Пестрые рассказы, стр. 25

Беден был и Эпаминонд, сын Полимнида. Ясон даровал ему однажды пятьдесят золотых. На это Эпаминонд сказал: «Ты оскорбляешь меня». Он вторгся в Пелопоннес, [328] заняв у кого-то из граждан пятьдесят драхм. Когда Эпаминонд узнал, что его щитоносец поживился деньгами богатого пленника, он воскликнул: «Отдай мне щит, а сам открой харчевню и сиди там: разбогатев, ты больше не захочешь подвергать свою жизнь опасности».

Пелопид в ответ на упреки друзей, что он не ценит деньги, хотя они могут пригодиться в жизни, сказал: «Клянусь Зевсом, могут, но вот этому Никомаху», — и он показал пальцем на хромого урода.

За пятьдесят четыре года жизни Сципион [329] ни разу ничего не продал и не купил — столь скромны были его потребности. Кто-то показал ему красивый щит. На это Сципион сказал: «Римлянин должен полагаться на правую, а не на левую руку». Хотя Эфиальт, сын Софонида, был крайне беден, он не принял от друзей предложенных ими в дар десяти талантов, сказав: «Это заставит меня в угоду вам подчас жертвовать законом, в противном же случае сделает в ваших глазах неблагодарным».

10

Зоил из Амфиполя, тот, кто писал против Гомера, Платона и других, был учеником Поликрата. А этот Поликрат был автором сочинения, направленного против Сократа. Зоила прозвали риторическим псом. Выглядел он вот как: ходил с окладистой бородой, наголо стриг голову и носил короткий до колен гиматий. Зоил всегда злословил о людях, только и делал, что наживал себе врагов и был удивительно придирчив. Однажды кто-то из философов спросил его, почему он всех хулит. «Потому, — был ответ, — что не могу, как мне того хочется, причинить им зло».

11

Сицилиец Дионисий [330] занимался врачебным искусством. Он лечил больных, делал операции, прижигания каленым железом и прочее.

12

Алкивиад подарил Сократу большой, красиво испеченный пирог. Ксантиппа сочла, что подношение, посланное любимым любящему, еще сильнее разожжет его чувства, по своему обыкновению обозлилась и, швырнув пирог на пол, растоптала ногами. Сократ же со смехом сказал: «Ну вот, теперь и тебе он не достанется». Кому покажется, что я, рассказывая эту историю, говорю о не стоящих внимания пустяках, не понимает, что и в поступке такого рода познается истинно достойный человек, ибо он презирает то, что все считают главным украшением трапезы.

13

Рассказывают, что один сицилиец обладал столь острым зрением, что мог, находясь на Лилибее, отчетливо видеть Карфаген и сосчитать, с точностью до одного, выходящие в море корабли.

Книга XII

1

Аспасия из Фокеи, дочь Гермотима, была сиротой: ее мать умерла родами. Девочка, хотя и жила в бедности, воспитывалась в стыдливости и строгости. Ей постоянно снился один и тот же предвещавший ей доброе сон о том, что ей суждено иметь хорошего мужа. А между тем еще с детства под подбородком у нее делается безобразный нарост. Это огорчает и девочку, и ее отца. Отец показывает Аспасию врачу; тот обещает вылечить ее, если получит три статира, [331] Гермотим отвечает, что у него таких денег нет. На это врач говорит, что и он не держит в запасе этого лекарства. Аспасия, конечно, очень опечалилась, вышла из дома и заплакала, а когда посмотрела на себя в зеркальце, еще пуще залилась слезами. С горя девушка не могла есть и, по счастью, забылась сном.

Аспасии привиделось, что к ней подлетает голубка, превращается в женщину и говорит: «Успокойся, не думай ни о каких врачах с их лекарствами. Достань роз из засохшего венка Афродиты, разотри и приложи к подбородку». Аспасия услышала слова женщины и выполнила ее совет. Нарост сразу пропал, и она снова стала самой красивой среди своих сверстниц — ведь красоту Аспасия получила от наипрекраснейшей богини. [332] Вдобавок, как ни одна из окружавших ее девушек, Аспасия была исполнена очарования. Волосы у нее были белокурые и немного завивались, глаза огромные, нос с небольшой горбинкой, маленькие уши, кожа нежная, цвет лица напоминал розы. Поэтому-то фокеяне называли Аспасию, когда она была еще девочкой, Мильто. [333] Губы были алы, зубы белее снега, ноги стройные, как у красавиц Гомера, которых он обычно называет прекраснолодыжными. Голос был нежный и сладкий: когда Аспасия говорила, казалось, что слушаешь Сирену. Она не знала обычных женских хлопот и страсти к уборам и украшениям: ведь ее порождает богатство, а Аспасия была бедна, воспитывалась бедняком отцом и потому никакими ухищрениями не старалась приукрасить свою красоту.

Она однажды попала к Киру, сыну Дария и Парисатиды, брату Артаксеркса. [334] Шла Аспасия к нему неохотно, и не по своей воле посылал ее отец: ей приходилось покоряться, как покоряются насилию при взятии города или воле тиранов и сатрапов.

Вместе с другими девушками Аспасию привел к Киру один из его сатрапов. Скоро Кир стал предпочитать девушку остальным наложницам из-за ее простого нрава, стыдливости и потому, что она была хороша и без дорогих уборов. Он все больше и больше любил ее и за ее ум. Часто Кир даже в важных делах спрашивал у нее совета, а, послушавшись, никогда не раскаивался.

Когда девушку в первый раз привели к Киру, он только что кончил трапезу и, по персидскому обычаю, собирался приняться за вино. После еды персы обычно берутся за винные чаши и начинают пить за здоровье друг друга с таким ожесточением, словно сражаются с врагом. И вот посреди попойки к нему ввели четырех эллинских девушек, среди которых была и фокеянка Аспасия. Все были богато украшены. Ведь троим сопровождавшие их служанки тщательно заплели волосы и накрасили лица разными притираниями и снадобьями. Особые люди научили их угождать Киру и быть приятными ему: не отворачиваться, если он подойдет, не выказывать недовольства, если тронет, не сопротивляться, если захочет поцеловать, словом, всей премудрости гетер и приемам продажных женщин.

Каждая девушка стремилась превзойти другую красотой, одна Аспасия не пожелала ни надеть дорогого хитона, ни накинуть узорчатого покрывала, ни омыться. Она взывала ко всем эллинским богам, называя их заступниками свободы и опорой греков, выкрикивала имя отца, призывала на свою и его голову смерть, думая, что непривычный наряд и богатые украшения — неоспоримое свидетельство рабства. Только побои заставили Аспасию покориться; она страдала, что ее заставляют сменить девичью скромность на жизнь гетеры. Все остальные девушки, введенные вместе с нею к Киру, не спускали с него глаз и улыбались, стараясь казаться веселыми. Аспасия же потупилась, лицо ее пылало, глаза были полны слез — все говорило о том, что она стыдится. Когда Кир приказал девушкам сесть поближе к нему, все охотно повиновались; только фокеянка Аспасия не обращала внимания на его слова, пока сатрап не усадил ее насильно. Когда Кир трогал девушек или разглядывал их глаза, щеки и пальцы, все молча терпели, не позволяла этого одна Аспасия. Едва он слегка дотрагивался до нее, она кричала и грозилась, что он раскается в своем поступке. Киру все это очень понравилось. Даже то, что Аспасия вскочила и пыталась убежать, когда он коснулся ее груди, поразило сына Дария столь отличным от персидских нравов благородством. Обратившись к тому, кто купил девушек, он сказал: «Только эта из всех, кого ты привез, одна благородна и неиспорчена, а остальные похожи на продажных женщин своим видом и еще более поведением».