Три коротких слова, стр. 46

За ужином Фил выпил бокал белого вина. В бутылке оставалось немного – как раз на один бокал. Я отправилась в ванную и достала снотворное, которое передала Брук. Раздавив таблетки краешком бутылки, я принялась толочь их рукояткой ножниц. Затем всыпала порошок в напитки. Он моментально растворился в горячем чае, но вино стало мутноватым.

Стукнула входная дверь.

– Привет, – послышался голос Фила. – Она у себя.

Решив, что это Брук пришла пораньше, я приоткрыла дверь ванной и громко шепнула:

– Я здесь.

– Как дела? – раздался громкий голос Табиты – она забежала отдать мне диск с музыкой. Увидев на краешке ванны чашку с чаем и бокал с вином, подруга вскинула брови. – Что это ты затеяла?

Закрыв дверь ванной, я вкратце пересказала ей наш с Брук план.

– Не вижу ничего хорошего, – нахмурилась она. – Меня тут не было! – Пока! – спешно попрощалась она с моими родителями.

Я протянула Гэй чашку с чаем.

– Не хочешь еще бокальчик? – предложила я как можно более непринужденно.

– Спасибо, зайка, – ответил Фил. – Что это с Табитой? Она и минуты не пробыла.

– Ревнует к Брук, наверное. Они друг друга на дух не переносят.

– Третий лишний, – поддакнула Гэй и повернулась к экрану.

– Пойду приму душ, – пробормотала я.

Не успела я вспенить шампунь, как кто-то забарабанил в дверь ванной.

– Эшли, сейчас же открой! – заорал Фил.

Я притворилась, будто не услышала.

– Что ты нам подмешала? – завопила Гэй.

Как они просекли? Табита предупредила?.. Фил еще сильнее заколотил в дверь.

– Открой чертову дверь, или я ее выбью!

Выйдя из душа, я закуталась в полотенце, повернула замок и отпрыгнула как раз вовремя: дверь с силой распахнулась и чуть не сшибла меня с ног.

– Что ты нам подмешала? – заорал Фил, прижав меня к шкафчику с бельем.

– Н-ничего, – заикаясь, ответила я. – Может, вода несвежая.

– А вино? – допытывался Фил, раскрасневшись, как помидор.

– И у чая, и у вина был горький привкус. Я догнала Табиту, и она призналась, что ты… – Гэй задохнулась от гнева, – что ты нам что-то подсыпала!

– Ничего подобного!

Я попыталась вывернуться, но Фил держал мои плечи мертвой хваткой, и мне оставалось только придерживать на себе полотенце. За стеклянной перегородкой хлестала вода. Гэй протиснулась к кабинке и закрыла кран.

– Мне больно! – пожаловалась я Гэй.

Фил немного ослабил хватку, чтобы ручка шкафа не впивалась мне в спину.

– Что ты подмешала?

– Ничего! – не отступалась я.

– В доме полно лекарств, – глухо сказала Гэй, – бытовой химии, ядов. Сколько у нас времени? Вызывать «Скорую»?

– Нет, – прошептала я, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. Я не упала лишь потому, что Фил по-прежнему держал меня за плечи.

– Значит, полицию, – еще тише проговорила Гэй.

– Всего лишь снотворное, – сказала я, уронив голову.

– Много?

– Пару таблеток, – еле слышно ответила я.

– Но зачем? – спросил Фил, переводя дыхание.

– Чтобы вы поскорее уснули. – Меня прорвало, и слезы полились рекой. – Господи, я все испортила!

Искривленный рот Гэй прорезал ее лицо, как рваная рана. Мое сердце отчаянно колотилось, отдаваясь гулом в ушах.

– Что испортила? – переспросил Фил и отпустил меня.

– Теперь мне дорога назад в приют!

– Какой приют? – прошипела Гэй. – Мы тебя удочерили! – Она подошла ближе, готовая обрушить на меня весь свой гнев. – Ты наша дочь, так что смени пластинку! «В приют»! Мы же не отправляли в приют собственных сыновей! Или ты считаешь, что с тобой будет по-другому?

Гэй кипела от злости, но, кажется, впервые я с уверенностью ощутила, что она не причинит мне зла и даже – я судорожно сглотнула – и даже не бросит меня.

– Иди оденься, – выдохнула Гэй, – потом мы поговорим о твоем идиотском поведении.

От стыда я два дня не выходила из комнаты: лежа в кровати, лихорадочно перебирала в уме последние события, отчаянно желая, чтобы этого дня никогда не было. Всякий раз, вспоминая, как подмешивала растолченные таблетки в чай и вино, я неслась в туалет, где меня выворачивало наизнанку.

Гэй прикладывала к моему лбу полотенца, смоченные в холодной воде. Просто невероятно, что она заботилась обо мне!.. Фил держался от моей комнаты подальше.

В воскресенье вечером Гэй пришла пожелать мне спокойной ночи.

– Ты не откалывала таких номеров, когда была в моем возрасте? – спросила я.

– Всякое бывало, – призналась она. – Однажды подружки остались у меня ночевать, и мы принялись снимать гипсовые маски друг с друга. У одной девочки из-за гипса склеились ресницы, и нам пришлось их выдергивать.

– Ужас какой!

– Потом пришла мама и обрезала ей ресницы ножницами.

Я рассмеялась.

– Тогда нам было не до смеха, – произнесла Гэй. – Мы и подумать не могли, что все так обернется. Однако ты подсыпала нам снотворное нарочно… Поговори об этом с психологом.

– Ладно.

Вглядевшись в лицо Гэй, я увидела не презрение, а жалость. Я сделаю все, чтобы она снова могла мне доверять.

Гэй щелкнула выключателем. Я подставила щеку для неизбежного поцелуя.

– Я тебя люблю, – прошептала она, скользнув губами по мокрой от слез щеке.

Я схватила ее за руку. Гэй застыла.

– И я тебя, – отозвалась я, поцеловав ее в ответ.

Глава 12

Теперь мой черед говорить

– Не может быть!

Тесса рассказывала свежие сплетни, пока я делала себе педикюр. По телевизору передавали новости. Внезапно ведущая объявила:

– Берт и Агата Шпиц.

На экране появились их фотографии, сделанные в полицейском участке. От неожиданности я уронила на ковер кисточку с лаком.

– Гэй! – крикнула я. – Иди скорее сюда!

Тут раздался звонок. Гэй взяла трубку.

– Неужели? То-то я слышу, как Эшли всполошилась.

– Мэри Миллер, – беззвучно сказала она, обернувшись ко мне, и принялась записывать что-то в блокнот. Наконец Гэй положила трубку и оперлась на стол. – Представь, миссис Шпиц арестовали. Ей предъявляют двадцать пять обвинений в жестоком обращении с детьми и девять – в невыполнении родительских обязанностей по отношению к усыновленным. Мистер Шпиц тоже арестован – за попустительство.

– Видишь! Я ведь говорила, а меня никто не слушал!.. Теперь уж им влетит!

В газетах появились новости об аресте Шпицев. Их фотографии в профиль и анфас напоминали ничего не выражающие лица игрушечных мистера и миссис Картофель, но я лучше, чем кто-либо другой, знала, как обманчива внешность Шпицев. За уютным фасадом мамочки в кухонном фартуке скрывается жестокая лагерная надзирательница, самопровозглашенный «приемный родитель года». Стоит приладить мистеру Картофелю пару осоловелых глаз и плотно сжатые губы – и получится точная копия мистера Шпица, уткнувшегося в экран телевизора, в то время как его жена мучает очередную жертву. Прочтя комментарий к их фотографии в городской газете, я выкрикнула:

– Не сомневалась, что они все свалят на детей! Вот, пожалуйста: «Адвокат обвиняемых уверен: обвинения сфабрикованы подростками».

Во мне вскипела давно искавшая выхода ярость.

В статье утверждалось, что Шпицев обвиняют в систематическом жестоком обращении с усыновленными детьми на протяжении четырех лет, причем миссис Шпиц била детей не только руками и ногами, но и деревянным черпаком, и куском обрезной доски. Большинство детей снова поместили на государственное обеспечение.

– Хорошо, конечно, что их забрали из этого концлагеря, – вздохнула я, – но теперь они снова застрянут в системе опеки. И Дарла в том числе.

– «Как утверждает адвокат обвиняемых, Генри Ноблс, Шпицы – образцовая приемная семья, чья репутация навсегда останется запятнанной», – издевательским тоном процитировал Фил выдержку из статьи.

– А кто подумает о моей репутации? – возмутилась я. – Они всем сказали, будто я лгала!

– Пишут, что Шпицев трижды привлекали к ответственности, но доказать обвинения не удавалось, – добавила Гэй. – Разве тебя не допрашивали, когда ты жила у них?