Река Джима, стр. 3
— Неплохой образчик, — сказал он. — Выручишь два шекеля, может, два с половиной на рынке Иеговы. Меньше, если будешь вести дело с Товарной биржей.
— Я показывала его ювелирам в Дангчао-сити, возила даже на Ди Больд, в Коммерческую Петлю, что в Порт-Эльфьюджи. Стиль так никто и не узнал.
Человек со шрамами пожал плечами.
— Спиральный Рукав большой. — Он снова обмакнул хлеб в фасоль, повозил им и с отвращением бросил в тарелку. — Радостная? Грустная?
— Что?
— Твоя мать! Она была радостной, грустной, подавленной, пока была дома? Напуганной? Может, она от чего-то бежала, поэтому и скрывала, куда собирается.
— Мать напугана? Я даже не знаю, как это описать… Она казалась… возбужденной, полагаю. Я спросила у нее, в чем дело, а она лишь ответила, что это настолько возмутительно и чудесно, что не может быть правдой. Но если все так и было… Если так и было, то нам больше не стоило бояться Конфедерации.
Человек со шрамами и сам когда-то был агентом Конфедерации Центральных Миров, хоть и недостаточно преданным — о чем свидетельствовали шрамы на голове. Его хозяева бессердечны и безжалостны — по сравнению с ними Гончие казались игривыми щеночками, — и на миг ему стало не по себе. Если дочь расспрашивала у всех подряд, слова, которые она только что сказала, могли услышать многие, и неминуемо, как смерть, они дойдут до Названных и заинтересуют их. Они не поверят, что может найтись кто-то, кто не боится.
Арфистка протянула ему листок.
— Она оставила только это.
Человек со шрамами с неприкрытой злостью вырвал бумажку из рук девушки.
— Я не арфа, девчонка. Я не люблю, когда мной играют.
Развернув бумажку, он увидел записку и поразился. Прошло столько времени, а он все равно узнал ее почерк.
«На пределе, — говорилось в записке. — Огонь с неба. Скоро вернусь».
— Фудир, что это значит?
Арфистка снова использовала одно из его имен — или ему показалось. Он предпочел верить, что она не называла его как-то еще.
«Давай, Фудир, — усмехнулась другая его личность, — расскажи ей, что это значит».
— А как ты думаешь, что это значит? — спросил он.
— Не знаю. «На пределе». Возможно, она отправилась в Разлом, а может, на край заселенного космоса, за Кринт или Гатмандер, или к незаселенным мирам галактического востока.
Фудир хмыкнул.
— Что ограничивает Периферию.
Он вернул арфистке записку, и та исчезла в складках одежды.
— Но возможно, речь идет не о том пределе. Может, здесь имеется в виду вызов, который заставил ее действовать на пределе своих умений.
Он махнул рукой, чтобы привлечь внимание бармена, и указал на стол. Бармен-иеговянин, работавший под служебным именем Славобог Скелет, все понял. Подобно кукареканью петуха, первая выпивка человека со шрамами возвещала начало нового дня. Бармен принес стакан вискбеаты и поставил на стол перед ним.
— Не знаю, есть ли у ее умений предел, — сказала арфистка, — и есть ли такой вызов, какой смог бы довести мою мать до этого предела.
— Тем она глупее.
— Но зачем тогда писать «скоро вернусь»? Она считала, что задание не будет сложным. Но месяцы переросли в годы. А потом явился Виллги. Его визит напугал меня.
— Визит Виллги напугает кого угодно.
— Нет. Я о том, что, как говорят, Спиральный Рукав большой, а звезды зачастую разделяют многие недели пути. Но мать отсутствует слишком долго, и никто не знает ни где она, ни зачем ушла, ни что с ней стало. Я подумала…
Нерешительность в голосе арфистки заставила человека со шрамами отвлечься от стакана с виски.
— Что?
— Я думала, ты поможешь мне найти ее. Ты умнее. Ты многое замечаешь.
Человек со шрамами посмотрел в стакан, на свое отражение в янтарном напитке.
— Я слишком стар для путешествий, — сказал он. — Слишком стар для приключений. — Он провел рукой по столу. — Но она отправилась не к Разлому. Именно так я понимаю смысл записки. Если бы она ушла туда, то написала бы «в» а не «на». Как всякий лигиец. Только конфедераты говорят «на Разлом».
А теперь раз я такой умный, то скажу тебе, почему не стоит гнаться за ней и надо оставить ее поиски другим Гончим.
Арфистка перегнулась через стол, и человек со шрамами понял, что любые доводы, какие он может привести, лишь укрепят ее решимость. И все же он не мог отпустить ее без предупреждения.
— Гончий остается на связи со Сворой; — произнес он. — Всегда. Дроны-посланники. Быстрые челны и пакеты. А теперь и Круг Уробороса в мирах, где есть станции. Даже если бы она решила доверить сообщение какому-то бродячему капитану, идущему к Верховной Таре, времени у него было более чем достаточно, чтобы послание достигло Своры — даже от Гатмандера или Кринта. А это значит только то, что она не может отправить сообщение, иными словами, твоя мать…
— Нет, это не так. Я бы знала.
Человек со шрамами помолчал.
— По крайней мере, — предположил он, — это значит, что она в опасности. Виллги мог бы выбраться живым. Но не ты.
— Вот почему мне нужен ты, — взмолилась арфистка. — Ты терранин. У тебя есть… это…
— Жизнеопыт, — подсказал он. — Старое терранское слово.
— И ты старый терранин. Я могу… могу заплатить тебе.
— Если я не согласился из-за любви, почему ты считаешь, что соглашусь ради денег?
Арфистка отодвинулась от стола и встала.
— Ты прав. Я ошиблась. Я думала, ты любил ее. Думала, ты должен ей за то, что бросил ее…
— Ты слишком много думаешь, — сказал он.
Арфистка не ответила и лишь окинула его взглядом. Она была молодой девушкой, но с глазами старухи.
— Было одно дело… — произнес он. — Я подвел Тайное Имя. Меня наказали. Новый вид параперцепции.
— Параперцепция может быть полезной. Видеть каждым глазом по отдельности; слышать каждым ухом…
— Нет! Ты не понимаешь. Операция прошла неудачно. Или, может, намеренно неудачно. Они попытались дать каждому целостные личности. Каждый из нас был бы специалистом — настоящая команда в одном разуме. Но не получилось. Там творится настоящий хаос. — Он постучал себя по голове. — Половину времени я даже не уверен, кто я. Тебе нужен кто-то с целым разумом, чтобы помочь.
— Они «разрезали и перемешали» твой разум, как ты мне сказал, — медленно произнесла арфистка. — Фудир, Донован и… сколько еще?
— Я не уверен. Шесть. Возможно, семь.
— Хорошо, — ответила арфистка. — Тогда у нас будет компания.
II
ЧАСТИ ЧЕЛОВЕКА
Завтрак человека со шрамами стал таким же холодным, как и его сердце, но старик подобрал последнюю фасолину, дожевал последнюю полоску жирного бекона и запил все большим горьким глотком вискбеаты. Слова, которые он произнес, отказывая арфистке, все еще звенели у него в ушах и продолжали крутиться на языке, из-за чего даже еда утратила былой вкус. Славобог всегда поначалу приносил худший виски в надежде, что тот отвратит клиентов от выпивки, но этим утром огонь обжег глотку и внутренности человека со шрамами почти незаметно.
— Это был ужасный поступок.
Проходивший мимо алькова гладиольский ковчег-мастер испуганно покосился на нишу. Бесплотный голос прошелестел так, будто сами тени заговорили. Возможно, гладиоланин удивленно подумал, что ужасного он успел натворить и кто наконец пришел за ним.
— Чего она ждала от нас? — произнес Донован. — Что мы бросим все и отправимся в глупую погоню через весь Спиральный Рукав?
— Бросим все? — переспросил Фудир и обвел рукою стол, словно чтобы охватить то «все», что им пришлось бы бросить.
«Гусь довольно ценен, — сказала еще одна личность. — Кое-кто обрадуется находке».
«К тому же головоломка очень любопытная», — прокомментировал Ищейка.
— Ответ — «на пределе», — напомнил Донован. — Значит, в центре мы в безопасности.
«Есть такое понятие, как честь. Она имеет кое-какую ценность».
— Большую ценность, — сказал Фудир, — но она нечасто встречается.
Фудир редко слышал этот шелковистый, обольстительный голос. Он задался вопросом, сколько личностей скрывается у него в разуме. Где-то в глубине души послышался шелест, подобный шороху иссохшей листвы на осеннем ветру.