Неолиберальная реформа в России, стр. 11
Из всего сказанного вовсе не следует, что экономика СССР была устроена хорошо и ее не надо было реформировать. Речь о том, что политизированные экономисты навязали обществу фальшивые критерии эффективности и с помощью ложных аргументов убедили разрушить лучшую часть национального достояния — научно-техническую систему и самую развитую часть промышленности и сельского хозяйства. Кроме того, они призвали к демонтажу всех систем социального обеспечения, которые позволяли при весьма небольшом еще национальном богатстве создать всем гражданам достойный уровень жизни.
Но самое поразительно заключается в следующем. Реформа в России длится более 15 лет, все получили за эти годы большой и наглядный опыт. Допустим, советское хозяйство было плохое, но как же можно было пропагандировать переход к такому типу хозяйства, который несравненно хуже советского? Ведь в самом лучшем случае элита мирового сообщества экономистов в этом вопросе ошиблась. Так надо признать это и совместно выяснить причины ошибки! Как можно отказываться от пересмотра ошибочных воззрений — и продолжать называть себя учеными? Ведь российские реформаторы в 1990–2000 гг. точно выполнили предписания экономистов МВФ и огромной армии западных экспертов, которые были консультантами правительства Ельцина.
Реформы породили абсолютно ненормальную экономическую систему — в ней происходит отток средств производства из отраслей, призванных удовлетворять самую острую, жизненную потребность. Значит, сделана фатальная ошибка в экономической политике (если хозяйство не удушается преднамеренно или из корыстных побуждений — мысль, которую мы в первом приближении отвергаем).
Вот только один пример. Первая жизненная потребность — питание. В СССР был обеспечен достаточный и сбалансированный по основным показателям рацион питания, и он улучшался (при всех известных дефектах в системе переработки, хранения и распределения). Имея 6 % населения Земли, СССР производил 13–16 % продовольствия. Да, улучшали рацион населения импортом, из 70 кг потребляемого на душу населения мяса импортировали 2 кг (зато экспортировали 10 кг рыбы).
Чего добились реформаторы? Создали такие условия, при которых производство продовольствия в России стало убыточным — при том, что крестьяне прекратили капиталовложения и снизили даже собственное потребление до небывалого минимума. Рынок — механизм, соединяющий производство с общественной потребностью, и он это якобы делает лучше, чем план. В России мы имеем острую общественную потребность в продуктах питания, а значит, в удобрениях, используемых в сельском хозяйстве. И имеем развитое производство удобрений. Как соединил производителя и потребителя удобрений тот «рынок», который создан нынешним режимом? Он их катастрофически разъединил. Перед этим, в 1988–1991 гг. была проведена массированная идеологическая кампания против применения минеральных удобрений (по своему типу сходная с кампанией против металлургии и энергетики). Динамика поставок удобрений сельскому хозяйству России показана на рис. 3.
Рис. 3. Поставка (продажа) минеральных удобрений сельскому хозяйству РСФСР и РФ (в пересчете на 100 % питательных веществ, млн. т.)
Проект века — деиндустриализация России
В 90-е годы XX века, после ликвидации советского строя, новый политический режим принял к исполнению программу МВФ, главные идеи которой были выдвинуты ведущими и официально признанными экономистами Запада. Эти идеи господствовали в западных СМИ и внедрялись в сознание образованной элиты Запада и в массовое сознание западного общества.
Одной из принципиальных установок программы реформ в России в то десятилетие было проведение деиндустриализации страны. Это — беспрецедентная по своей направленности и масштабу программа. История не знала примеров сознательного демонтажа промышленной инфраструктуры огромной индустриальной страны. Эта промышленность представляла собой примерно половину всей техносферы России, причем половину, неразрывно связанную со всеми системами жизнеобеспечения. В этой части техносферы были сосредоточены высокоорганизованные потоки материи и энергии колоссальной интенсивности, огромные запасы материальных ценностей и потенциальные источники опасности. Здесь находилась примерно треть всех рабочих мест страны. К промышленности примыкал мощный унаследованный от СССР научно-технический потенциал.
Очевидно, что решение демонтировать такую систему было сопряжено с исключительно высокой ответственностью и рисками. Сама эта операция представляла собой совершенно новый и необычный вызов всей экономической науке. Ведь для подобной программы не было ни теоретической базы, ни эмпирического опыта. Побудив правительство России предпринять такую программу, элита западной экономической науки была обязана обеспечить ее непрерывное научное сопровождение, постоянный мониторинг процесса и регулярный гласный — в мировом масштабе — анализ результатов и прогнозирование последствий.
Этой обязанности западные экономисты не выполнили. Как только хозяйство и социальная сфера России стали при первых же шагах реформы втягиваться в катастрофу, вся большая бригада западных экспертов и советников замолчала. Были отрывочные реплики вскользь, в основном общего морализаторского характера отдельных персон. Но никогда за этими репликами не стояло мнения сообщества, основанного на нормальном техническом анализе и зафиксированного в нормальных, принятых в науке формах. Не было целостных текстов и выступлений, которые затем были бы представлены в научной литературе и СМИ как рациональные умозаключения, определяющие парадигму.
Та интеллектуальная оппозиция, которая пыталась в России противостоять доктрине деиндустриализации, искала такие тексты, которые были бы для нее большим подспорьем — и не находила. Более того, уже первые, очень робкие попытки правительства Примакова, а затем и администрации В. В. Путина остановить процесс деиндустриализации вызвали крайне резкие, часто беспрецедентно грубые окрики западных политиков и СМИ — при полном молчании элиты экономической науки. А правительство Белоруссии, которая определенно отказалась от программы деиндустриализации, прямо названо диктаторским, а Белоруссию уже чуть ли не зачислили в страны-изгои. Почему же молчит экономическая наука? Ведь экономические и социальные результаты решения Белоруссии налицо.
Вспомним: те действия, которые были совершены над промышленной системой России, всего за 4 года вызвали спад объема производства более чем в два раза! А гражданское машиностроение сократилось почти в шесть раз. Динамика дана на рис. 4.
Рис. 4. Объем производства промышленной продукции в РСФСР и РФ (в сопоставимых ценах, 1980 = 100)
В докладе американских экспертов (А. Эмсден и др.) говорится: «Ни одна из революций не может похвастаться бережным и уважительным отношением к собственному прошлому, но самоотрицание, господствующее сейчас в России, не имеет исторических прецедентов. Равнодушно взирать на банкротство первоклассных предприятий и на упадок всемирно-известных лабораторий — значит смириться с ужасным несчастьем».
Но ведь дело не в равнодушии и не в уважении к прошлому. Явлинский, Гайдар и Чубайс делали в точности то, чему их научили их американские наставники. Давайте говорить не о морали этих личностей-пешек, а о той парадигме, которая предопределила их действия. Одни эксперты при виде российского «ужасного несчастья» торжествуют, другие страдают — это их личное дело. России, да и всему человечеству нужна их рефлексия как ученых. При их участии и даже под их интеллектуальным давлением на глазах всего мира был поставлен жестокий, травмирующий эксперимент над хозяйством большой страны. Эксперимент дал исчерпывающую информацию — так подведите итог, сообщите выводы! Этого не делается. Значит, вы, господа, недобросовестны.