Современный итальянский детектив. Выпуск 2, стр. 66

К тому же Коламеле всячески внушал ему, что разница в возрасте между мужчиной и женщиной не должна превышать десяти лет, в чем сам был непоколебимо убежден, не давая на этот счет никаких пояснений. Это аксиома, считал он, и всякому мужчине, по его мнению, следовало задуматься, что удерживает рядом с ним женщину, которая намного его моложе. Еще куда ни шло, если он это сознает и открывает кошелек, лишь когда сам находит нужным, но в большинстве случаев девчонке удается так вскружить голову своему содержателю, что тот готов пуститься во все тяжкие, потерять рассудок.

Энеа понимал, к чему он клонит, и не сомневался в том, что все это говорится из добрых побуждений, однако ему и в голову не пришло всерьез прислушаться к доводам нотариуса. Он лишь кивал из вежливости, бормотал что-то похожее на согласие и дожидался окончания нотации.

20

Спокойствие, обретенное после беседы с Коламеле, покинуло Матильду еще до того, как она переступила порог дома. Ей вдруг представился чудовищный скандал, о котором говорил нотариус, проклятие всему старинному роду, напечатанное огромными черными буквами на плакатах и выставленное у газетных киосков. В воображении представал убийца, привязанный к кровати четырьмя ремнями в одиночной камере без окон — такую будущность в случае поимки напророчил ему Энеа, — совершенно потерявшее разум существо без лица и без имени, но все же чем-то глубоко родное ей, Матильде.

Казалось, все это она уже пережила наяву, репортеры осаждают дом, суют ей в рот микрофоны, соседи показывают на нее пальцами, как на невиданное чудовище, мучительно долго длится процесс, где на все лады склоняют имена ее, и сына, и покойного Нанни.

В этот вечер по телевизору она впервые увидела фоторобот, составленный полицией на основе показаний одного свидетеля, который утверждал, будто видел мельком убийцу. Квадратная голова, маленькие, близко посаженные глаза, скошенный лоб с большими залысинами. Матильда оторопела: ничего общего с Энеа, скорее, похож на мужа Каламбрины.

Со дня последнего преступления прошел ровно месяц, и новое событие всколыхнуло людей. Под почтовым ящиком возле отделения связи, опять-таки в районе больницы Санто-Джованни, нашли вторую пулю.

Она оказалась того же калибра, что и первая. Итак, все сомнения рассеялись: преступник специально напоминал о себе. Устав физически и морально, он, может быть, сам того не сознавая, наводил на свой след, с тем чтобы его остановили.

Только одна газета наперекор всем высказала иное предположение. Первую пулю преступник якобы обронил нечаянно на стоянке больницы. Она могла, к примеру, выпасть у него в машине в вечер убийства, когда он заряжал пистолет, а потом, выходя, нечаянно вытолкнул ее ногой. Теперь же, заметая следы, он подбросил вторую.

Почтовое отделение не относилось к Сан-Доменико ди Фьезоле. Но однажды в отсутствие Матильды и Саверии пришел пакет для Энеа, и почтальон оставил извещение, что можно получить пакет именно там. Энеа забрал его сам, сказав, что все равно едет в больницу.

Матильда вчитывалась в описание пуль и ощущала смутную, засевшую в мозгу догадку, которая никак не желала оформиться. Что-то глубоко внутри не давало покоя. Она, как всегда, решила не думать об этом.

Теперь по утрам она долго лежала в постели, натянув на голову одеяло. Притворялась, что спит, пока Энеа не уходил. Поначалу сын посылал Саверию, чтоб выяснить, ждать ее к завтраку или нет, но спустя несколько дней привык. Служанка же все выспрашивала, что с ней, уж не захворала ли, а Матильда ссылалась на бессонницу: мол, засыпаешь лишь под утро.

Она как бы ушла в себя: слова, обращенные к ней, часто не доходили до сознания, предметы отказывались повиноваться. Бессонница и в самом деле изводила ее, на ночь она стала принимать полтаблетки снотворного, потому что уже не было сил прислушиваться к шагам над оранжереей.

Энеа как-то заметил ей:

— Если не ошибаюсь, ты глотаешь всякую гадость перед сном. Конечно, не мое дело давать тебе советы, но все же хочу напомнить: от снотворных притупляется память.

— Тебе хорошо говорить, — с раздражением отозвалась Матильда. — Ты ночью спишь, а я проваляюсь в постели и целый день потом хожу разбитая.

— С годами необходимость в сне все меньше, — возразил Энеа. — Уверяю тебя, мне хватает трех-четырех часов, чтоб выспаться.

Известие о второй найденной пуле газеты продолжали муссировать на первой полосе в течение нескольких недель. Как водится, возникали новые версии. К примеру, было выдвинуто предположение, что маньяк теперь экономит пули. Без малого за тридцать лет на шестнадцать своих жертв он израсходовал пятьдесят штук. Нынче же полиция установила засады во всех магазинах, где торгуют оружием, поэтому не сегодня-завтра убийца останется ни с чем. Вот он и решил сменить пистолет на нож, когда убивал парочку в Боскетте.

Криминалисты и психиатры в один голос заверяли, что преступник страдает Эдиповым комплексом в гипертрофированной форме: двойственное отношение к женщинам и острая ненависть к мужчинам. Его стремление застигать врасплох влюбленные парочки говорило, с одной стороны, о бессознательном отвращении к половому акту и, с другой — о полной неискушенности в области секса.

Много внимания уделялось и его фетишизму, ведь, вырезая куски кожи на лобке и груди, он вел себя как самый настоящий фетишист. Знал, что жировой слой не сохраняется даже в спирту и формалине, и подготавливал останки для хранения. В подтверждение этой гипотезы на месте последнего убийства нашли обрезки жировой ткани.

При всем при том речь в данном случае идет не о дубильщике кож или охотнике, а именно о человеке образованном, читающем эротическую литературу — отнюдь не порнографию (в качестве примеров приводились «Одиннадцать тысяч палок» Аполлинера и «Сочинения» маркиза де Сада).

Энеа спустился позвонить в бар под конторой. Теперь он был окончательно уверен, что секретарша нотариуса подслушивает его разговоры, а в мастерской у Джорджа телефона не было. В баре набилось полно народу, стоял невообразимый шум. Кассирша смерила его пристальным взглядом (лицо было ей знакомо) и тут же отвела глаза.

— Алло, Каламбрина?

— Господи, неужели Энеа!

— Да, это я.

Он вдруг пожалел о своем порыве. Каламбрина, чего доброго, подумает, что он пытается переложить на ее плечи груз, который обязан нести сам.

Каламбрина словно почувствовала его замешательство и сама приступила к делу:

— Ну, раз звонишь ты, значит, что-то случилось не с тобой, а с Матильдой? Что?

Может, он немного преувеличивает, начал объяснять Энеа, но ему кажется, что за последнее время мать сильно сдала. Не выкроит ли Каламбрина часик, чтоб навестить ее и уговорить показаться врачу? Художница обещала, но почему-то это совсем не успокоило Энеа.

Он вошел в кабину лифта с тем, чтобы подняться обратно в контору, хлопнул застекленными дверцами, постоял секунду в нерешительности, потом снова открыл их. Впервые он решил не явиться утром на работу. Интерес к делу в последнее время угас, а поведение патрона и вся обстановка в конторе донельзя его раздражали. Выйдя на улицу, Энеа опять немного помедлил, хотя уже знал, куда направляется.

Звоня в дверь однокомнатной квартиры на улице Ренаи и слыша, как поворачивается в замке ключ, он невольно улыбался. Но улыбка застыла на лице, когда он увидел перед собой волосатого, совершенно голого парня. Тот бросился в комнату и юркнул под одеяло рядом с Нандой. А Энеа так и остался стоять на пороге, не позаботившись закрыть дверь. Девушка оторвала голову от подушки.

— Ну, чего стал? Входи быстрей — холод собачий!

Энеа запер за собой дверь и облокотился спиной о косяк.

Видя его растерянность, Нанда фыркнула. Потом выскользнула из-под одеяла, тоже в чем мать родила, и бросила парню:

— Убирайся, хозяин пришел.

Тот глухо ругнулся, но встал, нацепил на себя какое-то грязное тряпье и тут же вышел, помахав Энеа рукой на прощанье.