Фауст, стр. 112

Фауст

Отвратительное «здесь»!

Вот в нем одном и ужас весь!

Ах, ты такой ведь воротила

И с хитростями так знаком!

Как мне разделаться с постылой

Старухою и стариком?

Томлюсь, безумствую, мытарюсь,

На шее ж — это старичье!

Что мне владычество мое?

Я сам на тот участок зарюсь.

Я там устроил бы помост

И созерцал бы с этой вышки

Простор прирезанных борозд,

Земли отхваченной излишки.

Там наблюдал бы я разбег

Растущих в ширину владений,

Которыми венчал свой гений

В даль заглянувший человек.

Как неприятен недочет

Средь общего великолепья!

Запахнут липы, звон пойдет,

Но словно погребен я в склепе.

Неужто в жертву я отдам

Свой план препятствиям невольным?

Как быть со звоном колокольным

И с липовою рощей нам?

Мефистофель

Звон колокольный — не пустяк.

Он отравляет каждый шаг.

Недопустимо равнодушье

К тому, что вечно режет уши.

Заладят это «динь-динь-динь», —

Прощай, безоблачная синь.

Что похороны, что крестины,

Для колокола все едино,

Вся жизнь как будто — призрак, хмарь,

А главное — один звонарь.

Фауст

Сопротивляясь, эти люди

Мрачат постройки торжество.

Они упрямы до того,

Что плюну я на правосудье.

Мефистофель

Их выселить давно пора

В назначенные хутора.

Фауст

Ты знаешь место у бугра,

Где их усадьбой наделили?

Переселяй их со двора!

Мефистофель

Они и глазом не моргнут,

Как будут уж от нас за милю,

Где об испытанном насилье

Забудут в несколько минут.

Пронзительно свищет. Возвращаются трое сильных.

Вот вам начальника приказ.

Он завтра просит в гости вас.

Трое сильных

Он с нами груб. Пусть угостит,

Чтобы не вспоминать обид.

(Уходят.)

Мефистофель (к зрителям)

Так отдал в дни, еще древней,

Свой виноградник Навуфей. [249]

(Кн. царств, III, 21)

Глубокая ночь

Караульный Линкей (поет на сторожевой башне)

Все видеть рожденный,

Я зорко, в упор

Смотрю с бастиона

На вольный простор.

И вижу без края

Созвездий красу,

И лес различаю,

И ланей в лесу.

И, полная славы,

Всегда на виду,

Вся жизнь мне по нраву

И я с ней в ладу.

Глаза мои! Всюду,

Расширив зрачки,

Мы видели чудо,

Всему вопреки.

Пауза.

Не всегда меня встречает

Радостью высокий пост.

Отсвет ужаса бросает

Нынче ночь на мой помост.

Искры носятся роями

В стариковском липняке.

Все сильней бушует пламя

Меж стволов на сквозняке.

И полна лачуга дыма,

Отсыревшая от лет.

Помощи необходимой

Ниоткуда нет как нет.

Закрывали осторожно

Добряки заслон печной.

Что за случай невозможный!

Дом горит не их виной.

Черной крыши обгорелой

Пламенеют угольки.

Только бы остались целы,

Не сгорели старики!

Словно молнии зигзаги,

По листве бегут огни

И, треща на сильной тяге,

Рассыпают головни.

А часовня, что ласкала

Из-под лип веками взор,

Вся под тяжестью обвала

С ними рушится в костер.

Лип обуглившийся остов,

Раскаленный до корней,

Безутешнее погостов

Смотрит в даль ушедших дней.

Вот отполыхало пламя,

Запустенье, пепел, чад.

Долгая пауза, потом снова пение.

И уходит вдаль с веками

То, что радовало взгляд.

Фауст (на балконе напротив дюн)

Вверху на башне — пенье, стоны.

Но сделанного не вернуть.

Линкея песня с бастиона

Мне жалостью пронзает грудь.

Но ведь утрату пепелища

Я старцам возместить хочу.

Я их пожарище расчищу

И там построю каланчу.

Став на высоком бельведере,

Взгляну на новый их приют,

Где оба, позабыв потерю,

Спокойно век свой доживут.

Мефистофель и трое сильных внизу.

Мефистофель

Мы кинулись сюда бегом.

Дела не кончились добром.

Мы в дверь стучались к ним раз сто,

Но нам не отворил никто.

Мы налегли, не тратя слов,

И дверь слетела с косяков.

Мы сообщили твой приказ,

Они не стали слушать нас.

Мы не жалели просьб, угроз,

Но не был разрешен вопрос.

Конец желая положить,

Мы стали вещи выносить.

Тогда их охватил испуг,

И оба испустили дух.

А гость, который был там скрыт,

Сопротивлялся и убит.

Меж тем как все пошло вверх дном,

От искры загорелся дом.

И эти, трупы к той поре,

Втроем сгорели на костре.

вернуться

249

Так отдал в дни, еще древней,

Свой виноградник Навуфей. — В библии («Книга царств», III, 21) повествуется, что царю Агаву казалось, будто он ничем не обладает, покуда Навуфей еще владеет своим виноградником, расположенным вблизи от царского дворца; напрасно царь старался обменять его на лучший виноградник или купить его за сребреники. Тогда жена Агава, царица Иезавель, ложно обвинила Навуфея в хуле на бога и царя и добилась, чтобы его побили каменьями, а виноградник передали царю. Агав (подобно Фаусту) узнал об этом только после того, как несправедливое дело уже совершилось.