Пещера чудовищ(изд.1943), стр. 30
Этот последний, впрочем, ничем не напоминал о своем существовании. Я внимательно, даже с подозрительностью, присматривался ко всему, что происходило кругом, но ничто не давало мне повода к каким-либо опасениям. Таинственные доктора, видимо, отказались от мысли преследовать убежавшего от них пациента, ввиду трудности такой задачи. Очевидно, они рассчитывали на то, что Жан будет молчать, и, казалось, покорились своей судьбе и примирились с его побегом. Тем не менее, мы ни на минуту не забывали об осторожности, и Жан, всегда имевший при себе оружие, никогда не выходил из дому один, а я непрестанно следил за всем; и я должен сказать, что напряженность моего внимания ничуть не ослабевала, хотя и перешла в привычку.
За все это время, вплоть до того, когда барон д'Арси устроил спортивное состязание, в нашей жизни не произошло ни одного достойного внимания события. Но и то событие, о котором я собираюсь сейчас говорить, осталось неизвестно окружающим, так как касалось лишь лично меня и относилось к области чувств.
Если бог существует, пусть он будет мне свидетелем, Фанни, что я никоим образом не собирался признаться вам в своей любви именно в этот день.
О, конечно, я чувствовал, что момент объяснения приближается! Я чувствовал также, что все покровительствует моей любви к вам: ваш полный счастья взор, ваша дружеская улыбка, ваша жизнерадостность и те маленькие хитрости, которые на моих глазах зарождались в вашей хорошенькой головке… Тысячи едва заметных, неуловимых мелочей! И от всего этого было так хорошо на душе… Но где-то там, в глубине сердца, у меня все-таки таился страх. Да, да, страх! В моем возрасте имеешь перед собой уже слишком много грустных примеров, и я видел слишком много разочаровавшихся влюбленных.
Это спортивное празднество было ниспослано мне самой судьбой. Оно было заранее начертано в книге моей жизни.
Вы помните, Фанни, какая была чудная погода? Это было в воскресенье, 1 сентября. Все население Бельвю направилось к замку барона д'Арси. На протяжении трех километров тянулась непрерывная цепь пешеходов. Вы приехали в лимузине Ля-Эллери; я обогнал вас на своем торпедо как раз у Шофура…
Вы, конечно, помните, Фанни: «гвоздем» праздника должна была стать автомобильная гонка.
Нас было семеро состязавшихся. И с каждым из нас должна была ехать дама. Я был заранее уверен, что вы отклоните предложения шести других участников, чтобы сесть рядом со мной в моем торпедо. Я в этом был уверен. И все-таки, если бы вы только знали, как вы меня осчастливили тем, что действительно согласились ехать со мной!
Нас было семеро. Мы должны были состязаться на медленность пробега, затем показать свою ловкость, благополучно пробравшись сквозь лабиринт расставленных на дороге кеглей, а после того проявить спокойную уверенность и уменье сохранять равновесие на подвешенном в воздухе и качавшемся как качели мосту. Кроме того, нам предстояло описать несколько цифр и вензелей при движении задним ходом и, наконец, сделать пробег на скорость, десять раз проехав взад и вперед по отмеченному пространству в сто метров длиной.
Я до сих пор вижу перед собой величавую эспланаду замка. Я до сих пор слышу восторженные возгласы зрителей, которые приветствовали мою скромную победу… Нас засыпали цветами. Когда мы проезжали мимо выстроившихся в ряд экипажей, я понял, что восторженная симпатия публики относилась к нам обоим вместе и словно соединяла нас друг с другом крепкими узами. На всех лицах я читал одну общую мысль. Когда мы проезжали мимо, я слышал, как говорили: «Какая хорошая пара!» В момент энтузиазма эти люди как бы предрекали нам счастливое будущее… Вы были прекрасны, Фанни, в этот день! На щеках у вас играл яркий румянец, глаза сияли. Вы не пытались скрывать, что этот мимолетный триумф доставлял вам искреннее удовольствие. Да к этому еще примешивался и некоторый нервный подъем, так как во время состязания были, конечно, головокружительные моменты, когда невольно напрягались все мускулы и казалось, что авария неизбежна… Теперь у меня было такое ощущение, точно я получил два приза вместо одного.
Наши друзья, как милые, любящие заговорщики, смеясь, настояли на том, чтобы я с вами вдвоем возвращался в своем маленьком торпедо, украшенном розами. Мы сделались центром какого-то внезапно возникшего заговора. Казалось, что всем присутствующим вдруг открылась наша судьба и каждый спешил внести свою лепту, стремясь приблизить к нам решающий момент.
Мы бесшумно скользили по тенистой дороге. В обрамленном гирляндами цветов стекле автомобиля я видел перед собой отражения вашего милого лица. Воспользовавшись тем, что другие машины впереди нас подняли страшную пыль, я свернул на боковую дорогу. Мне потом говорили, что мы неслись по полю, словно бежавший из оранжереи розовый куст в полном цвету.
Я взял вашу руку, Фанни. Ваша рука спокойно лежала в моей руке, и я мог ее прижать к своим губам.
Значит, вы меня тоже любили!
Вы посмотрели на меня. Я вздрогнул. Наше молчание было знаком взаимного обета…
Спустя несколько секунд я вам сказал:
– Если вы согласны, мы обвенчаемся через месяц.
Вы, точно очнувшись, внезапно вскрикнули:
– Нет, нет! Это невозможно!
Я удивился:
– Почему? Ведь мы оба свободны. Зачем же откладывать свадьбу? Кроме того, мне бы очень хотелось, чтобы в этот день Жан Лебри был еще с нами.
– Жан Лебри? – воскликнули вы. – Но именно поэтому… именно из-за него…
Вы смотрели на меня с изумлением, но я в свою очередь не мог оторвать от вас пытливого, недоверчивого взгляда.
– Мне кажется… мне кажется, что нам не следует ничего ему говорить… – прошептали вы, опустив глаза.
Меня точно ударило громом. Вероятно, я побледнел, как полотно. Вы схватили меня за руку и сказали:
– Мой друг, будьте благородны до конца. Я думала, что вы сами видите… Бедный мальчик будет так огорчен! Но не подумайте, ради бога, что он признался мне в своей любви… Нет! Но я и без того это знаю. Подумайте теперь сами, могу ли я разбить ему сердце. Разве можно заставить страдать того, кто должен так скоро нас покинуть? Ведь и вы сами, мой друг, только что выразили опасение, что вряд ли Жан Лебри будет присутствовать на нашей свадьбе, если мы отложим ее даже только на два месяца. Его уже не будет тогда в живых. Разве не лучше нам поэтому подождать?
– Да, – согласился я, – мы подождем. Вы правы, Фанни, так будет лучше. Вы благороднее меня, Фанни! Простите меня, я ничего не замечал. Я преклоняюсь перед вами. Я вас люблю!
– Я тоже вас люблю, – медленно проговорили вы.
Кровь снова прилила к моему лицу.
Мы вернулись, держа друг друга за руку. Я ежеминутно взглядывал на вас, любуясь вами, как любуются цветком розы, среди которых вы были самой прекрасной, благословляли нас своим благоуханием. Некоторые из них от движения машины осыпались и устилали позади нас дорогу своими лепестками.
8. РАДИОГРАФИЯ
Я был грустен и мрачен. Я был раздражен. Мой дебют в роли влюбленного начался с того, что я проявил присущую всем влюбленным недальновидность. Жан любил Фанни, а я даже не догадывался об этом, хотя жил рядом с ними… Но так ли это? Может быть, Фанни ошиблась? Ее могла ввести в заблуждение удивительная мягкость Жана. Этот застенчивый мальчик был на редкость нежен и ласков. Проявление дружбы, проявление самой платонической привязанности носили у него такой характер, что легко могли быть приняты привыкшей к поклонению барышней за чувства совершенно иного порядка…
Я старался восстановить в своей памяти мельчайшие подробности недавнего прошлого. Я беспощадно подвергал это прошлое исследованию, как судебный следователь. И я припомнил тысячи красноречивых фактов…
В течение нескольких дней я следил за поведением Жана по отношению к Фанни и, к стыду своему, должен сознаться, что следил и за ней самой…
Она была права. Следовало молчать и ждать.
«После моей смерти!» Теперь эта зловещая фраза Жана Лебри приобрела двоякий смысл. Его смерть одновременно даст мне возможность постичь тайну Прозопа и жениться на Фанни. Судьба заранее словно готовила мне утешение у смертного одра моего друга Жана Лебри.