Я дрался на Т-34. Третья книга, стр. 20

– К концу войны вы были заместителем командира полка по технической части. Какие в полку существовали технические подразделения, ремонтные подразделения, как они были оснащены?

В начале войны ремонтно-эвакуационных средств не хватало, а те, что имелись, были слабыми. Потом стало лучше. Появились летучки типа А и Б, которые могли делать и текущий, и средний ремонт. Но вот тягачи приходилось делать из танков, снимая с них башни. Штатных тягачей во время войны не хватало. Использовали трактора, но у них был такой недостаток – ночью на максимальных оборотах у него раскалялась выхлопная труба, и трактор превращался в отличную мишень.

Разумеется, ремонтно-технические возможности в таких небольших подразделениях, как танковый полк, были невелики – всего одна рота в сто человек. В период боевых действий в Берлине потери были очень большие. Честно говоря, за эти дни полк мог бы не дойти до финиша, до окончания боевых действий. Но по моей инициативе командир полка затребовал армейское усиление ремонтных подразделений. Армия выделила людей и технику, и буквально за пару дней 15 танков были восстановлены. Работали круглосуточно на энтузиазме!

– Вы ремонтировали, снимая запчасти с других танков, или запчасти поступали с заводов?

И то, и другое.

Полк пришел к исходу боя боеспособным. Разумеется, все были награждены. Я получил орден Отечественной войны 1-й степени.

Егоров Иван Викторович

(Интервью Ильи Вершинина)

Я родился в 1921 году в деревне Антоновка в Одесской области, недалеко от города Котовска. Раньше, до Октябрьской революции, этот город назывался Бирзула. Но после того, как в 1925 году там похоронили героя Гражданской войны Григория Ивановича Котовского, город переименовали. В деревне я окончил семь классов. Надо бы идти учиться дальше, а у нас в деревне восьмого класса не было. Десятилетка была только в соседней деревне Ставрово, которая от нас находилась в семи километрах. Все же осенью пошел в школу. А зимой не очень-то будешь ходить семь километров туда и обратно. Пришлось там же нанимать жилье. До апреля месяца походил в школу, а потом мне отец и сказал: «Нечего учиться – ученых и так много. Иди в колхоз и работай!» Но я, хотя школу бросил, в колхоз не пошел, а поступил в железнодорожное училище в городе Котовске. Мне тогда всего 15 лет было! И окончил я это училище по специальности слесаря по ремонту вагонов и паровозов, по обслуживанию депо, короче говоря. В 1939-м началась Финская война. Нас, железнодорожников, в армию не брали, на нас бронь была. А в армии хотелось служить. Однажды прихожу на танцы, а девчонки говорят: «Тот, кто не служил в армии, он ненормальный, он чем-то болеет». И тогда я решил обратиться в комсомол, чтобы призваться в армию.

Мне там помогли, и призвали меня в мае 1940 года. Нас отправили служить на Дальний Восток. Когда собирали в военкомате, то предупредили: будете ехать до места назначения 27 суток. Я попал в 67-й отдельный железнодорожно-строительный батальон. Там, у Владивостока, находилось несколько железнодорожных подразделений, и каждое из них выполняло свои функции. Например, один батальон делал сборно-разборные домики, второй обслуживал железную дорогу КВЖД, наш батальон был строительным – строил мосты и железные дороги. Располагались мы в 15 километрах от Владивостока, на станции Угольная. Часть у нас была очень хорошая. Мы там, помню, даже имели подсобные хозяйства, свои лук и картошку выращивали, держали коров и свиней. Кстати, когда мы туда прибыли, нам поставили задачу до 30 мая построить участок новой железной дороги. В то время у нас не было землеройных машин. Лопата да тачка были нашей техникой. Каждый красноармеец должен был определенное количество грунта перевезти – 9 кубометров за смену. Наш участок железной дороги мы сдали 20 мая.

Но вот незадолго до начала войны, в феврале 1941 года, нас вдруг погрузили в эшелон и повезли на Западную Украину. Наша часть была введена в состав Киевского военного округа и расположилась недалеко от Львова, в семи километрах от границы. В лесу нам дали участок. Мы сами спилили часть леса, на пнях сделали себе нары, а сверху натянули зимнюю палатку. Палатка была крепкая: брезент снаружи и брезент внутри, длина ее была десять метров, а ширина – метра три. Внутри поставили чугунную печку-буржуйку, которая у нас круглые сутки топилась. Там мы простояли до начала войны.

Обычно нас поднимали в 6 часов утра. А 22 июня 1941 года вдруг подняли в 4 часа, а затем объявили о том, что немцы на нас напали, бомбили Киев. Нас с этого лесного участка сняли и отвели на пять километров подальше, тоже в лес. При этом выдали боеприпасы и отдали приказ готовиться к боевым действиям. Там уже мы слушали по радио выступление Молотова. А ведь в этот же день недалеко от нас целые эшелоны с пшеницей наши в Германию повезли. Никто ведь не знал, что начнется война, хотя наши дипломаты и разведчики, которые служили за границей, докладывали Сталину о том, что уже в Польше на границе с Советским Союзом сконцентрировано большое количество войск, что не сегодня, так завтра начнется война. Больше того, у нас еще в феврале – марте 1941 года это чувствовалось, когда прямо у границы «уводили» наших часовых. Утверждалось, что это действовали немецкие разведчики. Поэтому мы вынуждены были усилить свое охранение, то есть выставлять посты так, чтобы у них была «зрительная связь» между часовыми. Наш лагерь уже в 17 часов подвергся первой бомбежке. Но нас там в тот момент уже не было – мы находились в 3–5 километрах от него в лесу.

В тот же день меня зачислили в особый отряд минеров-взрывников, который занимался тем, что минировал дороги, мосты и передний край. В эту группу отобрали 27 человек. И начали после этого с нами прямо на месте заниматься. Стали показывать и говорить: «Вот это наша мина, а вот это немецкая, что так-то их, мины, надо закладывать в землю, так-то их следует разминировать, так-то их надо ставить и с таким-то взрывателем – например верхним, боковым, донным». А мины, на которых нас обучали, были круглыми и чем-то походили на большую сковороду, на которой картошку жарят. Командиром, который нас всему этому обучал, был один старшина. Так он, когда вся эта учеба закончилась, нам сказал: «Будете минеры-взрывники!» Нам выдали машину-«полуторку» и отправили минировать на танкоопасных направлениях шоссейные дороги и железнодорожные мосты. Ну и, кроме того, занимались минированием заводов и аэродромов, когда велось отступление. В общем, что прикажут – то мы и должны были делать. Солдат есть солдат. Скажут ему яму копать – он и будет яму копать. Взрывали все эти объекты мы по приказу коменданта или командиров частей, которые отходили на новые оборонные позиции.

Помню, во Львове установили взрывчатку на сахарном заводе – небольшие толовые шашки, которые весили по 200 граммов. А приказа взрывать завод еще не поступило. Вот мы и ждем этого приказа. А когда приказ поступил, наш старшина-командир нам и говорит: «Ну что, теперь взрывать будем!» Взорвали мы этот сахарный завод. Потом стали ждать приказа, чтобы взрывать аэродромные постройки. А приказа все не было. И вдруг старшина нам сообщил: «Начальник штаба передал, что мы в окружении. Будем с окружения выходить. Сколько сможем, проедем, а там пойдем пешком на сборный пункт…» И вот мы были минерами-взрывниками до декабря 1941 года.

Разные моменты из того времени запомнились. Однажды, где-то на рубеже реки Прут, это было в самом начале войны, попали мы в окружение. Как сейчас помню, шесть суток не ели.

Запомнился такой эпизод. Лежим во ржи, противник поджег ее, а сверху, с самолетов, расстреливает нас из пулеметов… Из-за того, что мы покидали место последними, часто попадали в окружение. Нередко приходили на сборные пункты с большими потерями.