Возвращение с Западного фронта (сборник), стр. 234
– Дай руку, – сказал Керн. – Боюсь, как бы ты вдруг не исчезла.
Рут прижалась к нему и коснулась волосами его лица.
– Рут, – сказал он, – я понимаю – мы вместе, и это не бог весть что среди всего этого панического бегства, среди пустоты, но для нас это, пожалуй, гораздо больше многого, для чего люди придумали столько громких слов…
Она кивнула, не отводя голову от его плеча. Они постояли молча.
– Людвиг, – сказала Рут, – иной раз мне уже никуда не хочется двигаться, никуда. Вот прямо взяла бы да повалилась на землю, и пусть бы все кончилось…
– Ты устала?
– Нет, не устала. Совсем не устала. Мне кажется, я могла бы идти так без конца. Как все мягко… Идешь и ни на что не наталкиваешься…
Поднялся ветерок. Листва над ними зашелестела. Керн почувствовал на руке теплую каплю. Другая капля задела щеку. Он посмотрел вверх.
– Начинается дождь, Рут.
– Правда.
Капли стали падать равномернее, плотнее.
– Возьми мой пиджак. Мне все равно, я привык.
Он набросил ей на плечи пиджак. Вместе с теплом ее охватило непривычное чувство защищенности.
Ветер прекратился. На мгновение лес словно затаил дыхание, потом вспыхнула белая бесшумная молния, прогрохотал гром, и сразу же разразился могучий ливень, будто молния разорвала небо пополам.
– Побежали! Быстро! – крикнул Керн.
Они устремились к карусели, закрытой полотнищами брезента и неясно проступавшей в темноте, будто какое-то разбойничье логово. Керн приподнял нижний край брезента. Пригнувшись, они нырнули под него и выпрямились, уже защищенные подобием огромного и темного барабана, по которому шумно хлестал ливень.
Керн взял Рут за руку и повел за собой. Вскоре ее глаза привыкли к темноте. Как привидения, вырисовывались вздыбленные деревянные лошадки, олени застыли в своем нескончаемом беге, лебеди раскинули крылья, полные таинственных сумерек. И словно само спокойствие, едва различимые, горбились своими могучими спинами слоны.
– Сюда! – Керн подвел Рут к гондоле. Взяв несколько подушек из фаэтончиков и карет, он устлал ими дно гондолы. Затем сорвал с одного из слонов расшитую золотом попону.
– Вот тебе одеяло, как у принцессы…
Снаружи перекатывался затяжной гром. Вспыхивали молнии, и душный мрак шатра озарялся матовым, бледным блеском, и тогда пестрые раскидистые рога и сбруя животных, мирно построившихся друг за дружкой в вечный круг, сливались в какое-то нежное, далекое видение зачарованного рая. Керн смотрел на бледное лицо и темные глаза Рут. Укрывая ее, он ощутил ладонью грудь, такую же неведомую, такую же чужую и волнующую, как и в ту первую ночь, в пражском отеле «Бристоль».
Гроза быстро приближалась. Теперь гром заглушал ливневые струи, хлеставшие по туго натянутой брезентовой крыше, с которой низвергались потоки воды. Земляной пол содрогался от раскатов, и вдруг, когда один из них, особенно мощный, еще не успел отзвучать, карусель дрогнула и стала медленно поворачиваться. Она двинулась по кругу, словно нехотя и куда медленнее, чем днем, повинуясь какому-то тайному принуждению. Заиграл механический орган, тоже медленнее, чем днем. Звуки перемежались необычайно длительными интервалами. Карусель повернулась всего лишь на пол-оборота, будто спросонья… Затем вновь замерла. Умолк и орган, точно обессилев от напряжения, и только дождь, эта древнейшая колыбельная песня, продолжал шуметь.
Часть вторая
Площадь перед университетом раскинулась под слепящими лучами полуденного солнца. Воздух был прозрачный и голубой, а над крышами кружила беспокойная стайка ласточек. Керн стоял на краю площади, ожидая Рут.
Первая группа студентов вышла из широких дверей и стала спускаться по лестнице. Керн привстал на цыпочки – не мелькнет ли ее коричневый берет. Обычно она появлялась в числе первых. Но сегодня он не увидел ее. Потом студенты почему-то перестали выходить из здания, а некоторые из вышедших вернулись обратно. Видимо, что-то случилось.
И вдруг, словно от удара взрывной волны, из дверей вырвалась плотно сбившаяся группа студентов. Они дрались.
Керн услышал выкрики: «Евреи, вон!», «Бей моисеевых сынов по кривым рожам!», «Гоните их в Палестину!»
Он быстро пересек площадь и встал у правого крыла здания. Ему не следовало вмешиваться в потасовку, но хотелось быть поближе к выходу, чтобы вытащить Рут, как только она покажется.
Десятка три студентов-евреев пытались пробиться. Плотно прижавшись друг к другу, они проталкивались вниз по ступенькам, окруженные доброй сотней погромщиков, со всех сторон осыпавших их ударами.
– Расшибите эту кучу! – заорал высокий черноволосый студент, больше похожий на еврея, чем многие избиваемые. – Хватайте их поодиночке!
Он стоял во главе ватаги, которая с криком и улюлюканьем вклинилась в группу евреев, раздробила ее и, выхватывая их поодиночке, выталкивала на расправу. Тут же принимались обрабатывать жертву кулаками, связками книг и палками.
Но где же Рут? Керн тревожно следил за побоищем. Рут нигде не было видно, и он решил, что она укрылась в здании университета. Наверху на ступеньках стояли только два профессора. Один из них – румяный, с расщепленной седой бородкой а-ля Франц-Иосиф – широко улыбался и довольно потирал руки. Другой – худощавый и суровый на вид – стоял неподвижно и сосредоточенно смотрел на избиение.
На площади показались три полицейских. Торопливым шагом они подошли к университету. Шедший впереди остановился неподалеку от Керна.
– Стоп! – скомандовал он двум другим. – Не вмешиваться! – Оба других тоже остановились.
– Евреи, да? – спросил один.
Первый кивнул. Заметив Керна, он пристально посмотрел на него. Керн сделал вид, будто ничего не расслышал. Он обстоятельно закурил сигарету и, словно невзначай, сделал несколько шагов в сторону. Полицейские, скрестив руки, с любопытством наблюдали за дракой.
Одному невысокому студенту-еврею удалось вырваться. На мгновение он остановился, точно ослепленный. Потом, увидев полицейских, подбежал к ним.
– Идите! – крикнул он. – Быстрее! Помогите же! Ведь их убьют!
Полицейские молча глазели на него, точно перед ними возникло какое-то диковинное насекомое. С минуту он растерянно смотрел на них. Затем, не сказав ни слова, повернулся и направился обратно к свалке дерущихся. Он не прошел и десяти шагов, как два студента отделились от толпы и ринулись на него.
– Ах ты, жидовская морда! – орал бежавший впереди. – Плакаться пошел! Справедливости захотел! Вот тебе справедливость!
Ударом кулака он сбил его с ног. Маленький студент попытался было встать, но другой нападавший пнул его башмаком в живот. Затем оба схватили его за ноги и, как тачку, поволокли за собой по брусчатке. Коротыш тщетно старался уцепиться пальцами за камни. Его белое лицо, словно маска отчаяния, было обращено к полицейским. Изо рта, зиявшего черной дырой, заливая подбородок, текла кровь. Но он не кричал.
У Керна пересохло в горле. Он понимал, что сейчас же, немедленно должен броситься на обоих громил, но полицейские не спускали с него глаз, и он это чувствовал. Охваченный судорожным бешенством, с трудом передвигая негнущиеся ноги, он зашагал к противоположному углу площади.
Оба студента протащили свою жертву совсем близко от него. Их зубы сверкали, они беспечно хохотали, но на их лицах не было и тени злобы. Физиономии их так и светились от искреннего, невинного удовольствия, словно они занимались любимым спортом, а не волочили по камням окровавленного человека.
Помощь пришла неожиданно. Какой-то высокий светловолосый студент, до сих пор безучастно взиравший на происходящее, внезапно весь передернулся от отвращения, – он увидел, как хулиганы тащат свою жертву по площади. Слегка подтянув рукава куртки, он сделал несколько медленных шагов вперед и двумя короткими, мощными ударами свалил обоих мучителей на мостовую.
Схватив перепачканного кровью малыша за шиворот, он поставил его на ноги.