Скажи мне люблю, стр. 4

— Не надо… пожалуйста… простите меня… Она вдруг действительно испугалась его. Он полностью контролировал себя, это была умышленная злость, но почему-то ей стало еще страшней. Его пальцы крепко схватили ее волосы, откидывая ей голову так, что тело ее выгнулось болезненной дугой, крепко прижатое к нему.

— Тебе надо вести себя поумнее, — зло сказал он, близко склонив свое лицо. — Разве мамочка не предупреждала тебя, чтобы ты не играла с огнем? Это очень опасно — ты можешь сильно обжечься.

Он прижал ее всем весом своего тела к стенке каюты. Не было никакой возможности увернуться от этого жесткого рта, обхватившего ее губы. Она дико извивалась, колотя кулаками по его твердой груди, но тело ее было полностью сковано и любое движение могло возбудить его еще сильней. К тому же он оказался налитым силой под этой мягкой замшевой курткой, разрушительной силой.

И, ох, как легко будет сдаться; она хотела его, хотела провести с ним ночь в его большой, удобной палатке, хотела чувствовать живое тепло его обнаженного тела рядом со своим. Ее тело вышло из-под контроля, отдаваясь ему, прося чего-то еще большего.

Он отпустил ее так резко, что, покачнувшись, она больно ударилась локтем об угол каюты. Стальные серые глаза смотрели на нее с холодной неприязнью.

— По зрелом размышлении, я бы не хотел пачкать свой спальный мешок девкой, которую уже, наверное, перепробовало пол-Стокгольма, — презрительно проговорил он. — Возвращайся к своим глупым мальчишкам. Я же предпочту быть более разборчивым.

Повернувшись на каблуках, одним быстрым движением он перемахнул через борт судна и растворился в темноте за стеной кустов и деревьев на берегу. Она смотрела ему вслед, и слезы стыда подступали к ее горлу. Она сама виновата — дала ему повод подумать, что относится к категории девиц, ложащихся в постель с первым встречным.

Его силуэт показался в короткой вспышке света — он зажег фонарь, прежде чем откинуть полог палатки. Усилием воли Марта собралась с мыслями и, подобрав упавшую шаль, закуталась в нее.

В конце концов, какое ей дело до того, что он думает о ней? Такие мужчины ей никогда не нравились. Ведь ее отец в свое время пытался познакомить ее с такими — занудными молодыми бизнесменами и многообещающими политиками, надеясь, что она «образумится»с респектабельным мужем.

Но она отнюдь не горела желанием «образумиться»и не хотела становиться респектабельной. И ей не по нраву были мужчины в дорогих замшевых куртках.

Глава 2

Марте очень нравилось рисовать цветочный рынок в центре Стокгольма. Весенние нарциссы и тюльпаны теперь уступили место розам — розам любых цветов и размеров, их букеты стояли в громадных вазах, окруженные облаками изысканной белой гипсофилы. Яркие навесы защищали цветы от палящего солнца, окутывая их нежной золотисто-желтой дымкой.

Невозможно было перенести все детали на полотно, да к тому же она вовсе и не стремилась к этому в своем занятии живописью. Ей хотелось использовать краски для создания изменчивого впечатления от того, что она видела, видела в своем воображении, а не глазами.

Она прислонила велосипед к стене и поставила на тротуар скамейку и мольберт, стараясь создать как можно меньше препятствий людскому потоку, текущему вокруг нее. Несколько прохожих уже остановились, чтобы понаблюдать за ее работой. Она принимала их одобрительные замечания с улыбкой, про себя немного насмешливо удивляясь тому, что те из них, кто подходил ближе и пристально вглядывался, стараясь увидеть что-то кроме ярких мазков краски, обычно сильнее всех хвалили ее.

Часы на башне у рыночной площади только что отбили полчаса, и она начала подумывать о кратком перерыве и чашке кофе, как вдруг какое-то странное шестое чувство заставило волосы на ее затылке пошевелиться. Она старалась не оборачиваться, но усилий ее воли было явно недостаточно, чтобы преодолеть силу, пожалуй, более мощную, чем сила притяжения. Инстинкт ее не обманул — это был он. Он стоял позади нее и изучал рисунок на мольберте. На нем был дорогой, отлично сшитый серый костюм — рабочая одежда преуспевающих бизнесменов, к каковым он, без сомнения, принадлежал. И все же… что-то в нем не соответствовало тусклому образу завсегдатая деловых контор.

Внезапно во рту у нее пересохло, и она с удивлением осознала, что слишком живо вспомнила танец в его объятьях. Прошла почти неделя с тех пор, как она впервые увидела этого мужчину, но никак не могла выкинуть его из головы. Сначала она старалась не высовывать нос, боясь случайно столкнуться с ним. Но потом в ней проснулась гордость, она злилась, желая разорвать его на куски за то, как оскорбительно он себя вел. Дни проходили, а он все не появлялся, и в сердце у нее поселилось болезненное желание увидеть его. Она не выдержала однажды и поднялась к его палатке, но полог был опущен и за ним царила мертвая тишина.

И вот он был здесь, спокойно подошел к ней, улыбаясь, как будто она была всего лишь случайной знакомой. Она вся напряглась, отворачиваясь от него и делая вид, что смешивает на палитре охру и кадмий.

— Очень неплохо, — заметил он, кивая в сторону мольберта. Его голос звучал слегка удивленно, как будто он не ожидал, что у нее может быть к чему-то талант.

— Спасибо.

— Давно вы занимаетесь рисованием? — спросил он, настойчиво желая вызвать ее на разговор, когда вдруг обнаружил, что она предпочитает не замечать его.

Она пожала плечом, безразличная к тому, стоит он рядом или уже ушел.

— Ox, столько лет — с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать или шестнадцать. Он серьезно кивнул:

— Да, тогда, наверное, уже много лет. Ее глаза сердито блеснули, она поняла, что он смеется над ней. Он, что, думал — она ребенок?

— Мне двадцать два года, — проинформировала она с возмущением. Он шутливо поднял бровь.

— Правда? Совсем не скажешь.

— Правда. — Она знала, что не выглядит на свой возраст. Во всем виноваты ее волосы. Сегодня она закрутила их на макушке и перевязала розовой и желтой ленточками. Они слишком сильно вились и, что бы она ни делала, никак не выглядели элегантно.

Он подошел ближе, наклонился, изучая рисунок. Она попыталась отодвинуться, чуть не упав со стульчика, — ей не хотелось вдыхать пряный мужской запах его кожи, чувствовать тепло его тела всего в нескольких сантиметрах от своего.

— У вас очень хорошая техника, — отметил он с видом человека, знающего, о чем идет речь. — Вы учились в художественном колледже?

— Да, но я бросила учебу, — ответила она с воинственной ноткой в голосе. — Не захотела становиться дизайнером-графиком или заниматься рекламой.

— Нет? — Опять эта издевательская серьезность. — Так значит, вы продаете свои картины?

— Конечно, нет, — ответила она с высокомерным презрением. — Если людям действительно нравятся мои рисунки, то я просто отдаю их. В жизни есть гораздо более серьезные вещи, чем проблема разбогатеть.

Она бросила презрительный взгляд на его плоский кожаный дипломат — ее отец всегда говорил, что, чем тоньше портфель, тем влиятельнее его владелец. Он улыбнулся, ясно поняв ее намек.

— А на что же вы едите? — поинтересовался он обманчиво мягко.

— Отец выделяет мне деньги… — Произнося эту фразу, она вдруг ясно осознала иронию, заключенную в ней. Краска стыда залила ее щеки.

— Ах, как удобно. — В его голосе послышался нескрываемый сарказм. — Вы можете жить за счет своего отца и не беспокоиться о том, что мысли о деньгах могут замарать вашу чистую душу.

— Да… не совсем… я беру не все деньги, — невнятно пролепетала она, злясь на саму себя, но особенно на него за то, что он так смутил ее. Она стала нервно укладывать свои краски и кисти в деревянную коробку.

Его поведение неожиданно изменилось.

— Надеюсь, вы не уходите? — извиняющимся голосом спросил он. — Пожалуйста, не уходите из-за меня. Вы не закончили свою картину.

— Я собираюсь пойти выпить кофе, — резко ответила она, надеясь, что он не заметил, какой эффект оказывало на нее его присутствие.