Чужая жена, стр. 58

В следующее мгновение Мара поняла, что ее тянет к Питеру как магнитом. Чтобы не поддаться этому притяжению, она вцепилась в ветку обеими руками, словно для нее это была единственная надежда на спасение.

В повисшем молчании все звуки ночи: шорохи насекомых, перекличка ночных птиц, верещание обезьян в глубинах саванны, — казалось, обступили их со всех сторон.

— Я не стану тебе писать, — наконец отозвался Питер. — Пришлось бы подбирать слова, на случай, если письмо прочтет кто-то еще. Даже если это не так, я все равно не смогу избавиться от ощущения посторонних глаз. И ограничусь набором любезностей. А я этого не хочу, лучше я запомню нас такими, какими мы были. Запомню этот день. — Он наконец отвел глаза, и взгляд его невольно скользнул по еле угадываемой в темноте среди деревьев и скал тростниковой хижине.

— Я тоже, — прошептала Мара. Их нежданная любовь представлялась ей вроде затаившегося под кожурой в мякоти плода маленького семени, беззащитного и совершенного. Оно в безопасности, пока о нем никто не знает.

— Не будем строить иллюзий, — сказала она. В ее голосе прозвучала неожиданная для нее самой твердость. Как будто ее устами заговорила дремавшая до поры глубинная житейская мудрость, заставлявшая ее произносить слова, в которые она если и верила, то лишь наполовину, но которые, тем не менее, казались ей единственно правильными в эту минуту. — Мы можем сейчас разрушить нашу жизнь и до конца своих дней сомневаться, надеяться, ждать чего-то, переигрывать все заново. И в конце концов возненавидеть друг друга за это. — Она повернулась лицом к Питеру, чувствуя острую потребность высказать ему все, заставить его понять ее. — Мы должны договориться сейчас, что никогда больше не увидимся. Только так мы сможем все сохранить.

— Мы никогда больше не увидимся, — повторил Питер. Его голос дрогнул. — Но здесь, сейчас, я хочу тебе сказать — я люблю тебя и ничего не могу с этим поделать. На самом деле люблю.

Мара увидела слезы, блеснувшие в его глазах.

— Я тебя тоже люблю. И буду любить всегда.

— Я не хотел, чтобы так получилось, — сказал Питер. — Мне следовало с самого начала знать, что с тобой я не смогу работать так, как с остальными, ведь ты не актриса, а это значит, что профессиональных барьеров для тебя нет. — Он покачал головой. — Но дело даже не в этом. Дело в том, какая ты. Я никогда не встречал никого, кто был бы похож на тебя, Мара. Я люблю тебя всю, с головы до ног.

Он замолчал, и непреодолимая тишина пролегла между ними. Мара чувствовала, что ее одолевает глубокая печаль. Когда она наконец смогла выдавить из себя хоть пару слов, ее голос прозвучал слабо и невыразительно:

— Я не знаю, как смогу жить без тебя.

Питер заглянул ей в глаза.

— Сможешь, я знаю. Ты сильнее, чем ты думаешь. Я всегда видел в тебе эту силу и вижу даже сейчас. Ты очень сильная.

Мара впитывала в себя его слова. Она хотела сохранить их, как тайный источник силы, которым можно будет воспользоваться в трудную минуту.

Внезапно тьму разорвал луч прожектора, осветивший водопой. Полоса черной воды превратилась в сверкающий океан; ночной бриз слегка волновал его поверхность. Освещенные сбоку, камыши на болоте отбрасывали длинные тени на илистые берега. Словно во сне, все казалось залитым серебром.

Со стороны приюта донеслись едва слышные рукоплескания. Секунду спустя загорелся второй прожектор. Две зебры, пьющие воду недалеко от берега, были застигнуты лучом света; их черно-белые спины отчетливо выделялись на фоне серебристого пейзажа. Они встревоженно осмотрелись и вернулись к своему занятию. На дальнем берегу показался бегемот, вразвалку бредущий вдоль болота. Следом за ним появилась газель, изящная и робкая, и, освещенная лучом прожектора, прокралась к переливающейся серебром соляной насыпи — голова ее ритмично раскачивалась в такт движениям, когда она принялась слизывать соль.

— Животные не кажутся испуганными, — прошептал Питер.

— Они думают, что это лунный свет, — ответила Мара.

Мара и Питер долго стояли там вдвоем, наблюдая за животными, бродившими в свете прожектора, будто актеры на сцене, исполняющие роль. Возможно, так продолжалось считанные минуты; возможно — прошли часы. А затем, проследив взглядом за водяным козлом, который направился к краю освещенной равнины, Мара заметила — там, в тени, что-то происходит. Огромные серые глыбы, словно плоть от плоти земли, внезапно зашевелились. Чем ближе подходили они к свету, тем отчетливей становились тени и тем узнаваемей становились они. Мара застыла от напряжения, когда разглядела колеблющиеся очертания хоботов, толстые округлые ноги, маленькие хвосты, сверкающие бивни. Ей еще никогда не доводилось видеть так много слонов близко к приюту. Разумом она понимала, что сухой сезон подходил к концу и добраться до воды было не так-то и легко. Но, наблюдая за тем, как слонихи с детенышами заходят на глубину водопоя, чтобы попить и поиграть друг с другом, а старые самцы стоят по бокам, покачивая своими тяжелыми головами, словно удивляясь увиденному, Мара на миг поверила в то, что стадо направила сюда какая-то сила свыше — в знак будущего счастья и нерастраченных надежд.

Она повернулась к Питеру, влекомая непреодолимым желанием разделить с ним чувства, вскипевшие в ней. Их глаза встретились, и волна нежности, глубокой и всепоглощающей, захлестнула их. В этот миг Мара прониклась верой в то, что все будет хорошо. Огонек любви в них не погаснет — он будет источником силы, уповать на который им придется долгие годы.

16

Мара стояла посреди гостиной, озираясь, будто очнулась в незнакомом, давно забытом месте. Коллекция старинной утвари, собранная еще Элис, вновь была расставлена по полкам серванта. Первоиздание Хемингуэя и жизнеописания знаменитых охотников, позаимствованные из собрания Руди, вновь уступили место классикам в кожаных переплетах, составлявшим библиотеку Джона. Табурет в чехле из зебровой шкуры исчез, словно его и не было, как, впрочем, и другие предметы, завезенные для антуража. Со спокойной совестью Мара могла доложить Карлтону, что все, что было убрано или переставлено для съемок, вернулось на свои места. И все же ее не покидало чувство, что что-то не так, что-то изменилось в самой атмосфере комнаты, как будто она пережила загадочное превращение, невидимое на первый взгляд. Впрочем, это чувство могло быть и следствием знания, что многие вещи, которые, казалось, застыли на месте, в действительности объявились здесь после временного отсутствия. Словно прошлое ослабило свою незыблемую власть над предметами и Рейнор-Лодж вырвался из его плена, а значит, все может измениться еще раз. Взгляд Мары пробежал по привычным корешкам книг домашней библиотеки, остановившись на потертой позолоте сказок братьев Гримм. «Давным-давно на белом свете…» — прочитала она одними губами и про себя добавила: «За тридевять земель, а именно в Сафариленде».

От нахлынувшей щемящей тоски она закрыла глаза. Не все волшебные сказки заканчиваются хорошо — вот и они с Питером расстанутся вскоре после полудня, и, возможно, навсегда. Вчера ночью они дали друг другу слово — жить не оглядываясь и искать каждый свое счастье. Вчера, когда у водопоя, словно по волшебству, в лучах света среди ночи показались слоны, Мара была твердо убеждена в правильности этого решения. Но сейчас, когда разлука приближалась, с каждой минутой таяла ее уверенность. Зато нарисованное ею будущее стало приобретать очертания темной, пугающей своего высотой горы, одна мысль о подъеме на которую вызывала усталость и опустошенность.

Мара оторвала взгляд от книжного шкафа и подошла к окну. На другой стороне лужайки, очерченной квадратом окна, она заметила край многострадальной микрофонной удочки с покрытым пушистым ворсом микрофоном. Едва она наклонилась поближе, присматриваясь, как показалась группа из четырех человек: Леонарда, Томбы, Джеми и… Питера. Видимо, они записывали какие-то реплики, которые на ночь глядя набросал Леонард, чтобы «залатать» сцены с отсутствующей Лилиан. Из своего окна Мара видела, как Питер пробежал глазами по листу бумаги, затем поднял голову к микрофону. Его губы зашевелились. Каждое слово он подкреплял жестом, словно его снимали на камеру. Закончив фразу, он повернул голову к Леонарду, ожидая его реакции. В знак одобрения тот поднял вверх два больших пальца. Затем Питер оглянулся, пристально вглядываясь в окна приюта.