Девять веков юга Москвы. Между Филями и Братеевом, стр. 65

Главный судья межевой канцелярии

История взаимоотношений в семье князей Прозоровских едва ли стала бы известной, если б в архиве не сохранилось дело по челобитью Ирины Афанасьевны Князевой, жены статского советника Анисима Титовича Князева. На многочисленных страницах дела несколько раз излагалась история семейного раздела зюзинской вотчины.

После кончины Александра Никитича Прозоровского вотчину неоднократно делили на две части, потом объединяли, вновь делили по той же границе. Раздел в документах назывался полюбовным. Вероятно, это означало не только то, что проходил он при обоюдном согласии, но и то, что родственники не добивались размежевания, т. е. оформления через Вотчинную коллегию нерушимой межи между двумя частями владения. Даже при Генеральном межевании в 1766 г., когда были официально закреплены все границы (окружные межи) владений, граница раздела юридически не существовала. Впрочем, именно это позволило братьям Александрам Прозоровским легко восстановить единство зюзинской вотчины, когда младший брат в том же году продал старшему свою часть.

Но раздел перестал быть внутрисемейным, когда сыновья старшего А.А. Прозоровского ПеТри Дмитрий, вновь разделившие по прежней границе старинную вотчину, продали свои части. Петр продал княгине Анне Урусовой деревню Новоселки (а также сельцо Шаболово), а Дмитрий продал село Зюзино Владимиру Петровичу Прозоровскому, который в том же году, но уже намного дороже, перепродал его Ирине Афанасьевне Князевой.

Неизвестно, какого роду Ирина Афанасьевна, но, как видно, дама она была достаточно состоятельная, чтобы приобрести старинную боярскую вотчину. И именно она как ее владелица завела в Вотчинной коллегии спорное дело с княгиней Анной Урусовой, когда обнаружила, что приобрела за огромные деньги лишь половину вотчины, да к тому же без точно обозначенной границы. Но несомненно, ее муж, статский советник Анисим Титович Князев, знаток межевого дела, составлял все ее челобитные.

В них значилось, «что, де, вышеписанная проданная от князя Прозоровского княгине Анне Урусовой деревня Новоселки поселена на землях, принадлежащих прежде к селу Борисовскому, Зюзину тож... и теперь есть особое подобно тому и сельца Шаболово владение как до разделу происходило, так и ныне происходит, не по межам Генерального межевания, а по собственному изволению и соглашению князей Прозоровских, за неимением же в Вотчинной коллегии о особых владениях сведения неможно и знать, что по которой купчей в дачу утвердить и таковое сведение инако приобресть неможно, как чрез измерение и снятие тех владений в натуре, и просила, чтоб благоволено было приказать предписанного ее Борисовского Зюзина тож владение через землемера измерить и снять на планъ на ее коште... по получении же плана приняв с четвертей указные пошлины, за него записав и отказать вторым».

Московские служивые люди. Миниатюра из рукописной книги XVIII в.

Кроме того, Князева оспаривала проведенные границы, так как сосновые рощи у дороги и у речки Котелки были всегда в бесспорном владении села Борисовского, а также утверждала, что Урусова присвоила некоторое количество земли. А также и часть земли священнослужителей зюзинской церкви Бориса и Глеба оказалась на той половине, которая отошла к княгине Урусовой. Урусова же в своем челобитье «просила о утверждении того имения за нею по данной от князя Петра Прозоровского купчей».

Уже 13 июля 1781 г. Вотчинная коллегия решила, что статского советника Анисима Титова сына Князева жена Ирина Афанасьева дочь не права в споре с женой генерал-майора князя Александра княж Васильева сына Урусова княгиней Анной Андреевной. Князева подала в Правительствующий Сенат апелляцию, которая была рассмотрена в августе 1782 г. Но и Сенат пришел к тому же мнению, а заодно постановил наказать Князеву: решение Вотчинной коллегии «учинено правильно, на то коллежское решение Ирины Князевой челобитью штрафовать ее по силе указов 1721 и 1738 годов по гривне с четверти, и то в штраф взыскание по состоянию купленного ею, как и того, кое она, и совсем чужое, перемеривать просила имения» [520].

Конечно, для взыскания штрафа пришлось бы перемеривать оба имения, чего и добивалась Князева. Судя по документам, она подавала челобитье и на решение Вотчинной коллегии, и на последовавшее затем решение Сената. Однако перемеривать шаболовское владение князей Урусовых, в которое вошла деревня Новоселки, Сенат не позволил (князья все же, и состоятельные), решение о штрафе с Князевой за неправое челобитье оставил в силе. Но и до августа 1785 г. Московское губернское правление штрафные деньги не взыскало, так как не получило от Вотчинной коллегии сведений о количестве четвертей в обоих владениях [521].

Анисим Титович Князев был в те годы немалой величиной в Москве. Его вспоминает известный поэт Державин, который познакомился с ним в 1788 г., когда после своего тамбовского губернаторства оказался в Москве и сошелся с «острыми и дельными головами, известными всему государству»: отставным вице-президентом Камер-Коллегии Моисеевым, Соляной канцелярии советником Шапкиным и главным судьей Межевой канцелярии Князевым. Поэт записал свои впечатления об этих встречах. Они прочитывали Державину все их дела и объяснения, «как бы требуя его одобрения, в которых, по справедливости сказать, много было основательного ума и остроты, а паче сведения в законах; но недоставало мягкости в нравах и приятности в объяснениях. Моисеева слог был кудреват и не в меру плодовит, Шапкина дерзок и даже обиден, Князева крючковат, двусмыслен, наполнен софизмами» [522].

Главный судья Межевой канцелярии, весьма сведущий в законах, не смог отстоять свою правоту, хотя и в Вотчинной коллегии, и в Сенате был превосходно известен как знаток тонкостей межевого дела.

Отчего это случилось? Отчего он сам не хлопотал о зюзинской вотчине? Возможно, потому, что не хотел, как говорят нынче, пользоваться служебным положением. Многие из его современников давали самые лестные отзывы о его честности и бескорыстии. Более того, как отмечает А.Т. Болотов, он с таким рвением относился к службе, что готов был служить и совершенно безвозмездно, без положенного ему по закону вознаграждения.

В списке особ, подписавшихся в Санкт-Петербурге на сочинение Миллера «Известие о Дворянах Российских», вышедшее в свет в 1790 г., значится и «его высокородие Анисим Титович Князев» – так титуловали лиц V класса. Но «высокородием» Князев стал только к концу жизни. От рождения он был роду невысокого. Родоначальник его фамилии Михайла Князев, как отмечено в поколенной росписи, еще до 1627 г. был всего лишь городовым дворянином в Костроме. Там же жили и были испомещены (т. е. получили поместный оклад за службу) и потомки Михайлы. Правнук его Агап Емельянов сын служил уже по городу Кашире, откуда был послан на военную государеву службу, а умер в первом азовском походе Петра Великого.

Лазарь Агапов сын тоже был в военной службе, а после отставки служил по городу Кашире при канцелярии: комиссаром по сбору подушных податей. Ти т Лазарев сын на военной службе уже не был. Дворян тогда все больше привлекали к гражданской службе. А чтобы не было дворянину в укоризну, что служат приказными, Петр I принял специальный указ. Так, в росписи записано: «Тит былъ в приказном чину, а по указу и по генеральному регламенту в укоризну того ставить не велено» [523].

В Кашире 2 ноября 1722 г. родился у Тита сын Анисим. Когда мальчику подошло время служить, его определили в 1741 г. копиистом в Вотчинную коллегию. И с тех пор Анисим Титов сын Князев числился по Каширскому дворянству, хоть и поселился в Москве. Семейство его было очень небогато, что и определило ту должность, которую ему предоставили. Еще в марте 1737 г. императрица Анна Иоанновна утвердила доклад Кабинета о правилах определения недорослей к приказным делам, согласно которому действовал своеобразный имущественный ценз: чиновниками при Сенате могли стать дворяне, имевшие не менее 100 душ, а в коллегиях и канцеляриях – не менее 25. «Чтобы они могли не токмо определенным, но и своим собственным иждивением себя честно, чисто и неубого содержать», и не рассчитывали получать от правительства жалованье ни в начале гражданской службы, ни позже. Недорослей надлежало определять на службу копиистами, но «слыть им дворянами...». Позднее для привлечения дворян к гражданской службе правительство определило, что в копиистах недорослям надлежит служить лишь год, после чего достойных следовало повышать в должности так, чтобы к двадцати годам, когда положено было начинать службу, дворянин получал секретарский чин [524].