Том 4. Солнце ездит на оленях, стр. 97

— Давай, кто кого перебает!

Баяли поочередно, сказка за сказку. На тридцатой сказительница-скупердяйка призналась:

— У меня все.

А Московка рассказывала еще целый вечер и под конец похвасталась:

— У меня их неисчерпаемый окиян-море.

— К чему еще рыскаешь, аль не довольно? — спросили ее.

— Сказки — что хлебушко. Надо собрать все, до последнего зернышка. Не соберем — растеряются, забудутся, умрут вместе со сказителями.

На исходе светлых дней, перед «темной порой», Колян заехал в Веселые озера. Пока Московка записывала сказки, он заготовил Максиму дров на всю зиму, а по пути, незаметно, добавил к тем, что были привезены для Ксандры.

Перед отъездом дальше Московка рассказывала в школе долгий зимний вечер сказки разных народов. А Колян спел сказку-песню:

Наша тундра ой-ёй велика!

Расходилась по тундре пурга,

Потушила огни в очагах,

Утопила оленей в снегах.

Рыскал в тундре волков целый полк,

И остался один старый волк.

Исходил он много дорог,

Ничего не нашел, лишь продрог.

Схоронился под шкурой лопарь.

В тупе дым и вонючая гарь.

В страхе жмется собачья семья

К брюху теплому оленя.

Вдруг открылася дверь, и шасть

В тупу жадно-клыкастая пасть.

Никому не придет и в толк,

Что пожаловал в гости волк.

Взговорил тут волк: — Лопарь!

Ты трусливая, жалкая тварь.

Я решил тебе сделать честь -

К твоему очагу лечь.

Мы с тобою лютые враги:

У нас две и четыре ноги.

Но сегодня лихая пурга

Научила любить и врага. —

Усмехнулся лопарь: — Что ж,

Ты на друга, пожалуй, похож:

У тебя дружелюбная пасть.

Можешь спать у меня всласть.

Только память твоя коротка —

У меня ты зарезал быка.

— Я зарезал быка, сознаюсь,

Чтоб насытить волчицу свою.

Но тогда ведь стоял ясный день

И далеко зашел твой олень.

У меня есть в овраге дом,

Он отделан чистейшим льдом.

Приезжай как-нибудь ко мне

Погостить по зиме!

Захвати оленей и собак,

Навести мой пустынный овраг!

Угощу за тепло и приют,

Мои волки тебе споют -

И помиримся, два врага,

Ради дружбы съедим молодые рога.

— Хорошо, — говорит лопарь, —

Мы дружили с волками встарь. —

Находилась пурга, улеглась.

Волк просунул из тупы пасть.

А лопарь кричит ему:

— Подожди, я ружье сниму!

— Ты решил меня убить?

Ну, так этому никогда не быть! —

Волк завыл и прыгнул за порог.

А лопарь ружьем — трок.

Зверь упал и рычит: — Грех!.. —

Лопаря одолел смех:

— Не хочу я к тебе в овраг.

Угощу твоим мясом собак.

Разве малая волку честь,

Что собаки его будут есть?!

Весной Московка уехала домой, а Колян — в Мурманск встречать ученых. Экспедиций было много: изучали горы, озера, реки, искали места для рудников, заводов, дорог, ловили зверей, птиц, жуков, бабочек, собирали травы, мхи… И всем нужны были проводники, ямщики, рабочие.

Колян на многие годы сделался помощником ученых людей, бродячим гусляром, песельником, баюном, желанным во всяком доме, у всякого костра. Жизнь его обратилась в бесконечную цепь новых знакомств, свиданий, разлук, в сплошное путешествие по своей любимой Лапландии.

Ему правилась эта встречально-прощальная жизнь. Порой она была холодная, голодная, трудная, даже опасная, но всегда широкая, на весь Мурман, и нужная всему народу.

По выси небесной,

По шири озерной

Куда-то плывут облака.

Нигде им не тесно,

Везде им просторно

И всюду дорога легка… —

распевал Колян, воображая себя плывущим облаком. Его узнала вся Лапландия, все принимали как родного, он стал любимым сыном страны, сыном народа.

Раза два-три в году он проведывал Веселые озера. Тогда в поселке начиналось всеобщее гостевание, хождение из тупы в тупу, иногда выпивка, бесконечные пересказы всяких былей и небылиц. Авдон и его машинка на это время забывались.

В каждый приход Ксандра приглашала Коляна в школу, и он рассказывал ребятишкам о разных экспедициях, о всяких открытиях. Например, в Лапландии найдено столько полезных ископаемых, что ученые называют ее землей сокровищ, вторым Уралом, рудной жемчужиной Севера, окаменелой сказкой природы. А поиски только начаты. Другое диво — озера и реки. Их насчитывают много тысяч, а счет еще далеко не закончен. Когда закончили, оказалось восемнадцать тысяч двести девять рек и сто одиннадцать тысяч шестьсот девять озер.

Один древний философ сказал, что жизнь состоит из мелочей. Прочитав это в старинной книге, Ксандра подумала: «Будто про меня сказано. Вот она, неумирающая правда». Невольно оглядела прожитые годы. Все они состояли из однообразных мелочей. Спросят, как идет жизнь, и рассказать нечего. Сперва долго училась, потом начала учить. Изо дня в день только и делает, что учит детей и взрослых читать, писать, мыть руки, чисто есть, чисто жить… В каникулы, вместо того чтобы отдыхать, учится сама петь, читать со сцены, ставить с учениками спектакли…

Школа в Лапландии требует от учительницы, наверно, больше знаний и умений, чем университет от профессора. У Ксандры в школе четыре класса. Полагается вторая учительница, но ее нет, и Ксандра всю школу — две смены, в каждой по два класса, — ведет одна. Кроме школы, на ее плечах общежитие в тупе Авдона, где живут ребятишки из других поселков. У нее нет долгих, трудных путешествий, как у Коляна, нет никаких открытий. Самые большие поездки — домой на Волгу да в Мурманск хлопотать об учебных пособиях, о ремонте… Мелочи, мелочи… Но ими так плотно набита вся жизнь, что порой некогда заглянуть в газету. Чего стоит только подготовка к простеньким школьным вечерам, где ребятишки немного поют, декламируют, танцуют. Каждую песенку, декламацию, танец Ксандра десятки раз исполняет сперва одна, затем с артистами. Сама сочиняет маленькие пьески, сама шьет костюмы для артистов.

На лишнюю заботу и тревогу себе, она показала такой вечер Крушенцу, который приезжал в Веселые озера с беседой о кооперации. Он раструбил об этом вечере в Мурманске, и Ксандре прислали вызов приехать на зимних каникулах в город со всеми артистами. Она сперва возмутилась: тащить ребятишек сто километров на оленях да еще несколько часов поездом — это покушение на детскую жизнь. Затем пошла к родителям советоваться. И, удивительное дело, все родители одобряли, радовались.

— Замерзнут, — тревожилась Ксандра.

— Какие-нибудь другие, а наши никогда, — успокаивали ее. — Наши ездить на оленях могут круглый год. А в Мурманск — очень хорошо, весело.