Книга странных новых вещей, стр. 1

Мишель Фейбер

Книга Странных Новых Вещей

Michael Faber

© Е. Калявина, перевод, 2015

© Издание на русском языке, ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Эве, навечно

ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ

Сорок минут спустя он был уже в небе

— Я хотел кое-что тебе сказать, — произнес он.

— Так скажи, — ответила она.

Он молчал, не отводя глаз от дороги. В темноте городской окраины видеть было нечего, кроме габаритных огней далеких машин, бесконечно разматывающегося клубка бетонного шоссе да громадных фонарей автомагистрали.

— Бог, наверное, разочаровался во мне за одну только мысль об этом, — сказал он.

— Что ж, — вздохнула она, — раз Он уже все знает, то можно и мне рассказать.

Он мельком взглянул на нее, чтобы определить, в каком она настроении, но верхнюю половину ее лица, включая глаза, скрывала тень от кромки ветрового стекла. А нижняя половина отсвечивала лунной чистотой. Ее щеки, губы и подбородок — такие знакомые и родные, ставшие частью его жизни с тех пор, как он их узнал, — всколыхнули в нем острое и горькое чувство утраты.

— Мир кажется гораздо лучше при рукотворном свете, — произнес он.

Они ехали в молчании. Оба не выносили трескотни радио или назойливой музыки в записи. Это была только одна из многих черт характера, которые их объединяли.

— И это все? — спросила она.

— Да, — откликнулся он. — Я хочу сказать… считается, что девственная природа — абсолютное совершенство, правда? А все, что привносит человек, только позорит ее, захламляет — и все. Но мы потеряли бы половину наслаждений мира, если бы мы — человек, то есть человеческие существа…

(Она усмехнулась: «Ну-ну, продолжай!»)

— …если бы мы не развесили повсюду фонари. В электрических лампах есть своя притягательность. Они скрашивают ночные поездки, вот как сейчас. Красота! Ты только представь, что нам пришлось бы ехать в кромешной темноте. Потому что это и есть нормальное, естественное состояние мира ночью, так ведь? Кромешный мрак. Просто представь. Как бы ты нервничала, не разбирая дороги, не видя ничего дальше нескольких метров. Скажем, едешь ты в город… впрочем, в мире без технологий — какие города… но предположим, ты направляешься туда, где живут люди, живут в естественных условиях, может, жгут кое-где костры… ты их не увидишь, пока не приблизишься вплотную. И не откроется чудесный вид, когда ты в нескольких милях от города, а огоньки на склоне холма мерцают, словно звезды.

— Ага.

— И даже внутри машины, допустим, она у тебя есть или другое средство передвижения в этом естественном мире, повозка, запряженная лошадьми, например… и в ней будет непроглядный мрак. И еще холод, если ночь зимняя. И только посмотри, что нам дано взамен!

Он поднял руку (обычно он вел машину двумя руками, симметрично расположив их по обе стороны руля) и показал на приборную панель. Огоньки привычно горели. Температура. Время. Уровень воды. Масло. Скорость. Расход топлива.

— Питер…

— О, смотри!

В нескольких сотнях метров впереди крошечная, груженная сверх всякой меры фигурка стоически маячила в лужице света.

— Кто-то голосует. Я остановлюсь, да?

— Нет!

Тон ее голоса отбил у него всякое желание перечить, хотя до сих пор они редко упускали возможность проявить милосердие к посторонним.

Человек на дороге с надеждой поднял голову. Окутанный светом фар, он превратился — на мгновение — из слабо различимой человекоподобной фигуры в нечто индивидуальное. Автостопщик держал в руках картонку с надписью «Хитрау».

— Странно, — заметил Питер, когда они промчались мимо. — Будто нельзя просто сесть на метро.

— Последний день в Британии, — отозвалась Беатрис. — Последний шанс развлечься. Наверно, спустил всю валюту в пабе, полагая, что ему еще хватит на поезд. Еще каких-то шесть кружек — и вот он на свежем воздухе, трезвея, а все, что завалялось в кармане, — билет на самолет и один фунт семьдесят пенсов.

Вполне правдоподобно. Но если и так, зачем бросать в беде заблудшую овцу? Не в правилах Би бросать кого-то в трудной ситуации. Он снова повернулся к затененному лицу и с тревогой заметил слезы, мерцающие на подбородке и в уголках рта.

— Питер… — сказала она.

Он снова снял руку с руля, в этот раз чтобы сжать ей плечо. Впереди над шоссе висел знак с изображением самолета.

— Питер, это последняя возможность.

— В каком смысле?

— Заняться любовью.

Индикаторы на приборной панели мягко вспыхнули и замигали — тик-тик-тик-тик, когда он направил машину в полосу, ведущую к аэропорту. Словосочетание «заняться любовью» билось в оболочку мозга, стараясь пробраться внутрь, хотя места для него там не было. Он чуть не сказал: «Ты шутишь», но хотя Би обладала тончайшим чувством юмора и обожала посмеяться, она никогда не шутила по поводу действительно важных вещей.

И пока они ехали вот так, чувство, что они не на одной волне, что в критический момент для них важно разное, проникло в машину, словно неудобный попутчик. Он думал — он чувствовал! — что вчера утром они попрощались как следует и что это путешествие в аэропорт — просто… послесловие или почти послесловие. Вчерашнее утро было таким правильным! Они наконец-то добрались до конца списка «Что сделать». Его сумка была собрана. Би взяла выходной, и они спали без задних ног, их разбудило сверкающее солнце, согревшее желтое пуховое одеяло на кровати. Кот Джошуа развалился у них в ногах в смешной позе, они турнули его и занялись любовью — безмолвно, медленно и нежно-нежно. Потом Джошуа опять вспрыгнул на кровать и неуверенно положил лапу на голую лодыжку Питера, как будто хотел сказать: «Не уходи, я задержу тебя». Это был трогательный момент, объясняющий происходящее лучше, чем слова, или, возможно, просто нездешняя чуткость кота послужила меховой защитой от оголенной человеческой боли, смягчая ее, делая переносимой. Что бы это ни было, это было превосходно. Они лежали в обнимку, слушая хриплое мурчание Джошуа, пот испарялся под солнцем, сердцебиение постепенно возвращалось к норме.

— Последний раз, — попросила она, пытаясь перекрыть гул мотора на темной дороге, ведущей к самолету, который унесет его в Америку и еще дальше.

Он проверил часы на приборной панели. До регистрации оставалось два часа, а езды до аэропорта — минут пятнадцать-двадцать.

— Ты замечательная, — сказал он.

Возможно, если бы он произнес эти слова единственно правильным образом, она поняла бы их смысл: что не стоит улучшать вчерашнее, что лучше им просто оставить все как есть.

— Я не хочу быть замечательной, — вскинулась она, — я хочу почувствовать, что ты внутри меня.

Несколько секунд он ехал молча, спешно приспосабливаясь к перемене. Быстрая реакция на изменившиеся обстоятельства тоже была их общим качеством.

— Тут вблизи аэропорта полно этих жутких корпоративных гостиниц, — сказал он. — Мы могли бы снять номер на час.

Он тут же чуть пожалел, что сказал «жутких», — это прозвучало, как если бы он пытался разубедить ее, одновременно притворяясь, что это не так. А он лишь подразумевал, что гостиницы эти того сорта, которого они оба избегали как могли.

— Просто найди укромный съезд, — сказала она. — Мы можем сделать это в машине.

— О-го! — воскликнул он, и они оба засмеялись.

«О-го» было слово, которым он приучил себя заменять восклицание «О Господи!». Начинались они одинаково, так что возможно было избежать упоминания имени Его всуе, когда восклицание уже почти срывалось с языка.

— Я серьезно, — сказал она. — Любой сгодится. Просто остановись так, чтобы никто не пристроился позади.

Шоссе теперь выглядело для него иначе. В теории это все еще была полоса гудрона, оснащенная дорожными знаками и хлипкими металлическими ограждениями, но теперь их намерение все преобразило. Это уже была не прямая дорога к аэропорту, а потаенная глушь с тенистыми объездными дорогами и укрытиями. Доказывая снова, что реальность необъективна, но всегда только и ждет, чтобы изменить форму и найти новые определения для себя, в зависимости от людского отношения.