Большая книга перемен, стр. 129
Завершал экспозицию отдел о современном Сарынске, гордостью которого являлся макет города, над которым кропотливо трудилась группа работников два с лишним года, зато видны были и каждая улочка, и каждый дом.
Земляк рассматривал с интересом.
– Надо же, – сказал он. – Красота какая. Прямо как с высоты птичьего полета. Не узнаю, где тут что, кто расскажет?
Окружающие чиновники были не дураки, они понимали, что самовольно на этот призыв никто не должен откликаться, даже сам губернатор. Вот он, момент сватовства, вот сейчас будет сделан намек, кому лететь к звездам.
Они молчали.
– Давай ты, что ли, Максим Витальевич, – предложил Земляк, то есть в данный момент Сват.
Максим подошел к огромному столу с макетом, взял указку.
Но тут решительным жестом указку у него перехватил брат, Павел Витальевич.
У всех мгновенно появилось предчувствие скандала. Кто-то из задних благоразумно вышел на цыпочках, чтобы при сем не присутствовать.
Проморгал Максим, не устерег Павла. Узнав о приезде Виктора Викторовича и понимая, что Павлу не присутствовать на встрече нельзя ни под каким предлогом (включая трагическую гибель невесты), Максим прислал в помощь Сторожеву еще двух специалистов-наркологов, приехал сам, выслушал от брата много неприятного, отвечая одним и тем же:
– Павел, надо прийти в себя! Сам понимаешь, что надо! Для дела, для семьи, для города, в конце концов!
И добился своего: через день Павел бросил питье, еще два дня лежал пластом, и вот сегодня восстал и появился – бледный, осунувшийся, но это-то как раз можно объяснить Земляку, если спросит, – горе у человека.
Павел Витальевич взял указку, что, конечно, вызвало легкое удивление в глазах Земляка, но он тут же кивком головы выразил согласие: ну что ж, Павел Витальевич, так Павел Витальевич.
И Костяков-старший начал:
– Где тут что, Виктор Викторович? Это, сами видите, центр, тут у нас появилось много домиков бизнес-класса, каждая квартирка по двести метров, есть двухэтажные. А вот видите, на окраине коробочки, это для народа. Метров так по семьдесят максимум, а чаще по сорок-пятьдесят. Что еще? Вот комбинат мясопродуктов, который по профилю занятий принадлежит нашему министру сельского хозяйства Михалюку, то есть не министерству, а именно министру. А вот частный пансионат на берегу Волги, рядом с городом, который, пансионат то есть, принадлежит, тоже по профилю, министру здравоохранения Галине Максудовне Зариповой, она же Гюльчатай, как мы ее любовно называем. А вот эти пятьдесят гектаров нашего лесопарка, где строятся коттеджи, видите, какие красавцы, принадлежат эти гектары министру лесного хозяйства, уважаемому Дмитрию Ивановичу Постникову, напополам с вами, Виктор Викторович. Но это мелочи! Главного тут не видно, Виктор Викторович! Главное – бюджетные деньги из центра, которые зарыты в канализацию, водопровод и прочие коммуникации! А дороги! Смотрите, какие они тут все ровные, красивые, хотя на самом деле во всем Сарынске не найдешь ни одного километра приличного асфальта, кроме как перед Домом Правительства. А ведь деньги выделялись огромные, Виктор Викторович! Федеральные деньги! Вы же помогали их выделить, благодетель, спасибо, миллиарды рублей спустили нам сверху! Но министру дорожного строительства семью содержать надо? Надо. Вот он пару миллионов себе и взял. А у него замы и вообще целый аппарат. Остальное разворовали низовые звенья. Да еще вам, Виктор Викторович, надо вернуть законные шесть процентов на развитие партийной деятельности и для вашего личного пользования. Надо? Надо. Иначе откуда у вас триста миллионов долларов состояния, о чем вся страна знает, притом, что вы никогда в жизни не занимались предпринимательской деятельностью? А? Если бы вы были ихтиозавр, тогда бы успели честно накопить с зарплаты за миллионы лет, но вы ведь не ихтиозавр, Виктор Викторович! В том-то и ужас, что вы не ископаемый, вы не истлели, вы живее всех живых или, если хотите, мертвее всех мертвых, как вам больше нравится?
Все окаменели. Один только Виктор Викторович приятно улыбался, будто ему говорили сладкие вещи. И, улучив момент, когда Павел Витальевич запнулся, переводя дух, Земляк вставил:
– И охота вам сплетнями пробавляться?
Павел Витальевич швырнул указку на макет, сломав несколько красивых домиков, и закричал:
– Да б… вы железные, что ли, все? Сплетни? Все тут знают, что это правда! И я знаю, я что, не тем же, б… повидлом мазан? Но хоть бы, твари, глаза опустили, когда вам это говорят, нет, б… улыбаются! Вот ты смотришь на меня, Виктор Викторович, сука, и у тебя же, б… ни одна жилочка не дернулась! Тебя где-то так выучили или сам научился? А эти тоже – макетик состряпали! Стоят, любуются, и каждый ведь здесь видит место, из которого он хапнул, за исключением честных людей, которые тоже есть и которых я прошу выйди отсюда, из этого поганого места! Честные, уйдите, не марайтесь! А?
Никто не шевельнулся.
Павел Витальевич захохотал.
– До чего дошло, Виктор Викторович, смотрите, никто не вышел, честные боятся признаться честными, потому что страшно оторваться от коллектива! Нет, я все понимаю. Можно жульничать, обманывать людей, воровать явно и тайно, все можно, то есть нельзя, но вы понимаете, о чем я. Можно! Меня другое мучает – как вы терпите собственную подлость, как вы живете со своим сучьим лицемерием каждый божий день? Как у вас глаза не лопнут от вранья, как вас паралич не е…т, как вы спите, суки, вот чего я не понимаю! Вы же сейчас даже молча врете – молчите, значит, врете!
Павел Витальевич выбился из сил, вытер пот со лба.
И в этой паузе ясно послышался голос Максима Витальевича:
– Да, в краеведческий музей. Посталкогольный синдром, белая горячка, попросту говоря. Ждем!
Все повернулись и увидели Максима с телефоном в руке, стоявшего в сторонке, у окна.
И всем тут же стало легче: каждому известно, что Павел Витальевич подвержен запоям. Вот оно, оказывается, в чем дело! То, что Костяков-старший выдавал тут за правду, их действительно не волновало, их волновал скандал, им неловко было перед Виктором Викторовичем. И вот все разъяснилось – просто и легко.
Максим подошел к брату и спросил:
– Как ты, Паша?
– Нашел выход, молодец? – ответил Павел. – Умный, весь в меня. Ладно, пусть будет так. Все равно ничего не изменишь. Эх, суки вы, суки.
– Пойдемте, – вежливо скомандовал всем Виктор Викторович. – Человеку плохо, а мы тут… Ему воздуха не хватает. Мария Александровна, что же у вас в такую жару окна все закрыты?
– Температурный режим, – ответила директорша. – Это спасибо, кстати, вам, кондиционеры поставили, а до этого большие трудности испытывали.
Скорая помощь прибыла с невероятной быстротой, будто стояла на соседней улице. Врачи прибежали, стали хлопотать вокруг обмякшего и ставшего серым Павла Витальевича. Максим дал врачам кое-какие указания и через несколько минут очутился опять возле Виктора Викторовича. До самолета было еще время, поэтому Максим предложил посетить Холм Славы, недавно насыпанный в честь очередного юбилея Победы в Великой Отечественной войне; недавно там школьники по собственной инициативе высадили аллеи и клумбы. Мероприятие достойное, патриотичное и, главное, прикрывающее собой тот скабрезный инцидент, что произошел в музее. Все оценили находчивость Максима Витальевича, Виктор Викторович тоже отнесся доброжелательно.
Посетили холм, постояли в скорбном молчании. Возвращаясь, многие отметили, что Земляк и Максим Костяков, отойдя в сторонку, несколько шагов сделали вместе, о чем-то говоря.
Сватает, думали они. Ох, сватает!
И по-доброму завидовали. При этом никто не сомневался, что монолог больного Павла Витальевича не окажет ни малейшего влияния на отношения между Виктором Викторовичем и Максимом Витальевичем. Известно: если Сват что решил, это твердо, он своих решений не меняет.
62. СЯО ГО. Переразвитие малого
____ ____