Сын, стр. 27

Он пытался научить ее делать наконечники для стрел, но ничего не вышло. Она порезала ладонь острым кремнем; сначала удивилась, что простой камень может так глубоко разрезать тело, потом глаз не могла отвести от струйки собственной крови, потом ее затошнило. Полковник вышел из своего привычного транса, отвел ее в кухню, перевязал рану, и они вернулись на террасу.

– Думаю, тебе сейчас не помешает выпивка, – подмигнул он. Подошел к буфету и смешал ей джулеп, но без виски. А потом, вопреки запретам ее отца, позволил отхлебнуть прямо из ледяного серебряного шейкера.

Это был их маленький заговор против всего, что считалось правильным и добропорядочным. Она была абсолютно счастлива и мгновенно забыла про боль в порезанной ладошке.

– Это все глупости, – Полковник отобрал наконечник, который Джинни начала было затачивать. – Хотя если сумеешь сделать нож, все остальное получится запросто. Когда-нибудь я соберу все наконечники, что смастерил, и разбросаю их вокруг ранчо. Может, через тысячу лет историки отыщут их и наплетут всяких небылиц. – Он вскинул голову. – Дрозд полетел.

Она пристально всматривалась вдаль, но так ничего и не разглядела. Несмотря на раннюю весну, солнце светило вовсю; трава все еще свежа, а молодые дубы окутаны легкой зеленоватой дымкой.

– Говорят, немец по имени Герц, – задумчиво проговорил Полковник, – назвал своим именем, кроме всего прочего, способ раскалывать кремни. Хотя, конечно, изобрел этот способ не он. Человек, который это придумал, умер два миллиона лет назад. Примерно столько времени люди раскалывают камни, чтобы мастерить свои орудия. – Показывая осколок кремня, он сказал: – Запомни, это все ничего не стоит, пока ты не дашь ему своего имени.

Двенадцать

Дневники Питера Маккаллоу

16 августа 1915 года

Едва стемнело, поднялась пальба. Ближе к полуночи толпа мужчин появилась у ворот – размахивая факелами, они орали и требовали выдать мексиканцев.

Некоторое время они топтались на дороге – человек пятьдесят точно, не меньше, так запросто границы владений МакКаллоу не нарушить, – но потом один все же решился вскарабкаться на ворота. Тут мы дали первый залп поверх голов. Чарлз нашел отличное применение своему автоматическому ремингтону, выпустив полтора десятка очередей, – толпа дрогнула и обратилась в бегство. Нам пришлось довольно долго гасить костерки, вспыхнувшие там, где они побросали факелы.

Позже подъехали Нил Гилберт и с ним еще двое из Лиги Закона и Порядка, умоляли выгнать мексиканцев, пока город не сожгли.

– Так идите и перестреляйте ублюдков, которые жгут ваш город, – заорал Чарлз. – Оружия-то у вас хватает.

– Сколько у вас людей, Питер?

– Достаточно. Мексиканцев я тоже вооружил, – вообще-то это неправда.

– Для вас это добром не кончится.

Консуэла и Салливан всю ночь простояли у плиты, наготовили горы говядины и кабрито [53]. К утру половина семейств попросила позволения остаться на ранчо, пока в городе не станет безопасно. Другая половина, снабженная запасами провианта и воды, двинулась через наши пастбища в сторону реки и мексиканской границы. Они рисковали оказаться в зоне военных действий, но это лучше, чем дожидаться побоища здесь.

Разумеется, все считали, что Полковник должен их спасти, – кто же еще, если не дон Илай? Я ужасно злился, но не смел вмешаться. Ума не приложу, как они представляют себе демократию и намерены в ней жить – с их-то убежденностью, что влиятельные люди должны руководить их жизнью. Возможно, в этом отношении они просто честнее нас.

Отец держался молодцом, развлекал на террасе ребятишек байками про индейцев, показывал, как разводить огонь трением палочек, как стрелять из лука (он до сих пор запросто натягивал свой старый индейский лук, у меня на это сил не хватало). Старик хохотал, шутил и вообще был полностью доволен – таким счастливым я его не помнил с тех пор, как мама умерла. Ему, пожалуй, стоило стать школьным учителем. Глядя на вереницу беженцев, тянущуюся к реке, мулов и повозки, груженные нехитрым скарбом, он задумчиво произнес:

– Я так думаю, это последние, кто бежит на Юг.

И все же они любили его. Вечерами они возвращались в свои хакале, которые летом превращались в настоящие духовки, а зимой в холодильники, а он шел ночевать в огромный дом – распластавшееся на холме белоснежное чудовище стоимостью в их заработок за тысячу лет, если не за миллион. А их дети рождались мертвыми, и они хоронили младенцев прямо за коралями. Кто ты такой, чтобы говорить, будто они несчастны? – спрашивает белый, глядя тебе прямо в глаза.

Когда основная масса мексиканцев отбыла, мы обошли весь город, дом за домом, и всем, кого не знали лично, дали пять минут на сборы. Кэмпбелл развесил новые листовки:

К шести вечера улицы опустели. Четырнадцать домов сожгли. Сержант Кэмпбелл уезжает завтра, ему нужна помощь врача. По всей видимости, это отличный повод не связываться с охраной крупных ранчо на Юге: двести участков там – среднего размера хозяйство. Но благодаря сахарной терапии от Гильермо рука его не стала хуже.

Чтобы развеяться немного, решил полистать газету, впервые за неделю. В Галвестоне волнения, убиты триста человек. Грандиозная победа, учитывая, что в прошлый раз погибли десять тысяч, покончив со статусом Галвестона как главного города штата.

В пять часов звонила Салли. Кажется, лихорадка Гленна утихла.

18 августа 1915 года

Сегодня на сходе всех оставшихся еще жителей города я предложил назвать железнодорожную станцию в честь Билла Холлиса (убитого у Гарсия), предложение поддержали и утвердили. Ужасно жаль Марджори Холлис. Про Гленна и его ранение без конца пишут во всех газетах, Чарлза называют командиром штурма логова Гарсия (не забывая всякий раз упомянуть, что он – внук знаменитого индейского воина Илая МакКаллоу), а про Билла написали только однажды, да и то в местной газете.

Позже я задумался, а почему не предложил назвать станцию в честь одного из убитых мексиканцев.

20 августа 1915 года

Гроза отлично увлажнила землю. Все в приподнятом настроении. Кроме меня. Мучает бессонница – опять преследуют лица Гарсия, – большую часть утра провожу в нервном оцепенении, не знаю, чем занять себя, нечем отвлечься… Страшно вглядываться в тени прошлого, я знаю, кого встречу там.

Навестил Рейнолдсов разузнать, как там выжившая девушка, Мария Гарсия. Она сначала заперлась в свободной спальне, а ночью сбежала, прихватив пару старых башмаков, привезли-то ее босую.

Айк поманил меня на террасу и тихо, чтобы нас не услышали остальные, сказал:

– Пит, не пойми меня неправильно, но на месте этой девушки я бы догадался, что вообще-то я – единственный выживший свидетель убийства. – И тут же примирительно вскинул руки: – Нет, я ни на чем таком не настаиваю, но с ее точки зрения…

– Я был против с самого начала.

– Знаю. – Он смущенно шаркнул подошвой ботинка. – Иногда так хочется, чтобы наша жизнь была устроена по-другому.

Тринадцать

Илай / Тиэтети

1850 год

Спустя год ко мне относились как к обычному мальчишке-команчу хотя приглядывали за мной внимательнее – как за дядюшкой-алкоголиком, который дал зарок не пить. Мать Природа наградила меня темными волосами и глазами, а кожа стала смуглой, оттого что я всю зиму грелся нагишом на солнышке, подстелив мягкие шкуры. Спал я как убитый, и меня не тревожили мысли о возвращении к бледнолицым. Там, в прошлом, не было ничего кроме позора и горя, и даже если мой отец разыскивал меня, мне об этом ничего не было известно.