Лучшее от McSweeney's, том 1, стр. 41

РЕСПУБЛИКА МАРФА

Шон Уилси

Посреди того, что известно как Дальне-Западный Техас, расположена Марфа — малоплодородная фермерская община в Верхней пустыне Чиуауа, в шестидесяти милях к северу от мексиканской границы, где наблюдаются самые красивые и бескомпромиссные пейзажи, какие только можно вообразить: бездонное небо над пустынной возвышенностью, сформированной в пермский период и с тех пор более или менее не тронутой. Эта часть Соединенных Штатов — из самых малонаселенных, и местные называют ее «el despoblado» (безлюдная земля), двадцать часов пути на самолете и машине с восточного побережья и семь — с западного. Рядом нет ни федеральных скоростных дорог, ни крупных городов, ни сколько-нибудь значительных гражданских аэродромов. В Марфе водится множество опасных животных и насекомых (в то лето, когда я впервые появился там, работник автозаправки умер от укуса паука), а 2424 ее жителя представляют собой самую ощутимую концентрацию населения в округе, площадь которого 6000 квадратных миль — больше, чем Коннектикут и Род-Айленд вместе взятые. Изоляция настолько велика, что если вы вывалите острова Гавайского архипелага вместе с разделяющими их глубокими океанскими проливами на дорогу между Марфой и Восточным Техасом, с его вытянутыми торговыми центрами и Джорджем Бушем-младшим, перед вами все еще останется сотня миль пустой скоростной автотрассы.

Я начал регулярно бывать в этих местах летом 1996 года, с тех пор как Дафна, моя подруга, сделавшись корреспондентом местного еженедельника «Метка Великой Реки», стала появляться тут настолько часто, насколько это было возможно, чтобы фиксировать порой неуловимые пути, которыми шли совместно 2424 жителя Марфы — художники, писатели, бродяги, контрабандисты, вольнодумцы, защитники окружающей среды, солдаты и сепаратисты, объединенные, благодаря стечению обстоятельств и поразительному усердию, в нечто вроде города-государства, превратившегося в единственный в мире и ни на что не похожий музей современного искусства, а с тех пор как местный подросток, что гнал коз по скалам над расположенной неподалеку Рио-Гранде, был застрелен патрулем десантников — в место первого убийства гражданских лиц американскими военными со времен Кентского университета. [37]

Марфой звали служанку в «Братьях Карамазовых» — книге, которую читала жена железнодорожного смотрителя, когда в 1881 году безымянная остановка для пополнения запасов воды превратилась в город. Женщина читала книгу через год после ее первой публикации в России, в том самом году когда Билли Кид [38]был застрелен в соседнем Нью-Мексико, это был затянувшийся период пограничных стычек, за которым последовала война Мексики с Америкой. Но такие обстоятельства вполне в местном духе. Город притягивает странности: часть первых документов по региону относится к 1800-м годам и происходит из свидетельств индейцев и первопоселенцев о мерцающем, движущемся, похожем на живое свечении на горизонте — о Призрачных Огнях Марфы — необъяснимом оптическом феномене, который до сих пор наблюдается на краю города, где каждый вечер собирается толпа, чтобы пообщаться. Огни были главным местным развлечением вплоть до середины 70-х, когда в Марфу переехал художник-минималист Дональд Джадд, отправившийся в добровольное изгнание от того, что он назвал «легкостью и суровостью» нью-йоркской художественной сцены, чтобы жить в месте, напоминающем расположенную на возвышенности лабораторию, посвящая себя строительству, скульптуре, мебельному дизайну, музеологии, консервированию продуктов и немножко скотоводству, вплоть до своей смерти в 1994 году.

В апреле прошлого года Фонд Чинати — музей современного искусства, основанный в конце 70-х и названный по имени расположенной неподалеку горной гряды, — пригласил в Марфу архитекторов и художников, чтобы обсудить перспективы сотрудничества обеих дисциплин. Встреча, объявленная симпозиумом, больше походила на стычку. Среди участников находились: Фрэнк Гери, по проекту которого был построен Музей Гуггенхайма, незадолго до того открывшийся в испанском городе Бильбао (архитектор Филипп Джонсон тогда назвал его «величайшим строением нашего времени»); швейцарские архитекторы Жак Херцог и Пьер де Мерон, участвовавшие в основательном и неоднозначном расширении галереи Тейт в Лондоне; художник по свету и пространству Роберт Ирвин, который только что совершил неожиданный креативный вираж и спроектировал сады Центра Гетти в Лос-Анджелесе; Рони Хорн, лукавая нью-Йоркская концептуалистка, чьим скульптурным материалом служат слова (она берет отлитые из пластика прилагательные, которые описывают одновременно чувства и погоду, и укладывает их в форме здания немецкой метеослужбы); и сторонник поп-арта (по совместительству комик, любитель черного юмора) Клас Ольденбург. Эта компания провела два дня в el despobladoза показом слайдов и разговорами о работе, в то время как два историка искусства — Джеймс Аккерман из Гарварда, убеленный сединами профессор в отставке, и Майкл Бенедикт из Техасского университета, иссохший, обделенный чувством юмора постмодернист, — вели до опасного напряженный спор, отдавая должное Дональду Джадду, и стремились всех перекричать. У Дафны (ее фамилия Бил) было задание написать о встрече для пары архитектурных журналов, и я поехал вместе с ней. Организаторы рассчитывали, что приедут шестьсот человек, и мне было интересно наблюдать, что случится в Марфе, когда ее население возрастет на четверть — как если бы на выходные в Манхэттен прибыли одновременно два миллиона фермеров.