Архипелаг Исчезающих Островов, стр. 57
Не вырыла ли балку какая-нибудь полноводная река, много тысяч лет назад впадавшая в этом месте в океан? Или, быть может, ледник, грузно сползавший с крутого берега в воду?..
Опять звук срывается на большую глубину. Я делаю знак, и Тынты поворачивает влево…
И сейчас еще, спустя много лет, я, засыпая, ощущаю иногда нечто вроде толчка. Будто шел, шел – и споткнулся, оступился в яму. Ух, и глубока же!.. Это вспомнилось то странствие во льдах с “волшебной палочкой” – эхолотом в руках…
Через каждые полчаса мы останавливались и производили наружные наблюдения.
Работать на холоде было нелегко. Мороз достигал четырнадцати градусов. Пальцы обжигало, едва лишь они касались металла. (Перчатки и варежки приходилось снимать.) Особенно донимал ветер. Он дул не переставая, с воем и улюлюканием проносясь по всхолмленной ледяной равнине. Снежная пыль, летящая в воздухе, проникала через малейшие отверстия под одежду.
А работать надо быстро и точно. Термометры нельзя нагревать дыханием. Даже долго в руках их нельзя держать – на показания прибора может повлиять температура тела наблюдателя.
Возвращаясь вприпрыжку к вездеходу, привалившемуся к торосу, я услышал голос Андрея за спиной:
– Леша! Оглянись, Леша!.. Следы светятся!
Я посмотрел под ноги. Ну и чудо! Голубоватый нимб окружал мои подошвы!..
Я сделал несколько шагов, оглянулся. Да, снег искрился, будто я наступал на тлевшие подо льдом угли.
– Вот так так! В святые попал! – сказал я и засмеялся.
Андрей, стоявший у вездехода, ответил шутливо:
– У святых нимб вокруг головы, а у тебя вокруг подошв. Это значит, что благодать почиет только на твоих ступнях. Бедный Леша!..
Затем он вытащил часы и объявил деловито:
– Продолжительность свечения – три секунды. Так и занесем в бортовой журнал…
В свечении льда, понятно, нет ничего чудесного. Мы знаем с Андреем, что явления флюоресценции встречаются не только в бирюзовых водах южных морей. Светятся также морские организмы, находившиеся в воде и попавшие на поверхность льда под снежный покров.
Странная мысль пришла мне в голову, когда мы уселись на свои места и вездеход тронулся. Я подумал о том, что по светящимся следам полагалось бы найти Петра Ариановича. На льду Восточно-Сибирского моря мы с Андреем могли бы увидеть даже слова, начертанные нашим учителем географии, что-нибудь вроде: “Ищите меня к северо-западу”, или: “Не ищите меня! Земля вместе со мной опустилась на дно”… Фу, какая чушь лезет в голову! От этой тряски и холода, что ли? А впрочем, внутренняя логика была бы в этом. На Земле Ветлугина нас должен был встретить сам Петр Арианович Ветлугин.
Я сказал Андрею об этом.
– В качестве нового заполярного Робинзона? – спросил он, не отрывая взгляда от эхолота.
– Да. Птиц там много, если верить догадкам Куркина-старшего. Летом Петр Арианович заготовлял бы и сушил мясо впрок. Можно предположить, что птицы не только кормили бы его, по и одевали.
– Как так? Что ты выдумываешь!
– Ну конечно, выдумываю! Но ведь это могло быть. Он сшивал бы жилами кожу птиц с перьями. Ходил бы в причудливой одежде, сам похожий на огромную птицу…
– Я поверил бы во все это, – сказал Андрей, – если бы Земля Ветлугина была ближе к берегу. Так далеко от материка Петр Арианович не мог бы добраться.
Суровый и рассудительный Андрей! Он никогда не давал мне заноситься за облака, отрываться от земли – от реальной действительности…
Я взглянул на часы и занялся рацией. Настал час радиосвязи.
– Ну, как дела, Алексей Петрович? Как самочувствие? – зазвучал в наушниках заботливый голос Степана Ивановича.
– В порядке! Как у вас на корабле?
– Благополучно. По-прежнему несет на северо-восток. Наше место такое-то… А ваше?
Я дал ему наше место. Степан Иванович сообщил, что о нас уже дважды запрашивали из Москвы. Член правительства, занимавшийся вопросами Арктики, приказал докладывать ему через каждый час о том, как идут поиски земли на вездеходе. Я пожаловался на то, что ухудшилась видимость.
Пошел снег – большие, тяжелые хлопья. Тынты включил фары, но качающаяся белая завеса придвинулась почти вплотную к вездеходу. Двигаться вперед приходилось с большой осторожностью и очень медленно.
– Думаю остановиться и переждать снегопад, – сказал я.
– Правильное решение, – согласился Степан Иванович. – Как бы между торосами гусеницу не заклинило…
Закончив разговор, я приказал остановиться и устроить короткий роздых, не выключая мотора.
– Подремлите немного, – сказал я Андрею и Куркину. – Я послежу за тем, чтобы мотор не заглох. Снег пройдет – разбужу…
Прошло, наверное, часа два.
Я неподвижно сидел, глядя на Тынты, прикорнувшего на спальных мешках подле Андрея. Почему-то мне пришла на ум Лиза. Какие все-таки странные эти женщины! Сама пригласила нас в Весьегонск, но когда Андрей приехал, обошлась с ним сухо, чуть ли не выставила за дверь. А меня так-таки и выставила, хотя я только хотел помирить их. И почему на аэродроме у нее были грустные глаза? Сама смеялась, а глаза были грустные…
Вдруг мною овладело неприятное ощущение. Показалось, что кто-то стоит за моей спиной и смотрит на меня. Я оглянулся.
Сутулая тень прыгнула в сторону.
Да, это был силуэт песца. Вот из-за гряды торосов вышло еще несколько песцов, хорошо видных на фоне серого неба.
Снегопад кончился.
Песцы гуськом протрусили мимо вездехода, то и дело останавливаясь и принюхиваясь к незнакомым запахам. Ушки их стояли торчком, хвосты были зажаты между ног. За силуэтами видна была пологая синеватая туча. Туча? Вот не везет! Значит, снова пойдет снег?
Я стряхнул с себя дремоту.
Туча?.. Какая там туча! Ведь это земля!
Земля!
Глава седьмая
ОТВАГА С ЗАПАЛЬЧИВОСТЬЮ
– Андрей! Андрей!.. Тынты!.. Вставайте! Земля! Песцы шарахнулись от вездехода и припустились бежать.
Я принялся расталкивать своих товарищей, еще не веря глазам, то и дело оглядываясь на синеватую полосу, боясь, что ее развеет ветром.
Андрей и Куркин испуганно вскинулись:
– Что?! Что случилось?
– Вот она!.. Там!
Андрей трясущимися руками выхватил большой морской бинокль и торопливо приник к нему. А я в волнении и забыл про бинокль!
В сильных линзах, дававших восемнадцатикратное увеличение, земля на норд-осте как бы сделала к нам молниеносный прыжок.
Она была холмистой, Округлые очертания ее почти сливались с окружающими торосами. До нее было примерно двадцать-тридцать миль, то есть не более полудня пути.
Впрочем, при определении расстояния надо делать поправку на рефракцию. Из-за особенностей освещения в Арктике, из-за зыбкого марева, почти постоянно висящего над горизонтом, предметы как бы приподнимаются, парят, и расстояние до них сокращается. Они кажутся выше, больше и ближе.
– Три или четыре горы конической формы, – хрипло сказал Андрей, не отрываясь от бинокля.
– Конической? Что ты! Скорее типа плато, со срезанными вершинами… В седловине между двумя горами вижу лес…
– Это тень. Не может быть лесов под этими широтами…
Тынты взялся рассудить нас. Он долго глядел в бинокль на норд-ост.
– Лунная земля, – сказал он.
И это было лаконичное и меткое определение. То, что виднелось вдали, больше всего было похоже на суровый и мрачный пейзаж луны.
Однако через две или три минуты узкую полоску на горизонте затянуло туманом.
Но мы увидели наконец нашу землю!..
Почему же о близости ее заблаговременно не оповестил эхолот?
– Наверное, берега круто обрываются в воду, – предположил Андрей.
Но теперь это было уже не страшно: нельзя было заблудиться даже в тумане. Как ни трясло меня от волнения, я успел засечь направление по компасу.
– Разворачивай вездеход, Тынты, – приказал я. – Держи прямо на тот торос. Жми, жми! Выжимай все, что можешь, из своего вездехода!..