Исчезнувшая Луна (сборник), стр. 77
— Нет, не буду! — крикнул он себе.
Но этот жалкий крик умирающей души утонул в потоке чужой воли.
— Будешь, Тревер, и немедленно! Они подозревают… Сол и Джин обернулись. Лицо Тревера, открытое теперь цепенящему холоду, которого он почти не ощущал, видимо, рассказало им обо всем. Они развернулись и пошли навстречу. Идти было недалеко, но они могли опоздать.
Тревер тонко и противно завизжал:
— Берегись… Шеннеч…
Он положил руки на камень, который должен был раздавить людей. Лицо его исказилось.
Но ведь есть и другой способ! Он, Тревер, принадлежит Шеннечу только живым, а значит есть способ избежать нового предательства.
Он собрал последние разрозненные остатки своей воли и покатился к краю пропасти.
Упав с высоты ста футов, человек навечно останется спокойно лежать на камнях.
— Нет, Тревер! Нет!
Мощный приказ Шеннеча остановил Тревера на самом краю обрыва, а затем руки Джин оттащили его.
Он услышал, как тонко и хрипло прозвучал крик Сола:
— Столкни его! Он Корин. Ты видела его лицо!
— Нет! — откликнулась Джин. — Он хотел убить себя ради нас!
— Но им владеет Шеннеч! — снова закричал Сол. Шеннеч и в самом деле владел сознанием Тревера.
Он подавил последнюю искру его возмущенного сопротивления и грубо скомандовал:
— Убей женщину и мужчину!
И Тревер попытался это сделать. Теперь он был в полной и беспрекословной власти Шеннеча, но Джин и Сол крепко держали его.
Вдвоем они были намного сильнее, и он не мог повиноваться последнему Шеннечу, как бы ни жаждал этого.
— Свяжи ему руки! — яростно крикнула Джин. — Мы потащим его на веревке!
Кипящая злоба Шеннеча хлынула через мозг Тре-вера. Он отбивался, но тщетно: его руки стянули кожаными ремнями и без лишних слов поволокли его вниз.
Затем он почувствовал, что злоба Шеннеча сменилась страшной безнадежностью. К Треверу вернулось собственное сознание, и в темноте своего усталого мозга он услышал отголосок последнего горького восклицания:
— Я слишком стар!
Глава 8
Тревер медленно просыпался, то поднимаясь над черным океаном беспамятства, то погружаясь в него снова, и в короткие интервалы осознавал, что лежит в постели и у него болит голова.
Наконец настало время, когда он поднялся из забвения окончательно. Открыв глаза, он увидел металлический потолок.
— Значит, мы это сделали, — сказал он.
— Да, сделали, — отозвался дружелюбный голос. — Это Солнечный Город. Давненько мы тут торчим.
Тревер повернул непослушную голову к стоявшему у кровати доктору в белом халате, но не увидел ни его, ни комнаты. Он видел только поднос на тумбочке и в нем темно-желтый глаз, загадочный и сияющий.
Солнечный камень.
Рука Тревера слабо потянулась к лицу.
Доктор опередил его:
— Не беспокойтесь. Его извлекли. Деликатная оказалась работа! Некоторое время у вас поболит голова, но любой согласился бы на это ради солнечного камня!
Тревер не ответил. Он долго пытался что-то вспомнить и наконец спросил:
— А Джин и Сол?
— Они здесь. Тоже весьма странный народ. Ни с кем не разговаривают… Все вы — сплошь тайна, знаете ли.
Джин…
Доктор вышел и вскоре вернулся с Джин и Солом. Теперь они были в современной синтетической одежде. На Джин она выглядела так же неуместно, как шелковое платье на леопарде.
Джин увидела улыбку в глазах Тревера и воскликнула:
— Не смейся надо мной… никогда!
Тревер понял, что приобщение Джин к цивилизации дело почти безнадежное. Но это его не огорчало.
Она серьезно оглядела его, а затем сказала:
— Говорят, что завтра ты сможешь встать.
— Это хорошо, — тихо ответил Тревер.
— Но ты еще должен быть осторожен.
— Я буду осторожен.
Больше они не сказали ни слова, но по ее твердому, серьезному взгляду Тревер понял, что Хьюго и соколы-ящерицы прощены ему. Не забыты, но прощены, что Джин и Тревер встретились и больше не расстанутся.
Сол с тревогой вскричал:
— Мы ждем здесь столько дней! Когда же мы вернемся в долину за остальными!
Тревер повернулся к доктору, с любопытством наблюдавшему за происходящим.
— Могу ли я нанять здесь корабль?
— Человек, имеющий солнечный камень, может получить почти все, что захочет, Тревер. Я это устрою.
Зафрахтованный корабль, который вез их обратно в долину, имел минимум команды и двух техников-минеров, нанятых Тревером.
Они высадились за пределами древнего города, и рабы хлынули к ним, наполовину обрадованные, наполовину испуганные неожиданным воплощением древней легенды.
Тревер объяснил Солу, что надо сделать.
В черепах убитых Коринов оставались солнечные камни баснословной ценности.
Надо было отправиться туда с рабами и собрать камни.
— Но эти камни — зло! — закричал Сол.
— В других мирах — нет, — ответил Тревер. — А ведь твоему народу нужно как-то жить.
Когда это было сделано, все собрались на корабле. Тревер кивнул техникам.
— Пора, — сказал он. — Вход в катакомбы там, наверху.
Техники ушли, взяв с собой тяжелый груз, который они несли вдвоем. Вскоре они вернулись, уже налегке.
Тревер достал из кармана свой солнечный камень. Джин вцепилась в его руку.
— Не надо!
— Теперь это не опасно, — сказал Тревер. — У него не хватит времени сделать со мной что-нибудь, а я чувствую, что должен кое-что сказать ему.
Он приложил солнечный камень ко лбу и мысленно закричал:
— Шеннеч!
Мозг его накрыла темная ледяная тень Последнего. Мысли Тревера были прочитаны в один миг.
— Значит, это конец, Тревер?
— Да, — твердо ответил он, — конец.
Он ожидал взрыва злобы, бешеного сопротивления, попытки захватить его сознание, предотвратить гибель, но этого не произошло. Последний радовался. Радовался как ребенок.
— Как? Значит, ты хочешь, чтобы я это сделал?
— Да, Тревер! Я подумал, что ждать смерти долгие столетия будет слишком долго и скучно, а это освободит меня сразу.
Вне себя от удивления Тревер махнул рукой, и их корабль, взревев двигателями, взмыл к небу. Еще один взмах — и техники потянулись к кнопке радиодетонатора.
В этот момент Тревер услышал голос Шеннеча, звучавший, точно широко разлившаяся музыка — смесь радостного, ликующего хора освобождения с аккордами космической печали о том, что было и никогда не возвратится, о величайшей древней расе, которой ныне пришел конец.
Кнопку нажали, и огненный столб взметнулся там, где некогда стоял город.
Потом песня Шеннеча смолкла, и в звенящей тишине последнее дитя гор навеки ушло в Ночь.
ТВИННЕР
Из-за утла вывернуло такси и медленно покатило по улице.
— Приехали! — пронзительно завизжали дети.
Белая калитка широко распахнулась.
— Папа! Мама! Дядя Фред приехал!
Мэтт Уинслоу вышел на крыльцо. Через минуту появилась и Люсиль, занимавшаяся чисткой кухни к празднику. Такси остановилось перед домом. Джо и Барби, как расшалившиеся тигрята, с воплями бросились к нему, а с обоих концов улицы бесшумно продвигалась соседняя мелюзга, соображавшая, что мешать Уинслоу сейчас нельзя, но быть поближе очень желательно, ведь сегодня тут можно увидеть такие чудеса!..
— Поглядите-ка!
Мэтт хихикнул.
— Можно подумать, что Фред — Тарзан, Санта-Клаус и Супермен в одном лице.
— Ну и что? — гордо сказала Люсиль. — Не так уж много людей побывало там, где был он.
И она побежала по дорожке. Мэтт пустился следом.
В глубине души он ревновал. Не так чтобы очень, но… Он любил брата Люсиль и уважал его, но дело в том, что Джо и Барби никогда не смотрели на отца такими глазами. Это была тайная ревность, и Мэтт не признавался в ней даже себе самому.
Элегантный и подтянутый, в ладно сшитом мундире, с кадуцеями на петлицах, Фред вышел из машины. Он, возможно, хотел немного пустить пыль в глаза, но от этой затеи тут же пришлось отказаться: нельзя же, не роняя достоинства, делать три вещи сразу — обнимать радостно скачущих ребятишек, и целовать сестру, и пожимать руку Мэтту.