Операция «Цитадель», стр. 66

– Ну что ж, – сказал он с полминуты спустя, – теперь у нас есть только один путь – предаться волнам судьбы.

– Счастливого пути. И… ради Бога, учитесь быть настоящим, европейским, а не пролетарским генералом.

Штрик-Штрикфельдт стоял у машины в крайне возбужденном состоянии, почти в гневе, и поначалу генерал решил было, что это вызвано его задержкой у СС-вдовы.

– Неужели я настолько задержался? – взглянул Власов на часы.

– Задержались, но в допустимых пределах.

– Тогда что произошло?

– Только что ко мне пристал какой-то штандартенфюрер, – объявил капитан, садясь в машину вслед за генералом. – Поинтересовался, с каких это пор я, германский офицер, оказался в денщиках у русского генерала.

– А действительно, с каких это пор вы, германский офицер, оказались в денщиках у русского генерала?

Капитан ошалело уставился на Власова. Он онемел. В глазах его прочитывалось столько благородного – путь и не им, Власовым, вызванного – гнева, что генерал тотчас же пожалел о сказанном.

– Кавалерийская шутка, – тронул Власов плечо Штрик-Штрикфельдта. – Подвернулась, в стремени, да на рыс-сях…

– Я не денщик, – зло, сквозь зубы, процедил капитан. – И прошу вас, господин генерал, впредь…

– Вот теперь в вас заговорил истинно русский офицер, – нашелся Власов, замявшись перед этим от неожиданности.

– Я бы сказал точнее: германский.

– Что еще точнее, не спорю, – признательно согласился командарм.

– И не советую спорить, господин генерал, – не скрывая угрозы, произнес Штрик-Штрикфельдт.

– Извините, капитан. Замнем эту ситуацию.

– Вот именно, на рысях. Мы и так опаздываем.

Власов понимал, что он может позволить себе наживать врага в лице кого угодно, только не Штрик-Штрикфельдта, с которым в Германии ему явно повезло. К тому же именно сейчас он вспомнил слова Хейди об истории присвоения ему очередного чина из рук фюрера и понял, насколько она была права.

– Кстати, вы так и не сообщили, что же вы ответили штандартенфюреру.

Капитан выдержал паузу, необходимую для того, чтобы окончательно «вернуть себе лицо», и уже чуть мягче сказал:

– А что я мог ответить? Послал его. По-русски. Да так, что у него и челюсть отвисла. Мое спасение только в том, что ничего, кроме гнева, в словах моих он не уловил, поскольку не понял их.

– Впредь делайте нечто подобное как можно чаще. Успокаивает и помогает. Давно говорил: напрасно вы, капитан, так скоро отреклись от богоспасенного русского мата. В Германии он еще более приемлем, нежели в России, в стремени, да на рыс-сях…

15

В скверике у отеля «Берлин» Шторренн заглушил двигатель, однако почти с минуту Фройнштаг и Гольвег продолжали сидеть, осмысливая услышанное о баронессе Юлиане фон Шемберг и ее имперских амбициях.

– Ну и ну, – наконец нарушила глубокомысленное молчание Фройнштаг, – лихо она закрутила.

– Это вы по поводу машины, которая сопровождала нас и теперь припарковалась в конце стоянки? – спросил Шторренн.

– Какой еще машины?! – насторожилась Фройнштаг.

– Где машина?! – встрепенулся Гольвег, мгновенно рванув дверцу.

– Увлекшись политикой, вы совершенно забыли об обязанности следить за «хвостами», – напомнил ему унтерштурмфюрер.

– «Хвосты» в Будапеште?! – возмутился Гольвег.

– А где им еще быть, как не в Будапеште? Или в Берлине вам уже тоже на хвосты садятся?

– Скоро и там будут садиться, если не сумеем навести порядок здесь. Хотелось бы знать, чем занимаются ваши управления гестапо, СД и все прочие, отсиживающиеся здесь?

Выйдя из «остина», Лилия мельком взглянула на припарковавшийся через две машины от них «хвост», однако салон его не был освещен, поэтому разглядеть, кто там сидит, оказалось невозможным. Но едва Фройнштаг повернулась, чтобы подняться на первую ступеньку широкой лестницы, как из-за багажника соседнего «оппель-адмирала» приподнялся какой-то человек и почти в упор, с каких-нибудь четырех шагов, выстрелил в нее.

Лилия вскрикнула и, выхватывая пистолет, резко оглянулась. Однако понять, кто именно покушается, так и не смогла.

Оглушенная вторым выстрелом, при котором пуля едва не отсекла ей ухо, унтерштурмфюрер упала на лестницу и, скатившись вниз, сумела, как ей показалось, увернуться от третьей пули. Только после этого она выстрелила в ответ. На звук, наугад. Еще раньше открыл огонь Гольвег. К нему мгновенно присоединился Шторренн.

Но машина, в которой, очевидно, прибыл террорист, уже сорвалась со стоянки, а сам он скрылся в подворотне соседнего здания.

Гольвег метнулся вслед за ним, но очень скоро убедился, что превзойти несостоявшегося убийцу в знании будапештских дворов ему вряд ли удастся. Тот исчез, словно растворился в речном тумане.

Тем временем Шторренн помог Фройнштаг подняться. Успокоив выбежавшего на выстрелы из отеля венгерского полицейского, который трусливо ретировался после первой же просьбы об этом, унтерштурмфюрер бегло осмотрел, буквально ощупал Лилию, пытаясь определить, куда она ранена.

– Прекратите раздевать меня! – хлестнула его по руке Фройнштаг, когда тот, войдя в роль санитара, попытался пройтись по ее бедрам.

– Не может такого быть! Разве что покушавшийся стрелял холостыми, – ничуть не смутился Шторренн, поняв, что ни раны, ни даже царапины на теле женщины не оказалось.

– Какими еще «холостыми», Шторренн?!

– Обычными, холостыми.

– Ничего подобного, я слышала дыхание пуль.

– «Дыхание» пуль, говорите. Тогда это кажется еще более странным.

– К тому же слышала, как они рикошетили.

– Вы правы, Фройнштаг, вот, вижу: он прострелил полу вашего плаща.

– Слава Богу, что осталось хоть какое-то доказательство, а то завтра мне уже никто не поверил бы. Решили бы, что приукрашиваю свою фронтовую биографию.

– Каждого, кто решится утверждать подобное, вызову на дуэль.

– Какое благородство, мой неведомый рыцарь!

– Кажется, я тоже слышал звук рикошета.

– А вот это уже не имеет значения. Главное, что теперь никто не осмелится не верить мне. Под страхом дуэли.

– Что тут у вас? – вернулся запыхавшийся Гольвег. – Вы ранены, Фройнштаг?!

– Бог миловал.

– Что, ни одной царапины?!

– И вы туда же, Гольвег! Кажется, вы оба разочарованы, что я все еще цела и невредима.

Чтобы не привлекать внимание тех нескольких людей, которые выбежали на звуки выстрелов, все трое вернулись к своей машине и уселись в салоне. При этом оружие все трое продолжали держать в руках.

– В том-то и дело, что пули не оставили ни одной раны, ни одной царапины, – вновь предался обсуждению ситуации Шторренн, усевшись за руль, в то время как Фройнштаг предпочла заднее сиденье, рядом с Гольвегом. – Конечно, можно говорить об удивительном везении. Но, вы уж простите меня, Фройнштаг, лично я верить в подобное везение отказываюсь.

– Согласен, расстояние минимальное, – поддержал его Гольвег.

– Такого везения не бывает! Я не могу представить себе стрелка, который бы с этого расстояния, с каких-нибудь пяти шагов, все три пули пустил мимо! Стреляя в спину, – все три мимо!

– Вам бы, конечно, хотелось, чтобы он изрешетил меня, как в стрелецком тире.

– Наоборот, счастлив, что вы уцелели. Но, согласитесь, бездарность стрелка наталкивает на определенные размышления.

– Кстати, оба вы находились от этого террориста почти на таком же расстоянии, однако тоже не попали, – язвительно заметила Фройнштаг. – Разве это не наталкивает на самые грустные размышления?

– Просто мы поздно схватились за оружие, – попытался оправдаться Гольвег. – К тому же он прятался за машиной, в которую нам очень не хотелось попасть.

– Не время сейчас, господа, – вмешался унтерштурмфюрер Шторренн. – Как стрелки, мы с Гольвегом действительно оказались не на высоте. Однако думаю сейчас о другом: не кажется ли вам, что с такого расстояния даже умышленно промахнуться было бы трудновато?