Книга странных новых вещей, стр. 86
Би-Джи громогласно заржал, его могучее тело тряслось от радости, пока он сопровождал пастора назад в лоно цивилизации. Питер тоже смеялся, но, хотя его губы приняли правильную форму, а гортань издавала соответствующие звуки, он понял, чего от него хочет Бог. Он должен выучить язык оазианцев. Сдохнуть, но выучить.
20
Все будет хорошо, если она только сможет
И вот они начали. Тесно прижавшись, Питер и Беатрис больше не видели друг друга. Их рты соединились, глаза закрылись, и тела их могли быть чьими угодно телами от самого Сотворения мира.
Через несколько минут он совсем проснулся. Би у него забрали, отнеся на миллиарды миль от него, а он шаркал к стиральной машине, скомкав в руках испачканные простыни. За окном висел все тот же полдень, что и перед тем, как он заснул. Комната по-прежнему купалась в золотом свете, словно само время запеклось на солнце, пока где-то далеко-далеко дни и ночи его жены незримо мелькали, сменяя друг друга.
Питер забросил простыни в пасть стальному барабану. «ЭКОНОМЬ ВОДУ! МОЖЕТ, ПОСТИРАТЬ ЭТО БЕЛЬЕ ВРУЧНУЮ?» Объявление давило на его сознательность, но он не помнил, чтобы его сперма раньше пахла так сильно и едко, и опасался, что если попробует застирать простыни вручную, пропахнет вся комната и любой гость почует это незамедлительно. Например, Грейнджер.
Он зачерпнул несколько мыльных хлопьев из приложенного пластикового контейнера и добавил в машину. Хлопья оказались податливыми, воскообразными, как будто настоящее старорежимное мыло натерли на терке. Это точно не химическое стиральное средство. Может, даже белоцвет в одной из своих бесчисленных форм. Питер наклонился к контейнеру и принюхался, но все перешибал его собственный запах. Он захлопнул машину и включил в сеть.
Забавно, что, когда он находился у оазианцев, он не мастурбировал и у него никогда не случались поллюции. Словно его сексуальная ипостась входила в состояние гибернации. Как-никак он оставался мужчиной, и его мужское орудие свисало с лобка, но оно лишь присутствовало там, равнодушное, как мочка уха. Только с возвращением на базу СШИК его сексуальность возрождалась. И соответственно, только на базе он чувствовал бремя одиночества.
Питер стоял голый рядом с Лучом. Экран холодно темнел, хотя он не мог припомнить, как выключил Луч. Наверное, тот отключился сам по себе, экономя энергию, пока Питер спал. Хотелось бы надеяться, он успел отправить Би все, что понаписал, прежде чем свалиться от усталости. Все расплылось. Что сказала она, что сказал он. Он смутно помнил что-то о коврах в гостиной, что их пришлось снять и выбросить. Или это были шторы. И крысы. Что-то про крыс. О да. Би пошла на мусорник — добавить еще один мешок к уже переполненному контейнеру на колесах (мусоровозы перестали приезжать регулярно) — и перепугалась как никогда в жизни, когда из бака выскочила крыса, чуть не прямо ей в лицо.
«Крыса, наверное, испугалась не меньше твоего», — написал он ей в утешение или что-то в том же духе.
Закрывшись в душевой кабинке, Питер намыливался, оттираясь добела, пока рядом отстирывались простыни. Ошпаренная сперма с его ДНК тихо булькала в сточных трубах.
Сидя у Луча, чистый, завернутый в полотенце, он наклонился, чтобы прочесть еще несколько писем Би, и заметил каплю крови на предплечье. Он мыл голову и, когда скреб ее, сорвал корку с уха. Ожоги заживали хорошо, но на ушах слишком много сосудов, и следовало быть осторожным, не мешая клеткам эпидермиса делать свою работу. Питер огляделся в поисках туалетной бумаги и вспомнил, что СШИК не снабжает ею. У него где-то завалялась упаковка лейкопластырей, но еще несколько капель стекли на плечо, и он не стал копаться в сумке. Вместо этого он схватил трусы и натянул их на голову, так что ткань закрыла кровоточащее ухо.
«Господи, не дай Грейнджер войти сюда неожиданно…»
Питер снова уселся за Луч. Загрузилось новое сообщение. Он открыл его, уже воображая слово «дорогой», прежде чем оно показалось на экране.
Питер,
я так, так хзлюсь на тебя! Ты мой муж, и я люблю тебя, но мне больно, и яв ярости!
За все время нашей рахлуки ты ни разу не скахал НИ ЕДИНОГО СЛОВА О НАШЕМ РЕБЕНКЕ. Ты стараещься преподать мне урок или ребенок тебе совсем безразличен? Я столько раз намекала, сто беременна, и не слишком настаивала, потому что тебе решать — станешь ты частью этого или нет.
В прошлом, когда мы обсуждали, хаводить детей или нет, ты всегда находил причину, чтобы не заводить — «подождать». Ты всегда убеждал меня, что когда-нибудь С РАДОСТЬЮ станешь отцом и все лишь дело времени. Ну что ж, сожалею, что понятие времени у нас разное, но тогда я испугалась, что ты никогда не вернешься, поскольку ты единственный человек, от кого я хотела бы родить ребенкап. Да, я понимаю, что говорю сумбурно, но не сумбурнее твоего. Я вижу, что ты ихбегал, избегал, избегал отцовства все эти годы. Это пугающий шаг, все это знают, но люди прыгают во мрак, и только так человечество выживает. Но разве может быть что-то мложнее, чем твои миссии, да? Слишком много трудностей. Что ни день, то новая. Трудности, которые на самом деле не так уж и трудны. Потому что мы можем из всех сил стараться помогать чужим, но разве эти, чужие нам люди не сами в ответе за свою судьбу? Если мы не можем им помочь, то, как это ни печально, мы идем дальше и снова пытаемся помочь. Но ребенок — дело другое. Особенно когда это твой ребенок. Тогда его судьба — самое важное в мире. Ты не можешь ПОЗВОЛИТЬ себе проигоать, хотя и такое может случиться, и это самое страшное. Но знаешь что? Миллионы лет люди были достаточно глупыв, или отважны, пытаясь снова и снова, невзирая ни на что. И я чувствую давление миллионов лет, нося ребенка в себе.
Но тебя это совершенно не интересует.
Питер, извини, если это выглядит так, будто я не сочувтвую трудностям, с которыми ты столкнгулся в своей миссии. Но ты так ничего и не рассказал о них. Так что я могу только воображать, с чем тебе приходится сталкиваться. Или, что точнее, НЕ МОГУ вообразить. Из тех объедков, которые ты уделил мне, я вижу, что у тебя там волнующе приключение. У тебя самые легкие условия в истории христианства, никому из миссионеров не выпадала такая участь. Их бросали в тюрьмы, их били, оплеывали, пронзали копьями, забивали камнями, распинали вниз головой. В лучшем случае их окатывало золодной водой, и они разочаровывались во всем. Насколько я могу судить, ты прибыл туда победоносно. СШИК отвозит тебя и забирает обратно, когда тебе заблагорассудится отдохнуть, вся твоя паства уже любила Иисуса, и думает, что ты большая шишка, и ничего от тебя не хочет, кроме изучения Библии.
Ты руководишь строительством, загораешь, и время от времени кто-то приносит тебе картину, чтобы повесить на потолке. Похоже, ты устраиваешь собственную Сикстинскую капеллу! И самая последняя новость от тебя — ты видел парад прелестных маленьктх зверюшек.
Питер, я знаю, что ты не хочешь этого хнать, но Я В БЕДЕ.
Все разваливается невероятно быстро. Кое-что я тебя рассказала, кое о чем умолчала. Любой другой муж, почуяв, откуда ветер дует, уже быд бы на пути сюда. Или, по крайней мере, предложил бы вернуться.
Я пишц тебе в 5 утра после бессонной ночи, от стресса у меня уже почсти галлюцинации, и, наверно, пожалею, что послала это письмо, когда наконей засну. Но в прошлом ты всегда был на моей стороне, а теперь ты причиняешь мне боль, и я не знаю, куда мне податься. Ты ВООБЩЕ СООБРАЖАЕШЬ, что я чувствую, когда извещаешь меня, что эта Грейнджер, человек самый близкий тебе там, женщина, и что ты «провел какое-то время с ней», и что она очень «ранима», но ты счастлив доложить, что «она раскрылась» сегодня больше, чем раскрывалась тебе раньше? Я уверена, что для вас обоих будет замечательным достижением, когда она позволит называть себя по имени и ты наконец «до конца поймешь», в чем причина ее горя (может, это совпадет со счастливым днем, когда та, другая женщина, которой ты готов был помочь, Заманили, или как там еен, готова будет «на все»), но, Питер, тебе приходило в голову, что я тоже могу быть чуть, самую малость, «ранима»?
Я знаю, что ты любищь меня и уверена, ничего плохргр вы с Гренджер не сделали, но мне так хочется, чтобы ты тщательнее обдумывал слова, когда рассказываешь мне о сее и о ней. Ты столько времени отдаешь, подбирая самые тоочные слова, пересказыфвая Библию в угожу Любителям Иисуса, но когда дело доходит до общения со мной, твое бесконечное внимание к нюансам тебе ихменяет. Замечательно, что ты та к ярео помнищь нашу свадьбу, но лучше бы ты сохранил такие же яркие воспоминания о жензине, которую покинул несколько месяцев назад, и подумал о том, в чем рна так нуждается теперь.
Сижу и плачу,