Забавы с летальным исходом, стр. 53
Комнату наполняют звуки «Болеро» Равеля.
— Кто будет его убивать? — спрашивает Джилл.
— Теперь твоя очередь, ведь так? — отвечает Мелани. Садится и вытягивает стройные ноги.
— Наверное.
Они сидят друг против друга. Пистолет лежит на столике рядом с креслом Мелани.
— Дай-ка посмотреть, — говорит Джилл. И Мелани протягивает ей пистолет. Голубоватый отблеск полированной стали придает ему зловещий вид. Пластиковая рукоятка прохладна на ощупь. Джилл целится в лампу под потолком за спиной у Мелани, сощуривает один глаз.
— Пиф-паф, пиф-паф! — говорит она, как ребенок, играющий в полицейских и воров.
Мелани хихикает, приподнимает колени, обхватывает их руками.
Навязчивый мотив «Болеро» становится громче.
— Ты все еще с ним спишь? — спрашивает Джилл.
— С кем?
— С Джеком, с кем же еще!
— Ага, — кивает Мелани. — Мне нравится трахаться. А тебе разве нет? Помнишь тот фильм… ну, с такой длинной сценой соблазнения?
— Да. Так ты до сих пор с ним спишь?
— «В десятку», да, точно, так он назывался. С Бриттом Эклендом.
— И Бо Дереком.
— Точно. А что потом случилось с той девицей?
— Скажи, Мел, почему ты до сих пор с ним спишь?
— Ну… наверное, потому, что мы вдвоем были в деле…
— Это мы с тобой в деле.
— Да нет, я имею в виду себя и Джека. Он до сих пор почему-то считает, что мы с ним накрепко связаны из-за этого дела. Вместе убили человека, вместе…
— По-моему, убила Кори ты.
— Да, знаю, но мы вместе запихивали его в машину, вместе везли на пляж… Ну и Джек считает, это нас как-то связывает.
— А ты?
— Что я?
— Ты тоже считаешь, что это вас связывает? С Джеком?
— Ну, конечно, нет. Я всегда с тобой, ты знаешь.
— Тогда почему спишь с ним?
— Да что ты прицепилась, в самом-то деле?!
— Просто любопытно знать, поскольку через шесть дней мы собираемся его убить.
— Через пять.
— Да какая, к чертям, разница, сколько там осталось дней, если ты до сих пор с ним спишь? Зачем, Мел, ну скажи, зачем? Мы собираемся его убить, отобрать эту гребаную чашу, продать ее этому гребаному придурку-греку и смотаться на край этого гребаного света, а ты, видите ли, до сих пор с ним трахаешься! Почему, Мел, ну ты можешь объяснить, почему?..
— Только перестань размахивать пистолетом, о’кей?
— Нет, ты объясни почему.
— Послушай, ну чего ты треплешь мне нервы, а? Прекрати размахивать пушкой!
— Сперва отбила у меня мужа…
— Ой, да перестань, Джилл! Ничего я его не отбивала.
— Нет, отбила!
Звуки «Болеро» гремели теперь на всю комнату. Эта музыка странным образом заводила их — бесконечное повторение одного и того же настойчивого нервного мотива. И тут вдруг что-то случилось с диском, или с проигрывателем, или и с тем и с другим, и мелодия сократилась до одного такта, который все повторялся и повторялся, буквально сводя с ума, а в плейере что-то пощелкивало и пощелкивало, и тут Мелани внезапно вскочила с кресла.
— Господи! — кричит она и сердито бросается к стене, туда, где стоит проигрыватель, желая остановить музыку. Но Джилл кажется, что она бросается к ней. Джилл думает, что она сейчас выхватит у нее пистолет. И Мелани в последнюю секунду понимает это, понимает, что может сейчас произойти, и кричит: «Нет!», и почти одновременно с ней Джилл тоже кричит: «Нет!» Но только «нет» Джилл означает «назад», а «нет» Мелани — «не стреляй». Но уже слишком поздно, чертовски поздно, и тут гремит выстрел.
Мелани так и отбрасывает назад и немного в сторону от того места, где все еще сидит Джилл, смотрит на проигрыватель у стены, смотрит на стену, слышит сводящую с ума мелодию — такт и щелчок, такт и щелчок. И видит, как на кремовой комбинации Мелани расплывается красное пятно. А затем, словно став частью этого угрожающего, бьющего по нервам ритма, Джилл поднимается из кресла, идет к Мелани и снова стреляет. А Мелани уже упала в кресло и, словно загипнотизированная, смотрит на кровь, заливающую комбинацию, и тут вновь спускается курок и гремит выстрел, и в комнате наступает тишина, если не считать рваной мелодии «Болеро»…
— Мелани? — шепотом окликает ее Джилл.
Щелчок. Такт.
— Мел?..
Глава 11
Поскольку город так и кишел уголовным элементом, работы у Кареллы было полно, и он не смог уйти в музей раньше, чем сдаст дежурство, что произошло в субботу днем четверть четвертого. А поскольку на улице снова валом валил снег и на мостовых образовались пробки, он добрался до МИА только четверть пятого. Женщина, с которой он предварительно переговорил по телефону, сказала, что будет до шести. И ждала его, когда он наконец появился.
Звали ее Полли Эрдман. Она живо напомнила ему девочку из класса, которая на уроках по истории искусств вставляла слайды в проекционный аппарат. Сам он тогда был нескладным подростком и учился в средней школе Эндрю Джексона в Риверхеде. Точь-в-точь такие темные волосы, то же узенькое личико с довольно длинным и острым носиком, те же озорные синие глаза и загадочная улыбка на губах, словно намекающая на то, что ей ведомы все тайны Вселенной.
Тогда, в старшем классе школы Джексона, ему казалось, что он когда-нибудь непременно станет художником. Нет, не парнем, который расписывает и красит потолки и стены, а самым настоящим… художником, живописцем. Тогда, в семнадцать, ему также казалось, что он влюблен в Рут Каплан, эту девочку с острым носиком, что показывала слайды знаменитых полотен на засиженном мухами экране, установленном в классе. Но Рут как-то объяснила, что родители ее — ортодоксальные евреи и что никогда не примут в семью католика. По иронии судьбы он окончательно распрощался со всякой верой в Бога еще в армии. В Бога, который допустил такую страшную бойню… И примерно тогда же решил, что служение законам цивилизации — именно цивилизации, а не материального благополучия, — есть более высокое по сути своей призвание, нежели малевание полотен или же оштукатуривание стен.
Пусть Полли Эрдман, фигурально выражаясь, не знала, где похоронено тело, зато ей определенно было известно, где искать лопату.
— Здесь, в Музее искусств Айзолы, — говорила она, — мы очень гордимся, что можем представить публике самые разнообразные и уникальные экспонаты. Их привозят к нам на экспозицию со всего мира. И, позволю себе немного похвастаться, мы выставляем и развешиваем их в наиболее выгодном ракурсе. В результате чего ни в одном из музеев Америки вы не найдете таких изящных и продуманных экспозиций.
И говорит — ну в точности как Рут Каплан.
Рутка из будки — так дразнили ее ребята. Потому что, демонстрируя слайды, сидела она в такой маленькой будочке. И еще они говорили, что неплохо бы трахнуть ее там, в темноте, и когда он слышал эти шуточки, страшно смущался и краснел, потому что был очень влюблен.
Они шли по мраморному полу коридора, стены которого были увешаны живописными полотнами. Многие казались Карелле знакомыми, но уверен он не был. На Полли были черные туфельки на низком каблуке и со шнуровкой и довольно короткая черная мини-юбка, странным образом не сочетающаяся с обликом библиотечной крысы. Каблучки постукивали по мраморным плитам. Шла она очень быстро, он едва поспевал за ней.
— К нам редко заглядывает полиция. Ну разве что когда расследует случай подделки, — сказала она. — Знаете, сколько сейчас развелось разных типов, норовящих подделать произведения искусства.
— Да уж, — кивнул он.
— Но вы, надо сказать, обратились с довольно необычной просьбой. Просто представить не могу, зачем это вам понадобился сопроводительный материал к выставке.
— Я, кажется, вроде бы уже объяснял вам по телефону, — сказал Карелла. — Интересующие меня люди очень внимательно читали информацию о чаше Сократа. Ну и вот, мне любопытно знать, что же могло привлечь их внимание.
— Биокарта, — сказала она и кивнула.
— Не понял?
— Мы называем это биокартой. Ну, информацию о художнике, выставке, обо всем, что может быть интересно посетителям. Но, как я уже говорила, когда имеешь дело с передвижной выставкой типа «Сокровища Агоры», спонсор обычно сам снабжает ее всем сопроводительным материалом.