-напросто приятелями по траху. Лучше всего было просто забыть его и жить дальше.

Проблема заключалась в том, что убедить себя до конца я не смог. Я бы не назвал это любовью, но факт оставался фактом: я привык к нему. Было невозможно отрицать, что он стал мне небезразличен. Более того, я скучал по нему. В те редкие моменты, когда я был с собой честен, я понимал, что мне хочется рвать наши отношения не больше, чем ему. Но несмотря на все это, я по-прежнему чувствовал, что он был обязан принять в расчет и мои чувства тоже.

На следующей неделе я обедал с отцом. Я пытался держаться так, словно все было нормально, однако мои жалкие попытки не увенчались успехом. Я знал, что сижу угрюмым, что отвечаю вспыльчиво, но ровным счетом ничего не мог с этим поделать. Под конец обеда отец не выдержал:

– Джон, что случилось?

– Ничего! – огрызнулся я.

– Ну-ну, – улыбнулся он, а я ощутил прилив раздражения, поскольку это значило, что мое плохое настроение кажется ему смешным, да и только. – Все из-за того сладкого пирожка, да?

Я мигом ощетинился, а потом еще больше обозлился, ведь отец оказался прав. Во всем была виновата «слащавость» Коула, как мой отец прозвал его жеманность.

– Да, – сознался я. – Все из-за Коула.

Несколько секунд он с осторожным любопытством изучал меня.

– Вы поссорились?

– Вроде того.

– И расстались?

Я вздохнул.

– Не знаю, пап. Начать с того, что я не уверен, можно ли сказать, что мы вообще были вместе.

– Все из-за того, что случилось за ужином?

Я колебался, не желая обсуждать эту тему. Однако я знал своего отца. Если не заговорить, то он начнет строить предположения и давать непрошенные советы.

– Отчасти. На следующий день мы пошли в театр, и все обернулось не совсем так, как я планировал.

– Ну-ну, – снова сказал он, продолжая забавляться.

– Что? – агрессивно спросил я.

– Что именно ты сказал ему?

– Я сказал, что он слишком кривляется. И попросил его быть потише.

– А он посоветовал тебе поцеловать его лилейно-белую задницу?

Мне пришлось спрятать улыбку. Частично из-за того, что он угадал, но еще потому, что первым моим порывом было сказать, что на самом деле задница у Коула не лилейно-белая. О чем отец – тут я не сомневался – предпочел бы не знать.

– Не совсем такими словами, но да. Общий смысл был таков.

– Ну-ну, – повторил он опять этим своим раздражающе-шутливым тоном.

– Что?

Он покачал головой.

– Да ничего особенного. Просто подумалось кое о чем. Вот и все.

Он многозначительно умолк. В конце концов я сдался и спросил:

– И о чем же?

– Ты помнишь свадьбу Дэвида? – Я закрыл глаза, потому что знал, к чему он ведет, но остановить его был не в силах. – Помнишь, что произошло на приеме?

Естественно, я все помнил. Мой кузен Дэвид женился всего через несколько месяцев после того, как я открылся семье, и на прием по случаю свадьбы я пришел не один, а с Заком – таким образом впервые заявившись на семейное торжество с мужчиной.

– Да, – наконец сказал я. – Помню.

– Вы с Заком страшно нервничали, да? Ну, тогда я этого не понимал, потому что все силы тратил на отвращение и на попытки это самое отвращение подавить. Зато теперь понимаю. Вы оба так осторожничали, так старались не сидеть слишком близко, не дотрагиваться друг до друга, но дело в том, что, взглянув на вас, все становилось ясно, как день. Вы улыбались как дурачки и глаз друг от дружки не отводили.