Белая леди, стр. 20
— Но вы не знаете, что я хотел бы переписать.
— Так что же вы хотели бы переписать, мистер Чемберс?
— Расписание его встреч на предыдущей неделе.
— Это будет нарушением правил. Я не хочу даже слышать об этом.
— Мисс Пирс…
— Миссис Пирс.
— Миссис Пирс, мой самый лучший друг лежит наверху в очень тяжелом состоянии, и я пытаюсь выяснить, что он делал на прошлой неделе, что вызвало это нападение на него. Если вы не позволите мне взглянуть на его записную книжку…
— Я не позволю…
— Тогда мне придется попросить его партнера достать судебное разрешение.
— Не пугайте меня.
— Или его законный партнер или любой из дюжины полицейских детективов, которых я знаю…
— Например?
— Такого, как я, — произнес Морри Блум из-за его спины.
Записная книжка Мэттью была в шикарном кожаном переплете; он купил ее в одном из магазинов на «Люси Серкл». Когда они открыли ее календарный отдел, каждая неделя была разделена приблизительно на две части, четыре дня с понедельника до четверга по левую сторону разделительной линии, остальные три дня — справа. Уоррен сделал ксерокс этой странички в канцелярии госпиталя, где возражения воинственной медсестры были, наконец, преодолены, когда Блум предъявил ей свои документы.
На первой строчке понедельника, двадцать первого марта, Мэттью записал: позвонить Фелисити Кодлоу, ФСЮ. Несколькими строчками ниже: Цирк, 14.00, а затем: Лонни Макгаверн, «Сан энд Шор», 16.00. Изучая теперь эти записи, Уоррен понял, что Мэттью записал его телефон после того, как встретился с Марией Торренс в воскресенье, но прежде, чем отправился в понедельник в цирк. Уоррен не имел никакого представления о том, кем была Фелисити Кодлоу, но он знал, что ФСЮ означал государственный университет Флориды, а потом он узнал, что в Сарасоте, около нового аэропорта Колбраза, было отделение школы, которая обслуживала этот район.
В тот вечер без двадцати шесть, после того, как Блум вернулся в свой офис с оригиналом записной книжки Мэттью в руках, Уоррен просмотрел телефонный справочник «Сарасота/Бродентон/Калуза», набрал номер и попросил ответившую женщину позвать к телефону мисс Кодлоу.
— Миссис Кодлоу? Подождите минутку.
Уоррен ждал.
— Отдел истории, — отозвался женский голос.
— Да, привет, — ответил Уоррен. — Миссис Кодлоу, пожалуйста.
— Кто говорит?
— Уоррен Чемберс.
— Могу ли я передать ей, в чем заключается ваше дело, сэр?
Он ненавидел, когда с ним так обращались. Сестры в офисе докторов были самыми ярыми сторонниками такого обращения. Вы звоните доктору потому, что хотите поговорить с доктором, а не с какой-то медсестрой, которая хочет прежде выяснить, в чем дело.
— Я бы хотел лично поговорить с ней.
— Одну минуту.
Он снова ждал.
— Стюарт Инглэнд, — ответил деловой голос.
— Я хотел поговорить с миссис Кодлоу, — сказал Уоррен.
— Миссис Кодлоу у телефона.
Он точно слышал, как она заявила по телефону «Стюарт Инглэнд», но все же начал разговор.
— Это Уоррен Чемберс. Я занимаюсь расследованием, я работал с Мэттью Хоупом…
— Да, Боже мой, как он? Я видела новости по телевидению прошлой ночью. Что, ради всего святого, произошло?
— Ну, как вы знаете…
— Я разговаривала с ним только в прошлый понедельник. Что…
— Именно поэтому я…
— …Могло привести его в Ньютаун в такое время, ночью?
— Я знаю, что он собирался позвонить вам…
— Да, он позвонил.
— О чем он с вами разговаривал, миссис Кодлоу?
— Ну, он знает, что я преподаю историю Англии… Мой муж и я, мы с ним встречались в обществе, вы знаете, с ним и со Сьюзен. На самом деле, мы хорошо знали их до того, как они разошлись. Я поняла, что он думает, что мне известно что-то о «лавлокс».
— Простите, что-то о…
— «Лавлокс».
— Что?.. Извините меня, миссис Кодлоу, но я не понимаю, что значит «лавлокс»?
— «Лавлокс» была модной мужской прической в семнадцатом столетии. То, как мужчины укладывали волосы.
— Волосы?
— Да. Этот стиль стал популярным в Англии после того, как Джеймс Первый… Я преподаю историю Англии периода Стюартов, понимаете…
— Понимаю.
— С 1603 по 1710 годы.
— Понимаю.
— Джеймс Первый отращивал локон с левой стороны головы; он был гораздо длиннее, чем остальные волосы. И вот его-то и назвали «лавлок». Его зачесывали вперед от шеи, и обычно он небрежно висел перед плечом. Некоторые мужчины украшали его лентой, завязанной бантом. Это было очень модно.
— Я понимаю. И… Мэттью позвонил, чтобы спросить об этом…
— О «лавлок», да. Писатель-пуританин Уильям Прайн подробно описал этот стиль. Он назвал это «Анлавлинесс оф лавлокс». Вы хотите послушать, что он написал?
— Ну… ух… да, — пробормотал Уоррен.
— Я цитирую дословно: «Бесконечно много греховных, странных и ужасных черт тщеславия, которые вызвал наш беспокойный, фантастический, гордый, суетный, праздный, изнеженный, распутный век во всех уголках мира…»
— …Да, но в самом деле что он чувствовал?
— В самом деле, — миссис Кодлоу по-девичьи рассмеялась, — он продолжал: «В данный момент мне хотелось бы выделить одну греховную, позорную и неподобающую черту тщеславия, овладевшую ими, которая в последнее время правит так многими женообразными, бездарными, безнравственными и хвастливыми представителями нашего славного мужского пола, более славного пола; старательно отращивая неестественные и некрасивые локоны, или „лавлокс“, как они их называют. Эти „лавлокс“ — порождение самого дьявола!» Он писал таким образом на шестидесяти трех страницах.
— Мэттью не объяснил вам, почему он хочет знать об этом стиле прически?
— Ну, по-видимому, он выполнил свою домашнюю работу перед этим.
— Какую домашнюю работу?
— Мне показалось, что он был в библиотеке. Он сказал мне, что знал городок в Неваде под названием Лавлок и что таково было имя тридцатидевятилетнего велосипедиста-победителя Олимпиады, который был убит…
— Убит? — сразу же насторожился Уоррен.
— Да, под поездом сабвея в Бруклине. В 1949 году. Его полное имя было Джон И. Лавлок…
— Ага! — воскликнул Уоррен.
— Простите?
— Его заинтересовало ее второе имя.
— Простите, что…
— Он хотел проследить происхождение ее второго имени. Лавлок. Это чье-то второе имя.
— Разве?
— Да. Женщины, с которой он встречался накануне.
— Я понимаю, — сказала она, но ее интонация явно говорила, что она не совсем понимает слова Уоррена. — Во всяком случае, он позвонил мне, потому что обнаружил ссылку на слово «лавлок», и он хотел побольше узнать об этом. Он вспомнил, что преподаю историю времен Стюартов…
— Да, да.
— Он подумал, что я могу что-то знать об этом.
— И вы знали.
— Да. Знаете, у истории есть свои забавные стороны. Кроме того, ссора Джеймса с пуританами приобрела огромное историческое значение.
— Итак, что вы сказали Мэттью…
— Я не имела ни малейшего понятия, что он хочет проследить происхождение имени…
— Да.
— Я просто объяснила, что такое лавлок.
— Вы сказали…
— Я сказала, что это разновидность локона. Прядь длинных вьющихся волос.
— Локон, — повторил Уоррен.
— Да. Очень просто, локон.
Глава 3. Прямо ей в лоб…
Блум впервые встретил Мэттью Хоупа прямо здесь, в кабинете на третьем этаже того здания, которое в городе Калуза сдержанно называли Домом Общественной Безопасности. Это — главное полицейское учреждение. Здание его было сооружено из бурых кирпичей разного оттенка, его строгий архитектурный фасад нарушали только узкие окна, напоминающие бойницы в крепостной стене — неплохое нововведение для такого климата, как во Флориде.
Вы вступали в здание через бронзовые входные двери и поднимались в приемный холл третьего этажа, где от пола вздымался, слово перископ увеличенных размеров, окрашенный в оранжевый цвет подъемник для почты. Вы говорили одетой в полицейскую форму служащей, сидящей за столом, что вы хотите поговорить с детективом Моррисом Блумом, и она звонила ему с помощью недавно установленного оборудования «Центра связи» на ее столе, а затем говорила вам, чтобы вы проследовали по коридору в кабинет в дальнем конце. Там и был Блум, плотно сложенный мужчина лет сорока пяти, ростом выше ста восьмидесяти пяти и весом, после его недавней поездки на север, около ста килограммов.