Пестрые рассказы, стр. 42

У Элиана читаем: «Митиленец Макарий, жрец Диониса, казался добрым и порядочным человеком, на самом же деле был великим нечестивцем. Однажды какой-то чужеземец дал ему на хранение много золота. Макарий в глубине храма сделал яму и там зарыл клад» (XIII, 2). Стремление к простоте заставляет Элиана сделать еще один решительный шаг: пожертвовать строгим аттикизмом, т. е. не писать на чистом языке аттической прозы классического времени и обогатить свой словарь поздними словами неаттического происхождения.

Помимо простоты, стиль apheleia требует поэтических приемов и средств выражения, следуя здесь принципам кинический литературы, благодаря которым она пользовалась популярностью в широких кругах. Поэтому и Элиан вводит в текст самые различные украшения — поэтическую лексику, звукопись, антитезы, цитаты, риторические вопросы, клятвы, персонификации, поговорки и т. п. Итак, стиль apheleia характерен пестротой и прихотливо сочетает с народной, разговорной интонацией художественные средства совсем иного свойства. Кроме упомянутых, сюда относятся также разнообразные способы, призванные придать сообщаемым сведениям солидность; атмосфера непогрешимой точности создается ссылками на авторитеты других писателей (о примерах этого рода уже шла речь на стр. 134–135), критикой источников (III, 18; XIII, 12), подчеркнутой осторожностью суждений (V, 6), заверениями в своем правдолюбии (I, 19; II, 21; III, 10), упоминанием об устной традиции (I, 12; II, 10; IV, 1, 4; XII, 23; XIII, 6) и т. п. Столь же пестро Элиан располагает свой материал, и разные по темам и жанровой принадлежности рассказы (этим термином мы пользуемся условно, чтобы обозначить жанрово-тематическую единицу) нарочито бессистемно сменяют друг друга. Главнейшие типы повествования, встречающиеся в «Пестрых рассказах»: наивная новелла (XII, 1; XIII, 1, 2, 33, 46), изысканная, напоминающая «Картины» Филострата экфраза (III, 1; II, 44), исторический анекдот (I, 32, 34; XII, 51), информационного характера заметка (V, 3; X, 10; III, 35), пример, характерный сухим перечнем заимствованных из разных областей однородных фактов (III, 17; IV, 8; VII, 14), афоризмы замечательных людей (IX, 28; II, 36; VII, 20). Несмотря на обусловленное жанром стилистическое отличие «рассказов» друг от друга, все они тем не менее написаны в одной манере. Как старательно Элиан в своих стилистических принципах перерабатывал материал, почерпнутый у других авторов, видно при сопоставлении с Афинеем, с которым он, по-видимому, имел общий источник.

Еще отчетливее, может быть, принцип пестроты выражен в сочинении «О природе животных». В этой poikilia пестроте Элиан усматривает свое главное новаторство и в послесловии к книге следующим образом формулирует свою позицию: «Во-первых, я не желаю быть рабом чужого мнения и чужой воли и не обязан следовать чьей бы то ни было указке, безразлично, куда она меня направляет; во-вторых, желая привлекать пестротой содержания и страшась приесться однообразием, я задумал уподобить свою книгу покрытому цветами лугу или сплести как пестрый венок, чтобы каждое животное внесло сюда свою лепту». Гордое чувство новаторства — стремление к новаторству, кстати сказать, необычное для античной литературы, где каждый писатель стремился только к тому, чтобы превзойти предшественника в рамках традиционных жанров и средств выражения — в данном случае вполне оправдано. Организованные по этому принципу сочинения встречаются, правда, в стоико-кинической философской афористике и у грамматиков. Но их отличие от книг Элиана в том, что у него poikilia — сознательный художественный прием, а там — техническое следствие: по мере чтения составитель такого рода книг механически «наращивал» объем выписок. Римский грамматик Авл Геллий, автор сухой книги с интригующим названием «Аттические ночи», рассказывает в предисловии, что композиция его труда основана «на случайном порядке выписок, которые я делал, просматривая различные книги».

Постижение особенностей элиановского стиля имеет свою историю; одно из ее звеньев — стремление передать эти особенности средствами своего национального языка. Без малого двести лет назад, в 1773 г., в Москве появилась книга, на титульном листе которой можно было прочесть: «Елиана Различные повести с еллиногреческого на российский язык перевел Иван Сичкарев, Часть 1», а в 1787 г. Сичкарев публикует все сочинение полностью, причем первая часть (кн. I–VII) печатается вторым изданием.

Среди переводчиков XVIII столетия Иван Сичкарев занимает особое место. Он переводил с греческого подлинника, что в те времена было далеко не правилом, и, как сказано в «Предуведомлении», «взявшись переводить, сколько возможно придержался простоты слога и точности мыслей, заимствуя разумение некоторых слов из объяснения и других писателей и тщился не отступать от подлинника». Бережное отношение ко всем особенностям оригинала — вещь еще более редкая, и даже в XX в. это требование нужно было защищать и обосновывать. Сичкарев действительно «придержался простоты слога и точности мыслей» Элиана и создал не только филологически точный перевод, но и приблизился к духу оригинала, хотя и отдал дань времени, подчас вольно обходясь с реалиями, вследствие чего мы находим с современной точки зрения анекдотические места, подобные следующему: «Аполлодор, ученик его (Сократа, — С. П.), пришедши в темницу, принес ему кафтан и епанчу из тонкого сукна» (I, 16). Но их сравнительно немного, и Иван Сичкарев остается для нас выдающимся переводчиком, об искусстве которого свидетельствует приводимая ниже новелла. «Когда Родопида, египетская любодейница, по объявлению прекраснейшая, пошла мыться, то счастье, производящее все чрезвычайное и неожиданное, восхотело наградить ее больше, нежели она стоила, ибо в то самое время, как мылась, орел при рабынях, стерегших одеяние, прилетевши, подхватил один ее башмак и, принесши в Мемф, пустил на лоно Псаммитиху, предсидевшему в суде. Сей царь, удивясь изяществу башмака и действию птицы, приказал во всем Египте искать той особы, которой бы принадлежал оный башмак. Итак, когда Родопида признала его своим, Псаммитих взял ее себе в жены» (XIII, 33). [475]

Как это ни парадоксально, время не только не умалило ценности книги Элиана, но сообщило ей сравнительно с древностью большее значение. Если для своих современников и ближайших потомков «Пестрые рассказы» были одним из многих сборников энциклопедического типа, выделявшимся, правда, искусным стилистическим оформлением, то утрата большой части греческих письменных памятников поставила «Пестрые рассказы» в исключительное положение: оставшись образцом своеобразной софистической литературы, они приобрели огромный познавательный интерес, так как сохранили для нас множество разносторонних сведений, подчас нигде больше не зафиксированных.

Текст «Пестрых рассказов» переведен по изданию Claudii Aeliani Varia Historia ed. R. Hercher, Lipsiae MDCCCLVI.

Все имена собственные, топонимические и этнонимические названия поясняются в указателе; остальные пояснения читатель найдет в примечаниях к соответствующей книге и рассказу.

УКАЗАТЕЛЬ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН, ТОПОНИМИЧЕСКИХ И ЭТНОНИМИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ [476]

А

Абдериты — жители г. Абдеры во Фракии IV, 20.

Абротонон — мать Фемистокла XII, 43.

Авга — дочь аркадского царя Алея, мать Телефа XII, 42.

Авгий — мифический царь Элиды I, 24.

Август (27 г. до н. э. — 14 г. н. э.) — римский император XII, 25.

Авсоны — древнейшее коренное население Италии IX, 16.

Агамемнон — глава греческого войска, сражавшегося под Троей II, 11; IV, 26, XII, 25.

Агариста — дочь сикионского тирана Клисфена XII, 24.

Агафокл (316–289 гг. до н. э.) — тиран Сиракуз XI, 4.

Агафон (2—я пол. V в. до н. э.) — трагический поэт II, 21; XIII, 4; XIV, 13.