Плоть (авт. сборник), стр. 65
— Я был ребенком!
— Верно, но не таким уж невинным, как воображаешь теперь. Мы тогда часто смеялись над тобой — не потому, что ты голый, а потому, что ты казался себе ужасно испорченным и одновременно был в тайном восторге от сознания, что совершаешь грех. Эта тайна была прямо-таки написана у тебя на лице! Представляешь, если бы тебя тогда застукали родители? Славную порку ты бы получил, а?
— Да уж. Но когда мальчишке говорят, что чего-то делать нельзя, он сперва пытается попробовать — почему нельзя. Кроме того, это было так… забавно. И весело.
— Значит, тогда ты так не стыдился своего тела? А теперь стыдишься. Тебя убедили в этом, да? Я еще понимаю, когда ваши женщины наряжаются — у большинства из них куча недостатков, которые надо скрывать…
— Не будь злючкой.
— Ничуть. Я говорю правду.
Джек поднялся, надел шляпу и собрал одежду:
— Прежде, чем мы пойдем за медом, Р-ли, скажи мне вот что. Почему ты отказалась от своей доли жемчуга?
Сирена поднялась и двинулась к нему, плавно ступая в воде. Капли на ее гладкой коже блестели, как маленькие хрустальные вселенные, скатываясь на песок. Р-ли левой рукой подняла тяжелые мокрые волосы и они блестели на солнце червонным золотом. Ее фиалковые глаза, не отрываясь, глядели в карие глаза Джека. Правая рука вопросительно замерла на полпути к нему. Джек сглотнул и протянул руку ей навстречу.
Она не отпрянула. Подчиняясь нежной, но твердой настойчивости мужской руки, Р-ли оказалась в объятиях Джека.
VII
Неделей позже было совершено нападение на армейский обоз. Боевики Организации с вечера вырядились сатирами. Вряд ли их маскировка одурачила бы кого-нибудь днем, да и в темноте достаточно было лишь слегка приглядеться, чтобы понять что к чему. Впрочем, это никого не беспокоило: армии королевы нужен был повод — она его получит!
Охрана обоза расположилась в таверне «Сплошное стекло». Солдаты пили пиво и резались в кости. Фургоны с оружием цепочкой выстроились на заднем дворе таверны под присмотром ездовых и сержанта, возившихся с упряжками. Сержант даже не обернулся, когда первые участники налета появились из-за сарая.
Справиться с часовыми оказалось делом несложным. Лжесатиры просто окружили изумленных солдат, практически не встретив сопротивлениями заставили их молчать. Таким ли уж неожиданным было нападение? — размышлял Джек, затыкая кляпом рот одному из солдат. Непохоже, чтобы так.
Веселый шум в таверне помешал остальным воинам расслышать скрип осей повозок и храп упряжных единорогов, когда обоз выбирался на дорогу. Выехав, похитители отбросили всякую осторожность и стали шумно погонять запряжки. Только тогда двери таверны распахнулись настежь и из них, спотыкаясь, с криком и руганью, высыпала толпа обозников, все еще с пивными кружками, деньгами и костями в руках.
Джек решил, что военные — никудышные актеры: слишком слабыми и неубедительными были проклятья, и слишком громко звучали среди них взрывы хохота.
На протяжении всего долгого пути обратно он испытывал что угодно, только не отвагу боевого задора. Больше всего было разочарования. И это все? Да ведь ему даже не пришлось вынуть свою шпагу! Еще недавно Джеку так хотелось опробовать ее на ком-нибудь или на чем-нибудь. А теперь на его плечи давил какой-то тяжелый груз, который никак не удавалось сбросить…
Даже во время своих редких свиданий с P-ли он не мог полностью освободиться от этого гнета. Слишком многое напоминало о словах, сказанных после их первого поцелуя…
Тогда он прижал ее к себе и, прерывая дыхание, повторял, что любит ее, любит, и ему совсем наплевать, что будет, когда об этом узнают, наплевать и все…
— Сейчас ты меня любишь, да. Но мы никогда не будем вместе, Джек, милый.
— Почему, Р-ли?
— Потому что это невозможно. Церковь, государство, родня запретят тебе.
— Я им не позволю. Я… Я люблю тебя, Р-ли!
— Конечно, милый. У нас есть один выход. Только один.
— Какой?
— Пойдем со мной.
— Куда?
— В горы. В Тракию.
— Я не могу этого сделать.
— Почему?
— Оставить своих родных? Разбить сердца родителей? Обмануть девушку, которая мне обещана? Быть отлученным от церкви?.. Я не могу, Р-ли… Не могу!
— Вот видишь… Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы смог.
— Пойми, Р-ли, для тебя все слишком просто. Но… Ты же не человек…
— Если б ты пошел со мной в долину по ту сторону гор, ты приобрел бы не только меня, но гораздо больше. Ты стал бы таким, каким тебе никогда не стать здесь в Дионисии…
— Кем же?
— Цельным человеком. Настоящим человеком, Джек!
— Не понимаю.
— Ты приобрел бы равновесие, единство тела и души. Твое подсознание работало бы рука об руку с сознанием. Ты перестал бы быть похожим на сумасбродного ребенка или расстроенную лиру…
— И все же я никак не пойму, о чем ты…
— Пойдем со мной в долину, где я была три года перед Посвящением. Там ты будешь среди настоящих людей. Пойми, Джек, ты сейчас… не обижайся, ты сейчас какой-то… шероховатый, состоящий из кучи привычек, черт и предрассудков, не сливающихся в единое целое. Иначе говоря, набор чего угодно.
— Просто какое-то пугало! Ну, спасибо…
— Сердись, если хочешь. Я не хочу тебя обидеть или оскорбить, поверь. Ты еще не осознал себя, своих скрытых способностей. Они спрятаны от тебя — тобой и другими. Ты сам с собой играешь в прятки, Джек. Отказываешься увидеть себя таким, какой ты на самом деле.
— Если уж ты такая цельная, почему же ты меня любишь? Такого разрозненного?
— Джек, у тебя столько же возможностей стать сильным и совершенным, как у любого человека или… гривастого. Там, в Тракии, ты сможешь стать таким, каким должен быть. Сегодня любой, кто преодолел барьер страха и ненависти, может легко научиться тому, на что у нас ушли мучительные столетия.
— Бросив все, что имеет?
— Брось все, что стоит бросать. Лучшее сохрани. Но решить, что для тебя лучшее ты не сможешь… Не сможешь, если не пойдешь со мной.
— Я подумаю.
— Джек, милый, решать надо сейчас.
— Это такое искушение. У меня просто голова кружится…
— Идем. Стреножь единорогов и оставь плуг в борозде. Не надо прощаний. Просто уйдем.
— Я… Нет, я не могу! Пойми — это так…
— Не надо извиняться, Джек. Жаль…
После этого разговора он никак не мог отделаться от мысли, что проморгал дорогу к счастью, прямую и ясную. Сперва Джек пытался убедить себя, будто он преодолел сатанинское искушение, но в конце концов осознал, что ему просто не хватило смелости отказаться от всего ради… Ради Р-ли и счастья.
Но ведь ни один священник никогда не освятил бы их брак! Хотя…
Если они любят друг друга, так ли уж необходимо, чтобы человек в рясе говорил над ними какие-то слова? Видно, эта необходимость глубоко засела в нем, раз он не ушел тогда с любимой… А ведь она сказала — если любишь, идем…
Он не пошел.
Выходит, он не любит ее?
Нет, любит!
Джек трахнул кулаком по борту фургона. Он любит Р-ли! Любит!
— Что, черт тебя побери, ты там устраиваешь? — спросил молодой Хоу. — Решил разнести фургон на кусочки?
— Отвяжись!
— Что-то ты бесишься из-за ерунды, — засмеялся Хоу, — вот, глотни-ка.
— Спасибо. Нет настроения.
— Ну, воля твоя. Твое здоровье! Уффф! Кстати, ты заметил, что Джоша Моури с нами не было?
— Не заметил.
— А мистер Чаксвилли заметил. И закатил скандал, потому что никто не мог сказать ему, где Джош. Не могли или не хотели. Но я-то знаю!..
Джек хмыкнул:
— Джо, мне это совсем неинтересно, поверь. Меня это не касается.
— Неинтересно? Дружище, да ты спятил! Это касается именно тебя! Эд Ванг послал Джоша наблюдать за кадмусами на вашей ферме.
— Зачем?
— Эд решил, что Полли еще там.
Хоу засмеялся, отхлебнул из фляги и принялся нахлестывать упряжку. Когда фургон набрал скорость, Джордж заорал, перекрывая грохот колес: