Имаджика. Примирение, стр. 27
— А какой… э-э-э… о каком именно случае идет речь?
— Нам представится случай изменить мир, — сказал Миляга.
— А-а-а, — сказал Флоккус. — Ну да, конечно. Изменить мир. Отныне это будет моей молитвой.
— Мы сочиним ее вместе, Флоккус, — сказал Миляга. — Теперь нам все придется придумывать самостоятельно. Кто мы. Во что мы верим. Слишком много дорог уже пройдено по второму разу. Слишком много старых драм разыгралось снова. Уже к завтрашнему дню нам необходимо найти новый путь.
— Новый путь…
— Вот именно. Это и будет нашим самым честолюбивым замыслом, согласен? Стать новыми людьми еще до того, как взойдет комета.
Сомнение Флоккуса было очевидно, даже в слабом свете звезд.
— Не так-то много времени у нас осталось, — заметил он.
Это верно, подумал Миляга. Судя по всему, в Пятом Доминионе уже приближался день летнего солнцестояния, и, хотя он не мог дать отчет в причинах своей уверенности, он знал, что Примирение может быть осуществлено только в этот день. В ситуации заключалась тонкая ирония. Растратив попусту несколько человеческих жизней в погоне за ощущениями, он должен был успеть исправить ошибку этих бесплодных лет за время, измеряемое часами.
— Времени нам хватит, — сказал он, надеясь ответить на сомнение Флоккуса и подавить собственную неуверенность, но в глубине души сознавая, что ни то ни другое ему не удается.
Глава 42
1
Из состояния оцепенения, вызванного наркотическим ложем Кезуар, Юдит вывел не звук — ухо ее давно уже привыкло к анархии, бушующей в ночи, — а чувство тревоги, слишком неопределенное, чтобы установить его источник, и слишком настойчивое, чтобы не обратить на него внимания. Что-то значительное произошло в этом Доминионе, и хотя сознание ее было одурманено сонными удовольствиями, когда она проснулась, ею овладело такое возбуждение, что о возвращении в мягкую колыбель не могло быть и речи. С гудящей головой она поднялась с постели и отправилась на поиски сестры. У двери стояла Конкуписцентия с хитроватой улыбкой на лице. Юдит припоминала, как она проскользнула в один из ее наркотических снов, но детали терялись в тумане, да и к тому же разбудившее ее предчувствие было важнее, чем воспоминания о фантазиях, которые уже успели раствориться. Она обнаружила Кезуар у окна погруженной в сумрак комнаты.
— Что-то разбудило тебя, сестра? — спросила ее Кезуар.
— Да, хотя я толком и не знаю, что именно. А ты знаешь, что это было?
— Что-то произошло в пустыне, — ответила Кезуар, поворачивая лицо к окну, хотя то, что за ним находилось, и не было доступно ее слепым глазницам. — Что-то очень важное.
— А есть ли способ узнать, что это было?
Кезуар глубоко вздохнула:
— Это не так-то легко.
— Но все-таки возможно?
— Да. Под Башней Оси есть одно место…
Конкуписцентия вошла в комнату вслед за Юдит, но, услышав о месте под Башней, попыталась незаметно ускользнуть. Однако ей недостало ни осторожности, ни быстроты. Кезуар велела ей вернуться.
— Не бойся, — сказала она ей. — Внутри ты нам не понадобишься. Но принеси, пожалуйста, светильник. И что-нибудь из питья и еды — мы можем там задержаться.
Больше половины дня прошло уже с тех пор, как Юдит и Кезуар укрылись во дворцовых покоях, и за это время последние обитатели успели покинуть резиденцию Автарха, без сомнения опасаясь того, что революционный пыл пожелает очистить эту твердыню от скверны тирана вплоть до последнего бюрократа. Бюрократы сбежали, но восставшие не появились. Хотя Юдит и слышала сквозь сон какой-то шум во внутренних двориках, он ни разу не раздался достаточно близко. Либо ярость, служившая движущей силой прилива, истощилась и восставшие решили отдохнуть перед штурмом, либо их пыл утратил единую направленность и слышанный ею шум был шумом битвы различных фракций за право первыми начать грабеж, в процессе которой они успешно уничтожили друг друга, включая левое крыло, правое крыло и группу центристов. Так или иначе, результат был один: дворец, построенный для того, чтобы под крышей его находились многие тысячи людей — слуги, солдаты, чиновники, повара, официанты, посыльные, мастера пыток и мажордомы, — опустел, и они шли по нему — Юдит за лампой Конкуписцентии, Кезуар за Юдит, — словно три искорки жизни, затерявшиеся в огромном, погруженном во мрак механизме. Единственными звуками были их собственные шаги и шум того самого механизма, работа которого вот-вот должна была остановиться. Трубы для горячей воды тихонько потрескивали, отдавая последнее тепло остывающих котлов; в пустых комнатах хлопали ставни; сторожевые собаки на мокрых от слюны привязях лаяли, из страха, что их хозяева уже не вернутся. И они действительно не вернутся. Котлы остынут, ставни рассыплются, а собаки, обученные приносить смерть другим, испробуют ее на собственной шкуре. Эпоха Автарха Сартори закончилась, но никакой новой эпохи еще не началось.
По дороге Юдит спросила о месте, куда они направляются, и в ответ Кезуар изложила ей историю Оси. Ни одна из уловок Автарха, которые он использовал, чтобы подавить сопротивление и установить свое правление в Примиренных Доминионах: ни уничтожение религиозных культов, ни свержение вражеских правительств, ни натравливание одной нации на другую, — ничто из этого не помогло бы ему удержаться у власти больше, чем одно десятилетие, если бы его не осенила гениальная догадка похитить и установить в центре своей империи величайший символ силы во всей Имаджике. Ось была водружена самим Хапексамендиосом, и тот факт, что Незримый позволил Архитектору Изорддеррекса не только прикоснуться к своему монолиту, но даже перевезти его на другое место, для очень многих был доказательством того, что Автарх, какое бы отвращение он ни вызывал, находится под божественным покровительством и не может быть свергнут. Даже сама Кезуар не знала о силах, которые он обрел, заполучив Ось.
— Иногда, — сказала она, — когда он бывал одурманен криучи, он говорил об Оси так, словно он обвенчан с ней, причем именно он играет роль жены. Он говорил об этом, даже когда мы занимались любовью. Он утверждал, что Ось вошла в него подобно тому, как он входил в меня. Потом он, конечно, это отрицал, но мысли об этом постоянно бродили у него в голове. Собственно говоря, такое на уме у каждого мужчины.
Юдит усомнилась и выразила свое недоверие вслух.
— Но ведь им так хочется, чтобы ими овладели, — сказала Кезуар в ответ. — Чтобы в них вошел какой-нибудь Святой Дух. Ты только послушай их молитвы.
— Нечасто мне приходилось слышать, как молятся мужчины, — сказала Юдит.
— Когда дым рассеется, тебе представится такая возможность, — сказала Кезуар. — Они перепугаются, когда поймут, что Автарха больше нет. Они могли ненавидеть его, но его отсутствие для них еще более непереносимо.
— Когда они напуганы, они очень опасны, — сказала Юдит, и в голову ей пришла мысль, что ее слова с таким же успехом могли бы принадлежать и Кларе Лиш. — Тогда от них трудно ожидать проявлений набожности.
Не успела Кезуар открыть рот для ответной реплики, как Конкуписцентия внезапно остановилась и начала бормотать себе под нос молитву собственного сочинения.
— Мы пришли? — спросила Кезуар.
Конкуписцентия на секунду прервала бормотание, чтобы сообщить своей госпоже, что они действительно достигли цели. Дверь напротив них и уходившие вверх по обе стороны от нее винтовые лестницы выглядели ничем не примечательными. Все было монументальным, а следовательно, банальным и скучным. По пути через остывающие внутренности дворца они миновали уже около дюжины подобных порталов. Но этот — или, вернее, то, что за ним находилось, — привел Конкуписцентию в нескрываемый ужас.
— Мы рядом с Осью? — спросила Юдит.
— Башня прямо над нами, — ответила Кезуар.
— Мы пойдем туда?
— Нет. Ось может убить нас. Но под Башней есть комната, куда просачиваются послания, которые притягивает к себе Ось. Я часто там шпионила, а он так и не узнал об этом.