Десятая планета(изд.1945), стр. 75
– Неужели вы хотите сжечь свои работы? – пробормотал я, смотря на костер в камине. – Если вы устали и не хотите больше заниматься наукой, то вспомните о Лиз… вспомните обо мне…
– Ты прав, малыш, – бодро сказал Паклингтон. – Вы оба мои ученики. И благодаря вам я тоже чувствую себя молодым. Не беспокойся, работать я не перестану. И не жалей меня. Самое дорогое- моя наука – остается со мной. И я не один: ваша молодость – моя опора, мой резерв, с которым я пойду дальше в бой против научных предрассудков. То, что я сжег здесь, – это пустяки, личные дела. Ведь мой научный архив на змеиной станции. Сегодня утром я получил от Лиз тревожную телеграмму. Она сообщает, что очень важные причины заставляют срочно перевести мою станцию и архив из Бирмы на запад. Она уже нашла и подходящее место где-то в Верхнем Пенджабе. Она требует, чтобы я немедленно приехал. Я послал радиомолнию и жду ответа.
– Я с вами! – крикнул я с мольбою и умолк, вспомнив Эдит.
Вандок встал и учтиво поклонился.
– Возьмите и меня, ваша светлость. Поздно как будто мне менять профессию. Но уж у меня джирры будут вести себя отлично. Я переправлю всех ваших змей, куда прикажете. Хоть на вершины Гималаев. Будьте покойны. Номер четыреста двадцать один сейчас навсегда вычеркивается из списка обитателей нашей планеты. Останется Дик Вандок…
Он прислушался. По шоссе мчался мотоцикл, приближаясь к вилле.
VI
Мигли вошел в комнату, держа в руках маленький серебряный поднос.
– Телеграмма пашей светлости, – важно сказал он. Паклингтон взял с подноса телеграмму, разорвал ее, прочитал и быстро встал.
– Мигли!
– Слушаю, сэр, – наклонил почтительно голову Мигли.
– Немедлeнно вызвать сюда авто! – приказал Паклкпгтон, – Подайте мне одеться. Со мной поедет… Паклингтом посмотрел на Вандока, потом на меня, потом снова на Вандока. – Поедет Вандок, – добавил он решительно. – По-вашему, какой маршрут короче?
– Автомобилем до аэропорта на восточном побережье, вaша светлость. Оттуда воздухом до Лиссабона. На Марокко. Воздухом вдоль северного побережья Африки, Египет, Суэц, Цейлон, а из Коломбо три часа на скоростном гидроплане до Рангуна…
– Правильно, – сказал Паклингтон. – Радио Лиз об отлете мы дадим из Лиссабона. А ты, Сэм, не огорчайся. Я не прощаюсь с тобой навсегда. Я вернусь. Я знаю, что я понадоблюсь здесь, на моей родине. А тебя в Эшуорфе ждут большие радости. Ты побудешь здесь с Мигли, он покормит тебя, а утром отправляйся в родной дом. Я оставляю тебя в помощь Мигли, на вас обоих возлагается охрана этого дома. Я вернусь и должен застать все в полном порядке.
– Не беспокоитеcь! – с жаром воскликнул я.
Поднялась суматоха сборов, как всегда бывает перед спeшкoй, отъездом, и я, деятельно сочетая Миглп, не сразу услышaл гудки подъeхaвшего авто.
Мы всe спустились вниз, держа дорожные чемодепы отъезжающих, Я улучил момент, отвел Вандока в сторону и крепко сжал его руку.
– Слушайте, Вандок, если вы схитрите еще, я исколочу вас.
– Слово чести, Сэм. До свиданья! – Вандок твердо посмотрел мне в глаза и неожиданно обнял меня.
И они уехали.
Я просидел до утра в столовой. Мигли угощал меня роскошным ужином. А я должен был рассказывать ему все, что только знал, все подробности о его дочери Лиз. Он показал мне фото. Лиз стояла на террасе бунгало в полосатой пижаме и держала в руках безвредного сонного иигшу. Фото было очень эффектно, но Мигли ворчал:
– Нашла с кем сниматься. Со змеей. Вот выдумщица!
Много рассказывал мне Мигли о лорде Паклингтоне.
– Он нелюдимый человек, и у него нет друзей. Но ко мне, к вашему отцу, к моей дочке он всегда был добр. И вас он очень полюбил, Сэм. Между прочим, ваше жaлованье он велел мне перевести в Эшуорфский банк на ваше имя да еще прибавил к нему кое-что. На первое обзаведение у вас есть кое-какие гроши, Сэм.
Далее разговор коснулся моего отца и его последних минут, и когда, наконец, Мигли ушел к себе, я дал волю слезам. Я оплакивал моего бедного отца, так и не увидевшего в жизни настоящего счастья, и в то же время остро, как никогда, чувствовал, что мое счастье близко: стоят только протянуть руку, чтобы взять его. Вся моя ревность к Бобу, тоска и опасения растаяли в слезaх этой ночи.
Усталый, я уснул в кресле. Солнечные лучи разбудили меня. Я принял ванну, побрился, причесался. Мигли дал мне костюм. И я распрощался с отцом Лиз.
Я спускался к родному городу и раздумывал. Спешить нечего. Надо будет подождать, когда откроются магазины.
Я куплю скромные подарки для дядюшки, для Оливии и для…
Но, ощупав свои карманы, я убедился, что они пусты.
У меня не было ни пенса. Это меня огорчило. Банк открывался только в двенадцать часов.
Тихо я шел по каменистой тропе. Вот и остатки сгоревшсго дуба и роскошный ковер фиалок, распустившиxся к утру. Я нaрвал букетик этих нежных цветов, еще влaжных от ночной росы. С наслаждением я вдохнул их тонкий аромат. И с ним вошел в мое сердце живительный воздух родины. Все впечатления детства и ранней юности, как вихрь, налетели на меня. Мне показалось, что я никуда не уходил из этих мест, что я всегда был здесь…
Я прибавил шагу и почти мчался вниз по шоссе, и мне казалось, что солнце сияет как-то особенно, словно радуясь моему возвращению. Я перебежал через мостик и остановился, чтобы посмотреть на Эшуорф. Но увидел Эдит.
Она шла мне навстречу, опустив голову, бледная и задумчивая.
– Эдит!.. – крикнул я, бросаясь к ней.
Она подняла на меня большие робкие глаза. И счастливая детская улыбка осветила ее лицо.
– Сэм! Милый Сэм! – прошептала она.
Мы взялись за руки.
– Я вернулся, Эдит. Какая ты стала большая! Тебя не узнать.
– А ты… А ты совсем не изменился. Только… – она потупилась, – только стал еще… лучше.
– Ты ждала меня?-спросил я и отдал ей букетик фиалок.
– Спасибо, милый, – прошептала она, и ее теплые губы на мгновение коснулись моей щеки. – Конечно, ждала. Мы шли по шоссе очень медленно. Только раз в жизни бывают мгновения, которые хочется продлить навеки.
– Я все время ждала тебя, – говорила Эдит. – Но третьего дня ты подошел к киоску… Я работаю в нем… Ты сказал Бобу, что его яхту унесло в море, а сам ты сейчас же убежал…
– Разве ты узнала меня? – сйросил я.
– Как же я могла не узнать тебя, Сэм? Только я думала, что ты загордился и знать меня теперь не хочешь. И я решила держаться так же. А сегодня… Ну, я не знаю, но что-то повлекло меня на мостик…
Мы смотрели друг на друга и смеялись.
– Знаешь, Эдит… Я пережил столько удивительных приключений, что их не сразу и расскажешь, – проговорил я. – А сейчас думаю одно: "Стоило ли мне уходить отсюда? Ведь счастье-то, оно вот, рядом со мной…".
– Стоило, Сэм, – серьезно ответила Эдит. -Не спорь, милый. Я знаю тебя лучше, чем ты сам.
И кoгдa мы пришли в дoм- Дядюшка закричал, увидел
– Гип, гип, урра!! Племянник! Самюэль! Жив, малыш!..
Старая Оливия, целуя меня, рыдала от радости.
– Очень кстати, Сэм, – объявил дядюшка, когда первые восторги улеглись. Ведь тебе повестка из конторы "Литтл-юниор"…
– Из банка? – спросил я.
– Ну да… денежный перевод. И рассыльный что-то сболтнул о такой сумме, что я и не поверил…
– Местный перевод? – осведомился я, думая о Паклингтоне.
– Да отправляйся хоть сейчас, сам узнаешь, – заторопил меня дядюшка.
Взяв с Эдит слово подождать меня, я отправился в банк.
Старший клерк вскочил со стула, лишь только услыхал мою фамилию.
– Мистер Пингль? Как же… как же… Мы посылаем вам уже третье извещение. Вам перевод из Голливуда. И письмо… Надеемся, что вы откроете текущий счет у нас, мистер Пингль!
– Дайте письмо! – нетерпеливо попросил я.
Вот что было в письме:
"Уважаемый мистер Пингль. Позвольте сообщить вам, что… Нет, милый Сэм, не умею я писать официальных писем. Лучше я напишу тебе попросту, как своему талантливому ученику. Это пишет тебе твой Клипс. Здравствуй, парень. Надеюсь, что ты, наконец, добрался до своего городишки. Наш адвокат Годвин узнал твой точный адрес от своего приятеля, следователя Грега, и сообщил его мне. Оба они шлют тебе большой привет, особенно Грег. Он очень польщен твоим отзывом о его деятельности, переданным ему от тебя каким-то Беном, неизвестным мне. Пишу я тебе, чтобы разъяснить некоторые подробности, которые ты, вероятно, захочешь узнать, когда получишь посылаемые деньги. Видишь ли, когда тебя привели в суд в первый раз, то в ложе журналистов сидел наш Гарри Пимпернель, король сценаристов. Какими судьбами занесло его туда, он сейчас объяснить не может. Злые языки утверждают, что его двигатель внутреннего сгорания работает обычно на винных парах. И вот наш Гарри сидел на суде и скучал. Его терзали угрызения совести, так как он уже проел аванс за заказанный ему сценарий, но написал только половину первой части. И вдруг ты заявил суду, что ты "Человек легче воздуха". И тогда внезапное озарение снизошло на нашего Гарри, святое творческое вдохновение стало вырастать в его голове, как райское дерево, грозящее покрыться золотыми плодами. Сюжет, острый, как мексиканская наваха, был готов в ту же минуту.Мы, Сэм, люди деловой складки. Еще через минуту Годвин был нанят тебе в защиту. Ему пришлось попотеть, но он справился и положил судью на обе лопатки. Короче говоря, за ночь был написан сценарий. А на следующий день король экрана Чарли Биччер уже снимался в павильоне перед аппаратом. Чтобы тебя не тревожить, все делалось от тебя втайне. Но Чарли не рисковал кувыркаться в воздухе. Он плохой спортсмен. И гвоздь фильма смертельный прыжок должен был проделать ты вместо Чарли. Конец фильма предполагался в двух вариантах.