Имаджика. Примирение, стр. 67
Конечно, потребуется определенное время, чтобы убедить ее, что этот брак предопределен самой судьбой. Она принимает его за другого и, безусловно, полезет на стенку от ярости, когда он откроет ей правду. Но со временем он укротит ее нрав. Он просто обязан это сделать. Даже в этом блаженном городе его преследовали невыносимые призраки, уста которых шептали о забвении. Рядом с ними даже самый отвратительный из вызванных им овиатов мог показаться симпатягой. А она может спасти его от этих кошмаров — слизать его холодный пот и убаюкать его. Он не боялся, что она отвергнет его. Он приковал ее к себе такой цепью, которая заставит ее позабыть обо всех моральных тонкостях — две ночи назад она зачала от него ребенка.
Это будет его первенец. Хотя они с Кезуар многократно пытались основать династию, каждый раз у нее бывал выкидыш, а позднее она настолько отравила свое тело криучи, что оно отказалось порождать новые яйцеклетки. А Юдит была настоящим чудом. Она не только подарила ему ни с чем не сравнимое блаженство — их соитие оказалось плодотворным. И когда настанет время сказать ей об этом (когда надоедливый Оскар Годольфин наконец распростится с жизнью и род, для которого она была создана, прекратится), она увидит совершенство их союза и почувствует, как оно брыкается в ее утробе.
3
Юдит не спала, ожидая, когда Миляга вернется после еще одной проведенной в блужданиях ночи. Тот зов, который она принесла ему от Целестины, слишком громко звучал у нее в ушах, чтобы можно было заснуть. Ей хотелось как можно скорее передать его и выбросить эту женщину из своих мыслей. К тому же ей не улыбалось оказаться спящей, когда он придет. Мысль о том, что он войдет в комнату и будет смотреть на ее погруженное в сон тело — которая еще две ночи назад показалась бы ей приятной, — теперь внушала беспокойство. Он украл у нее яйцо и вымочил его в своей слюне. Вот когда она получит свою собственность обратно, а он отправится в Хайгейт, тогда она сможет отдохнуть, но не раньше.
Когда он наконец вернулся, уже начинало светать, но в комнате было по-прежнему темновато, и она смогла прочесть выражение его лица, только когда он оказался от нее на расстоянии нескольких ярдов, а к тому моменту он уже весь расплылся в улыбке. Он нежно побранил ее за то, что она всю ночь прождала его, вместо того чтобы спать, и сказал, что в этом не было никакой нужды, так как ему ничто не угрожает. Однако на этом сладкие речи закончились. Он заметил ее состояние и спросил, что случилось.
— Я была в Башне Роксборо, — сказала она ему.
— Я надеюсь, ты не в одиночку туда отправилась? Этим людям нельзя доверять.
— Я взяла с собой Оскара.
— И что Оскар?
— Оскар мертв, — ответила она кратко.
Миляга выглядел искренне опечаленным.
— Как это случилось? — спросил он.
— Это не имеет значения.
— Для меня — имеет, — настаивал он. — Прошу тебя, расскажи. Я хочу знать.
— Там оказался Дауд. Он и убил Годольфина.
— Он не причинил тебе никакого вреда?
— Нет. Пытался, но не смог.
— Не надо тебе было отправляться туда без меня. И что за бес тебя попутал?
Она объяснила — с предельной простотой и ясностью.
— У Роксборо была пленница, — сказала она. — Женщина, которую он замуровал под Башней.
— А вот об этой шалости он так и не рассказал, — сказал Миляга. Ей послышалось в его тоне едва ли не восхищение, но она подавила в себе желание огрызнуться. — Так, стало быть, ты отправилась откапывать ее кости?
— Я отправилась освободить ее.
Теперь она безраздельно завладела его вниманием.
— Не понимаю, — сказал он.
— Она жива.
— Так, значит, она не принадлежит человеческому роду. — Он коротко улыбнулся. — Чем вообще занимался этот Роксборо? Вызывал ветрениц?
— Кто такие ветреницы?
— Эфирные духи, которых используют как шлюх.
— Не думаю, что это относится к Целестине. — Она забросила наживку имени, но он не клюнул. — Она обычная земная женщина. Или, по крайней мере, была ею.
— А кем она стала сейчас?
Юдит пожала плечами.
— Чем-то другим… Даже затрудняюсь сказать чем. Но она обладает силой. Она чуть не убила Дауда.
— Почему?
— Я думаю, тебе лучше услышать это от нее.
— А зачем мне ее слушать? — спросил он непринужденно.
— Она просила, чтобы ты пришел. Она сказала, что знает тебя.
— Вот как? А она сказала откуда?
— Нет. Но она попросила, чтобы я передала тебе два слова — Низи Нирвана.
В ответ Миляга хихикнул.
— Эти слова для тебя что-то значат? — спросила Юдит.
— Да, разумеется. Это детская сказка. Разве ты ее не знаешь?
— Нет.
И в тот же миг она поняла почему, но высказал причину вслух Миляга.
— Ну конечно, не знаешь, — сказал он. — Ведь ты никогда не была ребенком.
Она внимательно посмотрела на его лицо, желая увериться в том, что он не нарочно допустил жестокость, но в то же время усомнившись, что эта неделикатность, которую она уже раз ощутила в нем, а теперь почувствовала снова, была неким новообретенным простодушием.
— Так ты поедешь к ней?
— Зачем?
— Она тебя знает.
— Это что, — спросил он, — ты пытаешься подсунуть под меня другую женщину?
Он шагнул к ней, и хотя она изо всех сил старалась скрыть, как неприятно было бы ей сейчас его прикосновение, ей это не удалось.
— Юдит, — сказал он. — Клянусь, что я не знаю никакой Целестины. Когда я ухожу из дома, я думаю только о тебе…
— Я не хочу сейчас это обсуждать.
— В чем ты меня подозреваешь? — спросил он. — Клянусь, я ничего дурного не сделал. — Он приложил к груди обе руки, — Ты делаешь мне больно, Юдит. Не знаю, намеренно ли это, но ты делаешь мне больно.
— По-видимому, для тебя это новое ощущение?
— Так вот к чему все сводится? Воспитание чувств? Если я угадал, то умоляю тебя: не надо мучить меня сейчас. У нас слишком много врагов, чтобы мы дрались еще и друг с другом.
— Я не дерусь. Я не хочу драться.
— Хорошо, — сказал он, раскрывая объятия. — Так иди сюда.
Она не двинулась с места.
— Юдит.
— Я хочу, чтобы ты отправился к Целестине. Я обещала ей, что найду тебя, и если ты не поедешь, ты сделаешь меня лгуньей.
— Хорошо, — сказал он, — я поеду. Но я собираюсь вернуться, любовь моя, можешь быть уверена. Кто бы она ни была, как бы она ни выглядела, хочу я только тебя. — Он выдержал паузу. — И сейчас — больше чем когда бы то ни было.
Она знала, что ему хочется, чтобы она спросила почему, и в течение целых десяти секунд хранила молчание, лишь бы не доставить ему этого удовольствия. Но лицо его приняло такое многозначительное выражение, что любопытство пересилило.
— Почему именно сейчас? — спросила она.
— Да я вообще-то еще не собирался тебе говорить…
— Говорить мне о чем?
— У нас будет ребенок, Юдит.
Она уставилась на него в ожидании каких-то пояснений: что он нашел сироту на улице или собирается привезти ребеночка из Доминионов. Но он имел в виду совсем не это, и ее убыстрившееся сердце прекрасно об этом знало. Он имел в виду ребенка, который был зачат во время их соития.
— Это будет мой первенец, — сказал он. — Ведь и твой тоже?
Она хотела было обозвать его лжецом. Как он может знать, когда она сама еще не знает? Но он был абсолютно уверен в своих словах.
— Он будет пророком, — сказал он, — вот увидишь.
Она поняла, что именно в эту крошечную жизнь она проникла, когда яйцо погрузило ее сознание в глубины ее собственного тела. Вместе с просыпающимся духом зародыша она видела окруженный джунглями город, живые воды, раненого Милягу, пришедшего взять яйцо из крошечных пальцев. Не было ли это его первым пророчеством?
— Мы занимались любовью так, как в этом Доминионе не умеет никто, — сказал Миляга. — От этого и был зачат ребенок.
— Ты знал, что это случится?
— Надеялся.
— А со мной, стало быть, ты не счел нужным посоветоваться? Я для тебя — только матка, да?