Вице-император. Лорис-Меликов, стр. 107
Ничего не скажешь – умнейший человек обер-прокурор Священного Синода. Но кого ж этот умнейший человек выдвигает в качестве спасителей отечества и престола! Граф Николай Павлович Игнатьев? Но его еще турки в пору посольства в Константинополе прозвали Врун-паша. А ваш, Константин Петрович, клеврет, в скором будущем свирепейший из цензоров Феоктистов оставит о нем такую весьма точную характеристику: «Кому в России не известна была печальная черта его характера, а именно необузданная, какая-то ненасытная потребность ко лжи? Он лгал вследствие потребности своей природы, лгал, как птица поет, собака лает, лгал на каждом шагу без малейшей нужды и расчета, даже во вред самому себе». Баранов лгал все-таки с большим расчетом – «Георгия» получил, но и себе навредил немало после неизбежного разоблачения. Делянов, правда, не лгал, но кому в России не была известна тупость и ограниченность этого человека? Впрочем, кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Константин Петрович презирал их настолько, что не снисходил разбираться в них.
Но главный козырь Константина Петровича – народ, простые русские люди. Можно подумать, что обер-прокурор Священного Синода время свое проводит исключительно в уличной толпе или среди пригородных крестьян. За простых людей у Константина Петровича сходили и московские ученые любомудры, и бойкие пером журналисты «истинно русского направления», и директор Публичной библиотеки, и фрейлины Ея Величества двора, и камергеры – все, кто разделял его взгляды. А он, бедный обер-прокурор, – всего лишь их идеолог и выразитель, ибо Бог наградил его этим даром.
О, эта фигура красноречия – простой народ, простые люди! Сколько хребтов под ее сурдинку переломано в иные повороты нашей затейливой и щедрой на казни истории! Кто только не охаживал этой простой, нетесаной дубиной врагов своих – и реальных, и выдуманных. И монархисты-охранители, и безумные фанатики революции. Вы, Константин Петрович, хоть и ждали революции, ее грозового разряда, который очистит атмосферу, и многое сделали для ее грядущей победы как раз этим своим письмом от 6 марта и другими письмами по тому же адресу, статьями, а более всего – тихими советами императору наедине, до нее не доживете: только краешек ее, «генеральная репетиция», смертельно перепугает вас перед самой могилой.
Первый удар
Цели своей письмо Победоносцева от 6 марта достигло. Император счел за необходимое пригласить на заседание Совета министров 8 числа старого царедворца графа Сергея Григорьевича Строганова. Еще ничего толком не было понятно – куда, в какую сторону двинется Россия в новое царствование, что думает император, кого слушает и кому верит.
Чувствовалось одно: сегодняшний день – решающий. И по меньшей мере шестеро из участников того заседания – Лорис-Меликов, Милютин, Валуев, Маков, Победоносцев и Перетц – оставили о нем свои заметки. Наиболее полные – государственный секретарь Егор Абрамович Перетц, и мы сочли необходимым привести его запись в «Дневнике» от 8 марта 1881 года полностью. Следует заметить, что копия этой дневниковой записи хранится в личном архиве Александра III.
«На 8 марта в два часа пополудни назначено было заседание Совета Министров. В повестке, полученной мною накануне поздно вечером, не было назначено предмета совещания. Поэтому и так как государственный секретарь присутствует в заседаниях Совета Министров собственно для представления объяснений по делам Государственного Совета, то я просмотрел, насколько позволяло время, записки по всем нашим важнейшим делам. Заботы мои оказались напрасными, так как вопрос, подлежавший обсуждению, совершенно выходил из общего ряда. Приехав в Зимний дворец за четверть часа до назначенного времени, я застал в указанной для сбора малахитовой комнате многих министров, от которых узнал, что обсуждаться будет предложение графа Лорис-Меликова об учреждении редакционных комиссий с участием представителей от земств и городов. Кроме министров, председателей департаментов Государственного Совета, меня и заведывающего делами Совета статс-секретаря Н. П. Мансурова, прибыли великие князья Владимир Александрович, Константин Николаевич и Михаил Николаевич и граф С. Г. Строганов.
Ровно в два часа Государь прислал спросить, все ли налицо, и, когда ему было доложено, что не явился только великий князь Николай Николаевич по случаю болезни, его величество вышел в малахитовую комнату и, остановясь у дверей, попросил всех перейти в назначенную для заседания залу (через комнату от малахитовой). С каждым из проходивших Государь приветливо здоровался, подавая руку, которой с чувством пожимал руку проходившего. В зале стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном; вокруг стола было поставлено 25 кресел; перед каждым креслом лежала на столе бумага и карандаш. Посреди стола, спиною к окнам, обращенным на Неву, было место Государя. Напротив Его Величества, подле заведывающего делами Совета, поместился министр внутренних дел, который должен был докладывать свои предположения; все же остальные разместились, как случилось (См. рис. 2).
Когда все заняли места, Его Величество, не без некоторого смущения, сказал:
„Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения одного вопроса, в высшей степени важного.
Граф Лорис-Меликов, озабочиваясь возможно всесторонним рассмотрением предположений, которые будут выработаны после окончания сенаторских ревизий, а также для удовлетворения общественного мнения, докладывал покойному Государю о необходимости созвать представителей от земства и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом, который приказал обсудить ее подробно в особом совещании под председательством графа Валуева, при участии моем, великого князя Константина Николаевича и некоторых других лиц.
Журнал совещания, которое в сущности согласилось с проектом, был представлен Его Величеству и одобрен им. Покойный Государь сделал, однако, некоторые заметки относительно частностей. Нам предстоит теперь обсудить эти заметки. Но прошу вас быть вполне откровенными и говорить мне ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь.
Предваряю вас, что вопрос не следует считать предрешенным, так как и покойный батюшка хотел, прежде окончательного утверждения проекта, созвать для рассмотрения его Совет Министров“.
Затем, обратясь к графу Лорис-Меликову, Государь поручил ему прочесть записку о предположениях и проект публикации в „Правительственном вестнике“.
Записка, прочитанная Лорисом, была составлена еще до катастрофы 1 марта; в начале ее говорилось об успехах, достигнутых примирительною политикой последнего времени. В этом месте Государь прервал чтение словами: „Кажется, мы заблуждались“.
Затем говорилось в записке о замеченных беспорядках в местном управлении и необходимости устройства его на лучших основаниях. Прежде всего нужно было обстоятельно изучить существующее, узнать, в чем именно заключаются его недостатки и зависят ли они от одних только злоупотреблений или же от несовершенства самого закона. С этой целью по всеподданнейшему докладу министра внутренних дел, покойному Государю благоугодно было назначить сенаторские ревизии, которыми собирается, а отчасти уже и собран, богатый материал, требующий разработки. Придется составить весьма важные законодательные проекты. Но для того, чтобы проекты эти действительно соответствовали ощущаемым потребностям, министр внутренних дел считает необходимым, чтобы они были составлены и обсуждены при участии людей практических, знающих условия губернской и уездной жизни. Поэтому граф Лорис-Меликов испрашивал соизволение в Бозе почившего Императора на учреждение особой редакционной комиссии, в которой, кроме должностных лиц правительственных ведомств, участвовали бы представители земства (по два от каждой губернии) и городов (по одному от каждого губернского города и два от столиц). Комиссия должна подразделяться на отделы для первоначального обсуждения отдельных проектов, а затем соединиться в общее собрание под председательством лица, назначенного Государем Императором. Выработанные таким образом проекты должны быть внесены на рассмотрение Государственного Совета, права которого остаются без всякого изменения.