Поцелуй во времени, стр. 7
Впереди плотной стеной стояли кусты ежевики.
— И что теперь? — спросил я.
— Идем назад.
— Куда назад? Мы заблудились. Мы здесь еще не были. И потом, гляди. — Я обвел рукой окрестности. — Настоящий уголок нетронутой природы. В Майами это означало бы, что мы где-то недалеко от пляжа.
Здешние ежевичные кусты напоминали те, что в Майами. Они были усыпаны мелкими красными цветами, похожими на цветы бугенвиллеи, которая здесь не растет. Зато кусты — правильнее было назвать их деревьями — достигали высоты четырехэтажного дома.
— Ну, и где пляж? — спросил Трэвис.
— Во всяком случае, не здесь, — пожал я плечами.
— Это тупиковая дорога.
— Знаю. Ты вслушайся. — Я сложил ладонь чашечкой и поднес к уху. — Что ты слышишь?
— То, как я жую.
— Перестань жевать.
Трэвис послушно проглотил остаток сэндвича.
— Теперь что ты слышишь?
Он добросовестно прислушался.
— Ничего не слышу.
— Вот-вот. А это значит, за ежевичными дебрями нет ни города, ни машин. Ничего нет. Там пляж.
— Ты никак хочешь пробраться через эти заросли?
— А что мы теряем?
— Кровь, например. Мы все исколемся, пока дойдем.
Он был прав, и все же я сказал:
— Вперед, Трэвис. Я никогда не считал тебя слабаком.
— Надо подкрепиться перед продиранием, — вздохнул Трэвис.
— Подкрепишься после, — отрезал я, забирая у него мешок.
Мы шли целых пятнадцать минут. Куда ни посмотришь — только ежевика.
— Я наверняка похож на жертву из триллера, — вздохнул Трэвис. — Интересно, как по-французски будет «бензопила»?
— Не все так плохо. Цветки приятно пахнут, — возразил я, потягивая носом.
— Отлично. Можешь оставаться и нюхать. Я возвращаюсь назад.
Я схватил его за руку:
— Трэвис, ну пожалуйста, не упрямься. Мне так хочется попасть на пляж. Я не выдержу еще одного дня экскурсий по этим чертовым музеям.
Трэвис попытался вырваться.
— Сегодня мне позвонят родители. Спросят, что я делал.
— Подумаешь, событие. Мои не позвонят. Их не интересует, что я делал сегодня или на прошлой неделе. Им вообще все равно. Я ненавижу толкаться в этих идиотских музеях. Все картины похожи. Смотришь на них, а мысли блуждают. Когда мои мысли блуждают, я сразу начинаю представлять, как Амбер целуется с тем парнем.
Трэвис перестал вырываться.
— Ого! Смотрю, сильно тебя стукнуло.
— Да, сильно.
Сам не знаю, как это из меня вылезло. И всего-то я хотел уговорить Трэвиса дойти до пляжа. С чего так разоткровенничался? Но на душе было паршиво. За две недели моего европейского турне родители позвонили всего один раз, спросить, записался ли я на курс по государственному устройству и политике Штатов в будущем учебном году. Эта поездка ничуть не отвлекала меня от мыслей об Амбер. Я видел ее лицо на каждой картине и в каждом музее. Особенно на картинах того странного парня по фамилии Дега, рисовавшего девчонок без лиц. Я не мог перестать о ней думать.
— Слушай, Трэвис. Всего один день на пляже, на воздухе. Неужели это такая жертва?
— Ладно, уговорил. Только ты пойдешь впереди.
И я пошел впереди, принимая все атаки ежевики на себя. Мы шли минут двадцать, и за это время мне было некогда думать ни о родителях, ни об Амбер. Лицо и руки кровоточили. Если я потеряю слишком много крови, помощи ждать неоткуда.
Ежевичные дебри кончились столь же внезапно, как появились. Я остановился.
— Ну и ну, — только и мог сказать я.
— Что видишь? — спросил отставший от меня Трэвис.
— Во всяком случае, это не пляж.
Глава 3
Когда я был маленьким и наша семья еще делала вид, что мы действительно семья и любим друг друга, мы как-то поехали в Колониальный Уильямсбург. Там все выглядело так, будто Штаты до сих пор оставались английской колонией. На улицах — только телеги и повозки, запряженные лошадьми, и никакого тебе асфальта. Помню еще разные мастерские тех времен, где тоже — ни электричества, ни нормальных станков. Все делалось вручную. Мы с моей сестрой Мерилл забрели в кузницу. Посмотрели, послушали, как здоровенные потные дядьки стучат молотами, а потом спросили, где здесь ближайший «Старбакс». Кузнецы смотрели на нас вытаращенными глазами и вроде не понимали, о чем мы говорим. Самое странное — через какое-то время начинаешь думать: а может, они и вправду не знают? Может, они вообще не знают, что на Земле уже двадцать первый век? К концу дня я был по горло сыт впечатлениями и хотел только одного — поскорее вернуться домой.
То, что я увидел по другую сторону ежевичного леса, сразу напомнило мне Колониальный Уильямсбург. Возможно, это место было даже постарше. В Европе — на каждом шагу — разные древности с богатой историей. Европейцы их вылизывают, оберегают, показывают туристам и делают неплохие деньги. Но место, куда попали мы с Трэвисом, представляло собой историческую реставрацию совершенно нового уровня.
— Слушай, никак это местный Колониальный Уильямсбург? — спросил я Трэвиса.
— Сомневаюсь.
— А откуда ты знаешь? Может, это совсем новый комплекс, еще не открытый. Или действующий, но не работающий по выходным. Кстати, сегодня не воскресенье?
На улочках не было ни асфальта, ни булыжников. Они были настолько узкими, что по ним едва ли проехали бы юркие европейские автомобили. Единственным транспортом здесь были лошади. Они стояли возле коновязных столбов и, опустив головы, спали. Я знаю: лошади умеют спать стоя. Мы с Трэвисом не увидели ни «Макдоналдса», ни «Гэпа». Только на одном здании красовалась обшарпанная вывеска, где старомодным шрифтом было выведено: ПИТЕЙНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ. Что еще меня удивило: вместо аккуратненьких европейских клумб и цветников нам попадались либо разросшиеся до неприличия сорняки, либо засохшая трава. Причем вид у нее был такой, будто она высохла давным-давно.
— Не знаю, как у них в Европе это называется, но с пляжем оно и близко не стояло, — глубокомысленно заключил Трэвис. — Двигаем обратно.
Мне вовсе не улыбалось снова почти час продираться через ежевичный ад. Трэвис думал схожим образом, поскольку умерил пыл.
— Сначала нужно закусить, — решил мой друг.
Что и говорить, место, куда мы попали, было не только странным. Оно было настораживающе странным.
— Подожди, — сказал я Трэвису. — Вначале нужно выбраться отсюда. Мы пока не знаем, когда вновь попадем в цивилизацию, где водятся сэндвичи.
Мой довод подействовал.
— Тогда у нас один путь — назад, — заключил Трэвис и храбро повернул к ежевичному лесу.
— Постой! — осадил я его. — Если мы попали их «историческую реконструкцию» и сегодня она закрыта, то должен же здесь быть какой-нибудь дежурный. И потом, сюда привозят туристов. Значит, к этому месту подходит другая дорога. Не через ежевику же они продираются!
— А ты видел хоть одного человека?
— Я видел лошадей. Они привязаны к столбам. Значит, где-то поблизости должны быть и люди.
Самое странное — меня не тянуло поскорее убраться отсюда. Этот городишко (или деревня; я так и не понял, что в Европе считается маленьким городом, а что — деревней) был куда привлекательнее музеев и прочих достопримечательностей. И здесь мы с Трэвисом одни. Никакая Минди не будет зудеть под ухом, требуя посмотреть туда-то и обратить внимание на то-то и то-то.
— Давай поищем людей, — предложил я Трэвису.
Он пожал плечами и огляделся по сторонам.
— Если они тут есть, то какие-то ленивые. Вроде хиппи. Даже траву на лужайках не косят.
Хиппи? А это мысль. Впрочем, время хиппи уже прошло. Но я читал о разных чудиках, которым надоела современная цивилизация. Они объединялись, покупали какую-нибудь деревню и пытались жить так, как жили люди лет двести или триста назад. Может, мы набрели на одно из таких поселений?
— Ну, так идем на разведку? — спросил я Трэвиса, не спеша делиться своими соображениями.
— Можно и пойти.
Мы двинулись по улочке, которая едва угадывалась среди буйной травы. Я указал на питейное заведение: