Том 4. Солнце ездит на оленях, стр. 31

— Мама, это невозможно, — сказала вдруг Ксандра и начала выползать из мешка.

— Что невозможно?

— Колян весь день не присядет, а я лежу как валун. Я встаю.

— Не выдумывай. Не то завтра же верну в Хибины, — пригрозила мать.

— Тогда усади Коляна! Я не могу видеть, как он надрывается, мне стыдно.

Тут поспел обед, и Колян сам прекратил работу.

— Иди мой руки и за стол! — сказала ему Катерина Павловна.

Он побежал к реке и быстро вернулся обратно.

— Мыл? С мылом?

— У меня нет мыла.

— А вытирал чем?

Колян еще раз вытер руки о свои штаны.

— Это никуда не годится. — Катерина Павловна подала кусок мыла и полотенце. — Беги мой снова, как следует! Намыливай два раза!

«Стол» — маленькую белую скатерку — она расстелила на полу так, чтобы Ксандра могла доставать все сама. Выставила эмалированные дорожные тарелки и кружки, положила столовые и чайные ложки. Катерина Павловна была обстоятельная хозяйка.

Как только Колян сел к «столу», рядом с ним расселись собаки. Он тут же, не начиная есть, дал им по кусочку хлеба.

— Это что? Пошли вон, нахалки! — зашумела Катерина Павловна.

Но собаки будто и не слышали ее.

— Гони их, Колян!

— Нельзя гнать, надо кормить. Они пришли обедать.

И в своем доме, и всюду-всюду, где приходилось бывать ему, Колян видел, что лопарские собаки живут заодно, тесно с хозяевами. Вместе пасут оленей, вместе охотятся, сидят рядом у костра, будь он на воле или в доме, часто спят вместе. И едят вместе. И разговаривают лопари с собаками точно так, как с людьми. Собаки для лопаря — вторые дети.

— Если хотят есть — покорми. Но не за столом, не с нами, а там, там… — Катерина Павловна распахнула парусиновую дверь куваксы.

— Они будут сердиться, — огорченно сказал Колян.

— Если ты не прогонишь собак от стола, мы тоже рассердимся. Отгони хоть немножко.

— Все равно будут сердиться.

— По-твоему, обязательно есть вместе?

— Да. Сам ешь и других корми. Вот наш закон.

— Кого других?

— Много. Разных.

— Я видела, ты бросил в речку хлеб. Тоже кормить кого-то? — спросила Ксандра.

— Дал хозяину реки пообедать. Не дашь, он скажет: «Сам ест, а мне не дает» — и шибко рассердится. Может утопить.

— А кто этот хозяин? Человек, рыба, зверь?

Колян рассказал, что у каждой реки, у всякого озера есть свой хозяин — дух-водяник. Эти духи живут иногда в воде, иногда в камнях над водой. С ними надо обходиться по-хорошему: угощать их, просить, чтобы не разводили волну, не скупились на рыбу. Не угодишь — не дадут ни единой рыбки, поднимут большую волну, могут утопить. У лесов свой хозяин — дух-лесовик. Этого тоже надо ублажать. Рассердишь — он не даст никакой удачи: не убьешь ни зверя, ни птицы, растеряешь оленей и сам заблудишься так, что не выйдешь.

— У нас тоже есть и водяной, и леший, и еще домовой, — сообщила Коляну Ксандра.

— У нас они в сказках, — поправила ее Катерина Павловна.

— Ой, не говори, мамочка! Как еще верят в них! Я сама сколько раз слыхала на улице, на базаре: «Пошли в лес по ягоды, а там привязался леший и водил, водил… Еле вышли». И еще верят, что гром и молнию посылает Илья-пророк.

— К сожалению, есть такие, — согласилась Катерина Павловна.

— Может, и я оттого тонула, что на меня рассердился водяник. Да, Колян? — спросила Ксандра, посмеиваясь.

Он в ответ только поглядел мрачно: про такое, как водяник, лесовик, нельзя говорить со смехом — это опасно. Духи могут наказать.

— Уж не собираешься ли ты, доченька, перейти в языческую веру? — сказала придирчиво мать. — Это же язычество, нагольное язычество. Сплошное невежество.

— Зато как интересно! В сто раз интересней «вежества»… Колян, расскажи еще! — пристала Ксандра.

— Дай парню поесть. Обед стынет. И как же будем с собаками? — повернула разговор Катерина Павловна.

Колян взял тарелку с ухой, кусок хлеба, свистнул собакам и полез из куваксы на волю.

— Вернись! — требовательно сказала Катерина Павловна, будто командовала солдату.

Парень вернулся. Катерина Павловна прочитала ему «лекцию», как определила ее речь Ксандра, о глистах и прочей нечисти, которую распространяют собаки. «Лекция» не испугала Коляна, он и не подумал отстраняться от собак, обижать их. Но не хотел обижать и Ксандру с матерью. Трудное положение.

— Можно сделать середка на половинке? — спросил он.

— Как это?

Он сел чуть поодаль от «стола» и собак переманил к себе; получилось и немножко врозь и немножко вместе. Так и обедали. Когда дошла очередь до чая, Колян унес первую кружку к реке и выплеснул в нее как угощение водянику.

— Вот это совсем уж напрасно. Зачем ему чай, у него питья целая река, — сказала, смеясь, Катерина Павловна.

Колян отозвался:

— А ты зачем пьешь чай? У тебя рядом тоже целая река и еще близко озеро.

И на ходу и на отдыхе он то и дело поглядывал в сторону Хибин, откуда ждал погоню. Пока ничего подозрительного там не было.

17

После обеда Колян снова взялся за топор и веревку, которой увязывал дрова. Катерина Павловна пробовала остановить его:

— Дров довольно. Можно отдохнуть.

— Скоро сгорят, будет холодно, — предупредил Колян.

— Холодно при таком-то солнце! — удивилась Ксандра. — И ты стал пугать меня вроде моей мамочки: холодно, ветрено, простудишься.

— Верно говорю: будет холодно, — повторил Колян. — Это солнце обманное — светит сильно, а греет плохо.

— Все у тебя и даже солнце чудное. Как же оно обманывает?

— Скоро увидишь сама. — Колян повернулся к Катерине Павловне. — Надо все время держать огонь либо идти дальше. Выбирай!

Катерина Павловна не решалась сделать выбор: и гонять еще парня за дровами и не дать вылежаться дочери было одинаково нехорошо. Тогда Ксандра начала выползать из мешка, чтобы идти за дровами.

— Не надо. Лежи. Я принесу сегодня, а ты — потом. И не смейся: хорошо, когда есть потом. — И Колян ушел.

В надежде, что потом за все расплатятся с ним, путешественницы спокойно легли спать.

— Мама, с тобой можно поговорить? — спросила Ксандра.

— Тебе надо спать. Столько были в дороге, затем это купанье…

— Я немножко.

— Ну говори!

— Прошу тебя, будь помягче с Коляном.

— Как это?

— Не вываливай на него все сразу: и невежество, и язычество, и глистов.

— Я не могу оставить парнишку таким заброшенным, темным. Я — учительница, тебе пора понимать это: учи-тель-ни-ца! Я обязана.

— Но не будь надоедливой.

— Я лучше знаю, как мне быть.

— Боюсь, что оттолкнешь Коляна. Он обидится, замолчит. Я хочу дружить с ним. И ты не отпугивай его строгостью, ученостью.

— Дружи. А я буду учить, буду и его и тебя. Но забывай, что я — мать.

— И еще учительница. Самая непобедимая комбинация, — проворчала Ксандра и спряталась вся, с головой, в спальный мешок. Она давно знала, что тут ей не переспорить, и решила замолчать, пока не дошло до большого раздора.

Заснули. Коляна тоже одолевал сон, но доля ямщика совсем другая, чем у пассажиров. Вот сейчас ему надо и таскать дрова, и «подкармливать» огонь. А «лес» ростом с полчеловека и не толще хлыста; в нем не найдешь корягу, которой хватило бы на весь сон.

Натаскав достаточно хвороста, дальше Колян решил сделать хитро: сразу и спать, и огонь поддерживать, и еще поглядывать, не идет ли погоня. Он поймал ездового оленя, привязал веревкой к своей ноге и заснул у входа в куваксу. Пока на длину веревки был ягель, олень не беспокоил Коляна, но кончился ягель, и олень начал дергать веревку. Колян очнулся, глянул в сторону Хибин, затем припустил оленю веревки, подбросил в костер дровишек и снова заснул. Через некоторое время олень-будильник опять сработал, и Колян еще добавил ему веревки, а в костер дровишек.

Ксандра проснулась раньше матери и выползла из куваксы. Увидев спящего Коляна, подивилась: кто, зачем привязал к нему оленя? Кругом не было ни единой человеческой души. Подшутили, знать, прохожие. Разбудить Коляна было жалко, отпустить оленя поопасилась: он, возможно, нужен Коляну, и перевязала веревку к своей ноге. Пусть бедняжка Колян поспит спокойно.