Операция «Цитадель», стр. 31

– Да, конечно, послан он был довольно давно, – ничуть не смутился рейхсфюрер. – Однако следует учесть, что находился он в чужой, не занятой нашими войсками стране, имеющей свое правительство и свою армию.

– И все же…

– Мы усилили его группу несколькими опытными сотрудниками из команды начальника службы безопасности района Балкан и Италии, штурмбаннфюрера СС Вильгельма Хёттля. Теперь его штаб-квартира тоже находится в Будапеште.

– И оттуда он занимается безопасностью Италии… – с безнадежной усталостью заметил Гитлер. Это был даже не упрек, а констатация всего того бедлама, в который постепенно и неотвратимо перерождалась еще недавно столь могущественная империя.

– И Балкан.

– И Балкан, – с той же безнадежностью согласился фюрер.

– Главная задача Хёттля – внедрять наших людей в отряды Сопротивления. Разгромить коммунистическое подполье. Но в силу известных причин он сталкивается с немалыми трудностями.

Когда Гиммлер умолк, Скорцени понял, что совещание, по существу, завершилось. Причем завершилось оно на самой высокой ноте безнадежности. Доводы рейхсфюрера СС Гитлер мог бы разбить еще одним убийственным аргументом, на котором Гиммлер не пожелал концентрировать внимание.

Дело в том, что Хёттль прибыл в Будапешт еще раньше Эйхмана. Они возятся в этом городишке, словно два медведя в берлоге, уже добрых полгода. А в результате – ничего не стоящие бухгалтерские отчеты Везенмайера.

Но фюрер даже не снизошел до этого аргумента. Не было смысла прибегать к нему.

«Потому что они занимаются переписью населения, – холодно вскипел Скорцени, – вместо того, чтобы железной рукой это население сокращать, наводя армейский, истинно арийский порядок!»

Нет, он не собирался высказываться по этому поводу. Слова здесь ни к чему. И так все ясно. Если фюрер сочтет необходимым, он сам все решит, сам отдаст приказ. Что же касается его рейда в Будапешт – здесь сбоя не будет, главное, чтобы фюрер наделил его соответствующими полномочиями.

Хотя почему он опять должен выпрашивать для себя полномочий?! Настанет ли время, когда его, Скорцени, полномочия будут определяться не конкретными лицами, а высшими интересами рейха?.. Но если в данном случае фюрер предоставит их, то сможет убедиться, что ровно через две недели ситуация в Будапеште изменится. Коренным образом изменится – в этом он может не сомневаться.

– Штурмбаннфюрер Скорцени, – словно бы внял его волевому призыву Гитлер. Он поднялся и все поднялись вместе с ним. – Надеюсь, вам уже ясно, почему я пригласил вас сюда?

– Так точно, мой фюрер.

Это стало ясно не только Скорцени. Все вдруг поняли: то, что произносилось в этом кабинете до сих пор, можно считать всего лишь прелюдией. Главное действие развернется только сейчас.

– Вам придется направиться в Будапешт.

– Я готов, мой фюрер, – спокойно, обыденно произнес Скорцени. В словах его чувствовалась внутренняя, глубинная уверенность в том, что ситуацию все еще можно спасти. А главное, он знает, как это сделать.

– Верю, что готовы. К счастью, в рейхе все еще остался один человек, в готовность которого отдать жизнь за Германию я все еще по-настоящему верю.

– Когда прикажете отбыть?

– Немедленно.

Все с удивлением посмотрели на фюрера, затем – с сочувствием – на Скорцени, который тоже был ошарашен таким поворотом событий, однако виду не подал.

– Яволь, – с явной лихостью в голосе произнес он. И в какое-то мгновение Гитлеру показалось, что штурмбаннфюрер действительно повернется сейчас кругом и прогромыхает сапогами к выходу.

– Нет, вы получите письменный приказ, – поспешно уточнил он. – А прибыв в Будапешт, сами решите, как поступать. И на месте разберетесь в том, что там происходит.

– Так точно, мой фюрер.

Скорцени уже было знакомо стремление Гитлера всячески вуалировать в общем-то довольно четкие в сути своей приказы и распоряжения. Он прекрасно помнил последнее напутствие фюрера перед операцией по освобождению Муссолини: «…Если вы потерпите неудачу, к моему большому сожалению, я буду вынужден вас дезавуировать. Дело будет представлено так, будто вы действовали под собственную ответственность, в обход высшего руководства. И вам придется испытать на себе все возможные последствия акта неповиновения и безрассудства. Думаю, что вы понимаете, почему я вынужден буду, хотя и скрепя сердце, наказать вас в случае неудачи…»

Возможно, не дословно. Но звучало приблизительно так, именно в таком ключе.

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Скорцени понимал, что в случае неудачи в Будапеште его тоже попытаются «дезавуировать», не боясь при этом основательно насмешить весь мир. Это ж надо: нашелся майор, который по собственной инициативе, ради собственного удовольствия одних вождей-правителей освобождает, других, наоборот, арестовывает!

– Но по прибытии сразу же проинформируйте меня, что там в действительности происходит, – все еще сомневался фюрер, верно ли он поступает, решаясь на переворот в Будапеште.

– Я внимательно изучу все, что происходит сейчас в Будапеште. Мои донесения будут убийственно правдивыми.

– Но, повторяю, все следует делать быстро. Как только вы поймете, что регент настроен и впредь нарушать свои союзнические обязательства, сразу же готовьте захват городской крепости, с резиденцией регента и всеми министерствами, которые там находятся. А захватив, вплоть до особого распоряжения, считайте себя ее комендантом.

– Захват Цитадели я буду готовить с первого дня пребывания в Будапеште, мой фюрер, – невозмутимо уточнил Скорцени и, глядя на его абсолютно спокойное, преисполненное холодного цинизма лицо, Гиммлер невольно вздрогнул.

Он вдруг почувствовал, какую огромную власть, пока еще, слава Богу, не в империи, но уже над самим фюрером, приобретает этот диверсант после каждой новой операции. И не исключено, что во время одного из заседаний фюрер поймет: только такой, решительный, храбрый, удивительно везучий парень и должен возглавлять войска СС. А это его, Гиммлера, крах. Не хотелось бы ему дожить до этого дня…

«Не хотелось бы, чтобы до этого дня дожил… Скорцени, – вкрадчиво уточнил для себя Гиммлер. – Так будет справедливее».

22

Когда германский «морской охотник», исполнявший роль флагмана Венгерской дунайской флотилии, отошел от пирса военной гавани, адмирал Хорти поднялся на палубу и остановился рядом с командиром корабля.

– Как считаете, придется нашей флотилии принимать участие в сражениях? – спросил он капитана второго ранга Фереша, задумчиво осматривая проплывающие мимо здания правительственных кварталов.

– Если вы имеете в виду речные сражения на Дунае, то вряд ли русские станут перебрасывать сюда бронекатера из Волги. Их новые союзники, румыны, тоже вряд ли станут перебрасывать свои суда из устья Дуная. Но даже если они и подведут сюда какую-то эскадру катеров, то ее проще расстрелять береговыми орудиями или потопить ударами с воздуха.

– Значит, наша флотилия так и останется «непристижной флотилией венгерского престижа», как выразился командующий германскими войсками в Венгрии генерал Карл Пфеффер-Вильденбрух.

– Почему же, только на счету моего сторожевого охотника уже два сбитых самолета противника плюс участие в отражении доброго десятка налетов вражеской авиации. Когда русские подойдут к Дунаю, нас следует использовать для переброски войск, высадки десантов, а главное – в роли плавучих батарей. Как адмиралу, вам это понятно.

– «Когда русские подойдут к Дунаю…» – мрачно повторил регент Хорти, и капитан Фереш понял, что напоминанием об этом испортил адмиралу «инспекционное плавание». Командир «Феникса» прекрасно знал, что престарелый флотоводец скучает по морю, и, когда ему становится невыносимо тоскливо на душе, он оставляет королевский дворец и приезжает в военную гавань, чтобы в очередной раз уйти на «Фениксе» в свое «великое дунайское плавание». – Мы не должны допустить этого, капитан.