Глоток лета со вкусом смерти (СИ), стр. 35

— Ешь, ешь, это все тебе, а по дороге придумаем что-нибудь более существенное, — пообещал Шатров, и потрепал собаку по загривку.

Наконец, он встал и пошел к машине. Мурка неуверенно последовала за ним, однако возле калитки остановилась.

— Идем, дуреха! Сейчас устроим тебе лежанку. Гляди, что у меня есть!

С этими словами он открыл багажник и выудил оттуда старый плед с прорезиненным слоем, который возил с собой еще со времен ремонта. Им он покрывал сидения, когда возил строительные материалы и краски. Расстелив его на заднем сидении, он поманил собаку, застывшую возле забора и с некоторой долей недоверия наблюдавшей за ним.

— Садитесь, мадемуазель, ваше кресло готово! — возвестил Сергей.

Мурка переступала на тонких худых ногах, но не делала ни шагу. Покопавшись в карманах, Шатров нащупал завалившуюся за подкладку карамельку. Он развернул ее и протянул на ладони.

— Хочешь? Иди сюда! Но учти, это последнее, что у меня есть. Остальное получишь дома.

Мурка повела своим замечательным кожаным носом и сделала пару робких шагов. Шатров сел на сидение и похлопал рядом с собой. Наконец, собака подошла к нему и ткнулась в колени. И вдруг Сергей понял, что от голода и вечного страха у нее просто совершенно не осталось сил. Он осторожно поднял беднягу на руки и положил на сидение. Худые бока ходили ходуном.

Отъезжая, Сергей увидел в окне ненавистное опухшее лицо бывшей хозяйки Мурки.

Глава шестнадцатая

… - И что дальше? — Проскурин сидел в домике Ренаты и Артема.

В гостиной было тепло и уютно. Плотные шторы были задернуты, закрывая собой неприглядную картину унылого дождливого дня. Высокий торшер на судорожно изогнутой стальной ноге освещал комнату мягким приглушенным светом. Широкое кресло было настолько удобным, что Проскурин несколько раз ловил себя на мысли, что начинает проваливаться в дремоту. Наконец, он встряхнулся и заставил себя пересесть на стул. Рената устроилась напротив.

Смотреть на нее было приятно. Сегодня она была одета в джинсы и свободный белый пуловер крупной вязки, выгодно оттеняющий ее темные, слегка вьющиеся, волосы. Одно плечо было открыто, и капитану стоило больших усилий не пялиться постоянно на ее бронзовую бархатную кожу.

— А ничего, — равнодушно отозвалась девушка. — Я просто краем уха слышала, что Крутицкий о чем-то говорил с Егором Николаевичем. Правда, разговором я бы это не назвала, потому, что говорил в основном Антон Владимирович. Он вовсю старался быть убедительным, но, как мне показалось, это не принесло результата.

— То есть вам показалось, что Касаткин был настроен враждебно? — переспросил капитан.

Рената удивленно покачала головой:

— С чего вы взяли? Ничего подобного! Просто Крутицкому от Егора Николаевича было явно что-то нужно.

— Понятно что, — отозвался Артем, развалившийся в ленивой позе на диване.

Весь его вид говорил о том, что присутствие Проскурина его утомило. Он, нисколько не стесняясь, зевал во весь рот и цедил слова медленно, словно через силу. Глаза его были полуприкрыты.

— Денежки ему были нужны. Отчим пару лет назад втюхал в этот его фонд немного, так этому показалось мало. Вот и прибежал клянчить.

— А ведь вам, Артем Павлович, Крутицкий совсем не нравился, — с плохо скрываемой ехидцей проговорил Проскурин. — За что ж вы так его не любили?

— А за что можно любить таких попрошаек? — Артем отчетливо хмыкнул.

— Но ведь он не для себя просил, — возразил капитан, больше из упрямства, — Насколько мне известно, его фонд занимался помощью детям.

Артем перевел свой равнодушный взгляд на Проскурина:

— Всем помочь все равно нельзя. И вообще, мне кажется, что Крутицкий занимался этим делом не из альтруизма. Не такой это был человек. Такой, как он, никогда не упустит свою выгоду. А значит, какой вывод?

— Какой? — глупо переспросил капитан.

— Значит, этот бизнес был очень и очень прибыльным. Иначе он никогда не стал бы в него влезать. Я думаю, что половина того бабла, что вкладывает отчим, идет прямиком в карман Крутицкому. Вернее, шла, — поправился он.

Капитан издал неприличный звук, напоминающий довольное хрюканье.

— А ваш отчим мог узнать об этом?

Артем пожал плечами:

— Понятия не имею. Но если бы узнал, то точно ни копейки бы больше не дал. Он сам воспитывался по интернатам, поэтому для него дети — это святое, — Новицкий криво улыбнулся.

— Значит, он мог убить человека, который его обманывал? — осторожно поинтересовался капитан.

Рената коротко хохотнула:

— Неужели вы считаете, что человек уровня Касаткина будет марать руки?

— Ну, не сам, конечно. Он вполне мог кого-нибудь нанять для этой цели.

— Не, у отчима другие методы, — Артем потянулся и устроился поудобнее. — Он бы обчистил его, обобрал до нитки, опозорил в глазах всего света, да еще и под суд отдал. Убить — это слишком примитивно. Неинтересно. К тому же попахивает дешевой мелодрамой.

— Забавно, — пробормотал себе под нос Проскурин, делая очередную пометку в блокноте, — Значит, примитивно. А как вы считаете, что за отношения были у Крутицкого с супругой?

— Довольно странные, — нараспев произнесла Рената и плеснула в высокий стакан минеральной воды.

— Будете? — она пододвинула стакан Проскурину, а себе взяла другой.

— И почему же странные? — капитан с наслаждением проглотил холодную минералку, которая хоть немного помогла ему взбодриться.

— Даже не знаю, стоит ли об этом говорить, — замялась девушка, в нерешительности водя длинными изящными пальчиками по стакану. — Короче, вы заметили, что наш коттедж находится на той же аллее, что и коттедж Крутицких? Так вот, мне в ночь с субботы на воскресенье не спалось. Для меня лучшее успокаивающее — это прогулка на свежем воздухе.

Проскурин согласно кивнул, всем своим видом демонстрируя заинтересованность.

— Я вышла из дома и пошла по тропинке по направлению к главной аллее.

— Как же вы не испугались? Ночь все-таки! — по-бабьи всплеснул руками капитан.

— До последнего времени я была уверена, что «Сосновый» одно из самых безопасных мест на земле. Егор Николаевич — человек, которому можно доверять, если вы понимаете, о чем я говорю. Он никогда не приехал бы в сомнительное место. Так вот. На балконе коттеджа Крутицких я заметила одинокую фигуру. Это был Антон Владимирович, он курил. В этот момент открылась дверь и на пороге появилась Элла, его жена. Было очень тихо, поэтому я слышала все почти дословно. Судя по голосу, у нее была самая натуральная истерика. Она выкрикивала что-то вроде того, что «если бы не мой отец, то ты никогда бы не поднял свой бизнес». И что-то еще по поводу того, что для него не существует понятия верности и чести. Ну и все в таком роде.

— Какому еще отцу? — напрягся капитан.

— Наверное, своему, — подал голос Артем. — Эллин папочка — Эдуард Ремизов — был большим человеком. Точно не знаю, но говорили, что он занимал не последний пост в правительстве Москвы. Именно поэтому Антошка и подсуетился — вовремя женился на Элле. Если бы не он, то не видать бы Крутицкому фонда, как своих ушей.

— И где теперь этот всесильный отец?

— Помер, — лениво процедил Артем. — Кажется около полугода назад, может меньше.

Проскурин еле заметно выдохнул: слава Богу, пронесло! Еще чиновников в этой истории не хватало! Хорошо еще, что этот Ремизов вовремя перекинулся, иначе уже сегодня можно было бы писать заявление по собственному.

— И что дальше? — с видимым облегчением вновь обратился он к Ренате, которая с легкой улыбкой на красиво очерченных губах слушала их диалог.

— Крутицкий ничего не ответил. Он просто встал и молча выставил Эллу с балкона. Что было дальше я не знаю. Надеюсь, вы понимаете, если бы не крайние обстоятельства, я никогда бы ничего не рассказала. Все получилось совершенно случайно, — добавила она.

— Конечно-конечно, — поспешно согласился Проскурин, — И все-таки, о чем конкретно шла речь, как вы думаете?