Книга странных новых вещей, стр. 11
Тушка углубился в цифры, стучал по клавишам проворными короткими пальцами, изучал геометрические линии, складывающиеся в карту того, что невозможно нанести на карту.
— Хорошие новости, народ, — сказал он наконец. — Похоже, что навык мастера ставит.
— В смысле? — спросил Северин.
— В том смысле, что мы должны молиться за здоровье главных технарей из Флориды.
— А что это значит для нас, здесь?
— Это значит, что когда мы разделим запасы топлива на расстояние, которое нам нужно пролететь, сока у нас будет столько, что сможем им хоть упиться, как пивом на студенческой вечеринке.
— Это значит сколько дней, Тушка?
— Дней? — Тушка сделал паузу для пущего эффекта. — Двадцать восемь часов максимум!
Би-Джи вскочил на ноги и выбросил в воздух кулак с криком: «Э-ге-гей!»
С этой минуты на мостике воцарилась победно-праздничная и слегка истерическая атмосфера. Би-Джи сновал туда-сюда, то и дело триумфально вскидывая руки. Северин склабился, обнажая бесцветные от никотина зубы, и барабанил на коленках одному ему слышную мелодию. Чтобы воспроизвести звон воображаемых тарелок, он периодически резко взмахивал кистью в воздухе и довольно морщился, будто и в самом деле оглушенный ликующими звуками. Тушка удалился, чтобы переодеться, — может, из-за жирного пятна, которое он посадил на свитер, а может, потому, что его неминуемое вступление в обязанности пилота требовало такого церемониального жеста. Принарядившись в свежую до хруста белую сорочку и серые брюки, он уселся за пультом против клавиатуры, на которой предстояло ввести траекторию их пути к Оазису.
— Просто сделай это, Тушка, — тебе что, духовой оркестр подать? Или толпу чирлидерш?
Тушка послал воздушный поцелуй, а затем решительно нажал клавишу.
— Уважаемые джентльмены и корабельные шлюхи! — объявил он с насмешливой торжественностью. — Приветствуем вас на борту космического челнока СШИК, следующего на Оазис. Даже если вы опытный участник полета, пожалуйста, обратите ваше пристальное внимание на табло безопасности. Привязные ремни застегиваются и отстегиваются, как показано на табло. На вашем кресле нет ремней безопасности? Что ж, летите так.
Он прихлопнул другую кнопку. Пол под ногами завибрировал.
— В случае падения давления в кабину будет подаваться кислород. Прямиком пилоту в рот. Прочие должны просто задержать дыхание и сидеть смирно. — (Дружное ржание Би-Джи и Северина.) — В случае столкновения габаритный свет укажет вам выход, где вас мгновенно засосет прямо в жерло смерти. Пожалуйста, имейте в виду, что ближайшая пригодная для жизни планета находится в трех миллиардах миль.
Он ткнул еще одну кнопку. Диаграмма на экране компьютера стала волнообразно вздыматься и опадать.
— Данный аппарат оснащен одним спасательным плотом. Один передний и ни одного центрального и хвостового. Места в нем как раз для пилота и пяти горячих телочек. — (Гогот Би-Джи, подхрюкивание Северина.) — Сбросьте шпильки, девчонки, прежде чем ступить на борт надувного спасательного плота. И вообще — снимите все! К чертовой матери! Подуете в мою трубу, если плот не развернется. Ваше внимание привлечет яркий свет и свист, но не беспокойтесь. Я каждой займусь по очереди. Прошу всех свериться с инструкцией, которая показывает, какую позу вы должны принять, услышав команду: «Подсос!» Рекомендуем вам все время держать голову как можно ниже.
Он снова стукнул по клавише и воздел в воздух кулак:
— Мы высоко ценим то, что нынче у вас отсутствует выбор авиалиний, поэтому спасибо, что выбрали СШИК.
Северин и Би-Джи разразились аплодисментами и улюлюканьем.
Питер тоже смущенно соединил ладони, но сделал это совершенно беззвучно. Он надеялся, что сможет остаться ненавязчивым участником, частью целого, но не объектом для наблюдения.
Он знал, что это не очень впечатляющее начало для миссии по завоеванию сердец и душ населения целой планеты. Но он надеялся на прощение. Он был так далеко от дома, голова гудела от боли, мясная лапша камнем лежала на дне желудка, его не оставляла галлюцинация, что его расчленили, а потом собрали заново, слегка перепутав части местами, и все, чего ему хотелось, — это свернуться калачиком на кровати рядом с Беатрис и Джошуа и уснуть. Большое приключение, конечно, могло бы и подождать.
4
«Всем привет», — сказал он
Дорогая Би,
наконец появилась возможность общаться с тобой нормально! Не назвать ли мое первое письмо «Первым посланием к джошуанам»? О, я знаю, что мы оба не слишком доверяем св. Павлу и его позиции по разным вопросам, но парень знал, как писать убедительные письма, и мне теперь понадобится все вдохновение, особенно в моем нынешнем состоянии (в полубреду от усталости). Так что пока мне не пришло в голову ничего восхитительно-оригинального — «Да снизойдет на тебя благодать и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа». Я сомневаюсь, что Павел имел в виду какую-нибудь женщину, когда написал это приветствие, учитывая его проблемы со слабым полом, но если бы он знал ТЕБЯ, то написал бы это именно тебе.
Хотелось бы ввести тебя в курс дела, но пока еще нечего рассказать. На корабле нет окон. Снаружи миллионы звезд и, возможно, другие невообразимые пейзажи, но все, что я вижу, — это стены, потолок и пол. И хорошо еще, что я не страдаю клаустрофобией.
Я пишу тебе карандашом на бумаге (у меня куча ручек, но, похоже, они взорвались во время Скачка — вся сумка залита чернилами изнутри. Ничего удивительного, что они не выжили в этом путешествии, учитывая, что творится у меня в голове!..) Так или иначе, когда мудреная технология дает сбой, примитивная технология спасает. Вернемся к заостренной палочке с осколком графита внутри и листу из прессованной целлюлозы…
Спрашиваешь, не сошел ли я с ума? Нет, не волнуйся (пока еще нет). Мне не мерещится, будто я могу положить это письмо в конверт и наклеить марку. Я еще в пути — осталось часов двадцать пять до конца путешествия. Как только окажусь на Оазисе и устроюсь, я перенаберу эти записи уже на компьютере. Кто-нибудь подсоединит меня к Сети, и я смогу послать весточку в эту штуку, которую СШИК установила в нашем доме. Забудь о названии «Почтовый компьютер Чжоу — двадцать четыре», которому нас с тобой научили. Я упомянул этот термин парням здесь, и они просто рассмеялись. Они называют его «Луч». Типично для американцев сокращать все до одного слога. (Но ведь легко запоминается!)
Полагаю, что, чем ждать целый день, я мог бы использовать Луч, имеющийся у нас на борту, потому что я перестал спать, а это хорошее занятие, чтобы заполнить время до посадки. Но тогда письмо не будет личным, а мне нужна интимность, чтобы сказать то, что я собираюсь. Остальных мужчин на корабле не назовешь — как бы это выразиться — образцами благоразумия и деликатности. Если я напишу это на их компьютере, то могу представить, как один из них находит сохраненную где-то там копию и читает мое сообщение вслух на потеху остальным.
Би, прости, что никак не могу забыть это, но я все еще расстроен по поводу того, что случилось в машине. Я чувствую, что подвел тебя. Как мне хочется обнять тебя и все исправить! Глупо мучиться из-за этого, я понимаю. Я полагаю, это просто ставит меня перед фактом, что мы так далеки. Случалось ли, что муж и жена были на таком расстоянии друг от друга? Кажется, вот только вчера я мог протянуть руку, и ты оказывалась рядом. Нашим последним утром в постели ты казалась удовлетворенной и тихой. Но в машине ты выглядела смятенной.
Помимо моего потрясения этим воспоминанием, я не могу сказать, что чувствую себя вполне уверенно в рассуждении моей миссии. Наверное, это просто усталость и долго не продлится, но я сомневаюсь, готов ли я. Остальные обитатели корабля при всей своей грубости ко мне относятся хорошо, вроде как снисходительно. Но я уверен, что их интересует, почему СШИК потратил целое состояние, чтобы отправить меня на Оазис, и должен признать, что я и сам не понимаю. У каждого члена экипажа есть определенная задача. Тушка (не уверен, что это не прозвище) — пилот, на Оазисе он работает с компьютерами, Билли Грэм, сокращенно Би-Джи, — инженер с огромным опытом в нефтяной промышленности. Артур Северин тоже инженер, но по другой части, что-то связанное с гидрометаллургией, но все это выше моего разумения. Эти парни общаются как работяги со стройки (и, скорее всего, таковыми и являются!), но они умнее, чем кажутся, и, в отличие от меня, вполне соответствуют своему назначению.
Ладно, думаю, что сомнений на сегодня достаточно!
Часть этого письма, которую я нацарапал на корабле, подошла к концу — карандаш и бумага не для меня, да? Остальное, начиная с этого места, написано (ладно, напечатано) на Оазисе. Да, я прибыл. Я здесь!
Приземлились мы мягко — даже слишком мягко, без трясучки, которая бывает, когда шасси самолета касаются земли. Больше похоже на лифт, прибывший на нужный этаж. Я бы предпочел что-нибудь более драматическое или даже пугающее, чтобы избавиться от чувства нереальности. Вместо этого тебе говорят, что вы приземлились, двери открываются, и ты выходишь в похожий на трубу туннель, как в аэропорту, и потом оказываешься в большом уродливом строении, похожем на все уродливые строения, в каких ты уже бывал. Я ожидал чего-нибудь более экзотического, какой-нибудь архитектурной диковинки. Но возможно, это место спроектировали те же люди, которые строили здания СШИК во Флориде.
Так или иначе, я уже в своей квартире. Я полагал, что по прибытии меня переправят куда-то еще, что я отправлюсь в путешествие по какой-нибудь удивительной земле. Но аэропорт, если его можно так назвать, скорее похож на огромный гараж — оснащен несколькими крыльями вспомогательных помещений. И меня перемещали из одного помещения в другое.
Квартиру мою не назовешь маленькой. Спальня даже больше нашей, тут есть пристойная ванная с душем (которым я еще не воспользовался из-за усталости), холодильник (совершенно пустой, если не считать ящика для льда, тоже пустого), стол, два кресла и, конечно, Луч, на котором я и печатаю. Обстановка совершенно как в какой-нибудь гостиничной сети. Будто я в Уотфорде, в конференц-центре. Однако думаю, что я очень скоро засну. Северин сказал, что бессонница на пару дней — дело обычное для прошедших Скачок, потом они спят сутки подряд. И он явно знает, о чем говорит.
Мы расстались несколько неловко, Северин и я. Скачок был совершен более точно, чем рассчитывалось, и даже с неограниченным расходом топлива на то, чтобы достичь планеты максимально быстро, у нас его еще очень много осталось. Так что мы просто сбросили топливо перед посадкой. Ты можешь вообразить? Тысячи литров впрыснули в космос, вместе с отходами нашей жизнедеятельности, грязными салфетками, пустыми контейнерами из-под еды. Я не мог не сказать: «Определенно, можно было что-то придумать». Северин обиделся (я думаю, он защищал Тушку, который технически ответствен за это решение, — у них странные отношения от любви до ненависти). Так или иначе, Северин спросил меня — не думаю ли я, что возможно посадить корабль с таким количеством топлива «в заднице». Он сказал, это все равно что сбросить бутылку молока с небоскреба и надеяться, что она приземлится в целости и сохранности. Я ответил, что если наука додумалась до Скачка, она определенно могла бы сообразить, как решить проблему отходов. Северин уцепился за слово «наука». Наука, сказал он, не есть нечто таинственное, не какая-то исполинская сила, это просто название для тех блестящих идей, которые приходят в голову некоторым парням, когда они лежат ночью в постели, и если проблема с топливом так уж меня беспокоит, то никто не мешает мне найти ее решение и сообщить о том СШИК. Сказано было вежливо, но агрессия явно чувствовалась. Ты же знаешь, что если мужчине вожжа под хвост попадет…
Не могу поверить, что пишу о том, как повздорил с инженером! Волею Господней меня послали в иной мир, первого христианского миссионера, а я склочничаю о своем попутчике!
Моя дорогая Беатрис, пожалуйста, расцени это «Первое послание» как прелюдию к грядущему испытанию, как первую борозду, проложенную на пашне, прежде чем заронить в нее что-нибудь прекрасное. Частично поэтому я решил перенести каракули, накорябанные карандашом на корабле, в это сообщение для Луча как есть. Если я изменю хоть одно предложение, тогда возникнет искушение поменять все. Если я разрешу себе опустить хоть одну глупую деталь, кончится тем, что я все вычеркну. Лучше ты получишь этот бессвязный и невразумительный лепет, чем ничего.
Я иду спать. Уже ночь. Ночь тут будет три дня, если ты понимаешь, о чем я. Неба я еще не видел; вернее, видел на миг через прозрачный потолок зала прибытия, когда меня вели на квартиру. Очень заботливый координатор СШИК, забыл имя, болтал со мною и пытался поднести багаж, а я еле плелся. Окна в моей квартире огромные, но закрыты жалюзи, вероятно управляемые электроникой, и я слишком устал и дезориентирован, чтобы догадаться, как это работает. Мне надо немного поспать, прежде я начну нажимать кнопки. Исключая, конечно, кнопку, которую я сейчас нажму, чтобы отправить это письмо. Превратившись в лучики света, оно помчится сквозь космос, отскакивая от спутников, чтобы добраться до женщины, которую я люблю. Но как могут эти слова, переведенные в двоичный код, лететь так невозможно далеко? Я не поверю в это, пока не получу ответ от тебя. И если ты можешь совершить такое чудо, остальные последуют, я уверен.
С любовью,