Вспять: Хроника перевернувшегося времени, стр. 31
— Законность ты соблюдаешь? — грохнул кулаком по столу водила Семен Ломтев, страшно раздраженный из-за того, что в субботу был на подъезде к Хабаровску, где ему светило хорошее вознаграждение, проедал последние деньги, терпел холод и голод, и вот на тебе — с пятницы покатил обратно, три дня не верил, что всё так плохо, упорно ехал вперед и неизменно оказывался дальше от Хабаровска, чем был накануне, а теперь приблизился вплотную к Придонску, откуда выехал в понедельник. — Законность он соблюдает! — повторил Ломтев, поворачиваясь ко всем, и видел вокруг единодушную поддержку. — А сам кормит тухлятиной, обвешивает, обсчитывает на каждом шагу! Кормить дерьмом ребятишек можно, а пивка им хлебнуть нельзя?
Все согласно закивали, хотя некоторые были здесь в первый раз и ничего не знали про тухлятину, обвесы и обсчеты, а остальные до этого момента были в общем-то довольны и едой, и вполне умеренными ценами, и обслуживанием — иначе с чего бы они оставляли Наде и Люде чаевые?
Услышав оскорбительные слова «тухлятина» и «дерьмо», из кухни выглянул обиженный повар Сурен. Он был мастер своего дела, повар-интеллигент, еще молодым человеком заслуживший славу одного из лучших кулинаров Баку, откуда вынужден был срочно уехать с семьей и почти без вещей после сумгаитского погрома 88-го года, не дожидаясь, когда подобное повторится в Баку.
Один человек нерусской национальности — это всего лишь один человек нерусской национальности, если же их оказывается двое, это уже всем известное «понаехали тут». А дальнобойщики, надо сказать, люди в этом отношении не толерантные, каждый в душе националист, а то и черносотенец: как и все шоферы России, они обижены тем, что приезжие якобы отнимают у них работу.
Поэтому появление Сурена, даже не успевшего ничего сказать, вызвало общий сдержанный рык. Но Сурен, увы, не уловил настроения, он сказал:
— Если кого-то качество моего кушанья не устраивает, покажите конкретно, пожалуйста, что именно плохо приготовлено, и если вдруг это так, чего быть не может, то я вам моментально заменю и принесу свои извинения!
Эта тирада вызвала минуту молчания, после которой Ломтев громко выдохнул:
— Надо же! Мало что азер, он нам на нашем родном языке лекции читает!
— Мы не азеры! — крикнул Рафик.
— А какая разница? — ответил кто-то. — Тащи пиво, тебе говорят! Всем!
Но Рафик не притащил пиво. Он сразу понял, чем все может кончиться. Он сказал Люде. Наде и кассирше Вале:
— Вы свободны, женщины, уходите.
И ушел сам, взяв за локоть Сурена.
— Разграбят! — сказал Сурен.
— Пусть.
И начался действительно грабеж. Шоферы и пацанов угостили, и себя не обидели.
Оставив после себя сломанную мебель, опустошенный бар и побитые стекла, посетители удалились, а охмелевшие Чучел, Проня и Сопля захотели мести. Вооружившись столовыми ножами, они искали в кладовках и подсобках Сурена и Рафика и, конечно, не нашли. Тогда, позабыв о намерении ехать в Придонск, бросились в город с криками:
— Наших бьют!
Каких наших, кто бьет и за что, они не объяснили. Но этого и не потребовалось: два ящика крепкого пойла, прихваченные ими в кафе и тут же выпитые рупьевскими пацанами, ввели в курс дела без всяких слов.
И помчались.
Они мчались, не зная, куда мчатся, и оказались в центре города — где магазины, учреждения, заведения общепита, всякие частные конторы и, на площади с памятником Ленину, — кинотеатр. Как известно, магазины сейчас строят все со стеклянными витринами, чтобы с улицы был виден товар, а учреждения и конторы, наоборот, построены традиционно глухо, с нарочито узкими дверьми, чтобы посторонним ничего не было видно — мало ли что попадется праздному глазу? Естественно, все двери были тут же закрыты, но, если учреждения и конторы этим спаслись, то магазинам не помогло.
Увидев еду, одежду, всякие красивые вещи: телевизоры, телефоны, мотоциклы и мопеды — да мало ли! — подростки сразу же поняли цель своего набега. Витрины были сокрушены в считаные минуты.
Всего подростков от двенадцати до двадцати лет было около сотни — огромное число в масштабах такого города. Полиция, МЧС и прочие органы власти не вмешивались, понимали, что бессмысленно.
Подростки пили, жрали, носились на мопедах и мотоциклах, кидались друг в друга пивными банками. Когда же взломан был магазин «Охота», повторилось то, что случилось в городке Блеквайт, а потом произошло в сотнях, а то и тысячах городков, городов и мегаполисов. Поселков и деревень, впрочем, тоже. Сначала стрельба велась по окнам, по огромным телевизорам в магазине «Электроника», по фонарям, по стеклам стоявших на площади машин, по памятнику В. И. Ленину — с наименьшим ущербом, потому что на бронзовом истукане почти не оставалось следов. В горячке кто-то кого-то задел случайной пулей, этот кто-то возмутился и ответил выстрелом, угодив не в того, кто стрелял, а в того, кто попал под пули. Это был, кстати. Сопля. Проня и Чучел вступились за Соплю и изрешетили обидчика из своих дробовиков. Но у того были друзья, они не остались в долгу.
Тут город понял, что дело серьезное.
Первыми прибежали матери с криками, воплями, слезами, увещеваниями, руганью. Ни у кого из погромщиков, к счастью, не поднялась на них рука. За матерями явились и отцы, отобрали оружие, за отцами подоспела власть. Уцелевших засадили в районный отдел милиции, забив до отказа и камеры, и кабинеты, а раненых и погибших отвезли в больницу.
Тихон Семенович с верной помощницей Ольгой были в шоке, как и весь персонал больницы. Заведующий клиникой Румчик Андрей Андреич вышел из своего кабинета, постоял, посмотрел и молча скрылся, из двери аппетитно повеяло малосольным огурчиком, копченой свининкой, слышалась приятная музыка и приглушенный девичий смех: Румчик явно устроил себе пир во время чумы.
— Что делать будем? — спросила Ольга.
— Мертвых в морг, раненых оперировать, — сухо сказал Тихон Семенович.
— А толку? Завтра все равно на них все заживет.
— А если нет? А если завтра будет вчера? То есть именно завтра? Если те, кого я сейчас могу спасти и не спасу, перекинутся насовсем, я что, потом должен буду про них кошмары во сне видеть?
И тут же в двух операционных началась работа, на помощь Тихону Семеновичу примчался Костя Мачурин, который был отличным хирургом, а в скорую помощь его перевели за использование помещения, где хранились матрасы, в качестве фотостудии. Там Костя, являясь заядлым фотолюбителем, снимал полуобнаженными стройных сотрудниц и пациенток — кто пожелает. Желали почти все, считая, что им есть что показать, главное — выбрать ракурс.
А ракурсы Костя как раз выбирать умел. «Понимание женской анатомии, — не раз говаривал он, — гораздо важнее понимания женской души. Ты разбуди ее анатомию, а душу она сама тебе раскроет».
Эти не имеющие отношения к делу подробности всплыли только потому, что очень уж страшно называть количество пострадавших в тот злосчастный вечер.
Но назвать придется — ради правды.
Их было 23 раненых и 8 убитых.
И никто не мог дать гарантии, что раненые завтра станут целыми, а мертвые оживут.
30 сентября, воскресенье
ПО ЕВРОПЕ ПРОКАТИЛАСЬ ВОЛНА ПРОТЕСТА ПРОТИВ ФИНАНСИСТОВ И БАНКОВ
В НИГЕРИИ ВЗОРВАЛИ ЕЩЕ ОДИН ХРИСТИАНСКИЙ ХРАМ
ВО ВСЕМ МИРЕ ПРОДОЛЖАЮТСЯ ГРАБЕЖИ И ПОГРОМЫ
АМЕРИКА ИЛИ РОССИЯ СБРОСИТ ПЕРВУЮ АТОМНУЮ БОМБУ?
В РУПЬЕВСКЕ ПУБЛИЧНО ВЫСЕКЛИ ПОДРОСТКОВ
Волны протеста прокатывались каждый день, по разным поводам, поэтому на подобные новости уже не обращали внимания. К сожалению, и весть о взрыве христианского храма относилась к числу привычных. Мечети взрывали тоже. И синагоги, и даже труднодоступные буддистские храмы. Религиозные экстремисты вообще оживились по всему миру. Их лидеры всегда заявляли, что возглавляют борьбу не против людей, а против зла и во имя идеи. К сожалению, в ходе борьбы гибнут и люди, но что делать, если они по-хорошему не понимают? Теперь появилась возможность бороться за идею без человеческих жертв во многих местах и каждый день.